— В мире так много непонятного, — подумала Эльвира, — и человеческий мозг не может всё объять и правильно оценить.
Фейербах утверждал, что человек сам творит божественное начало по своему подобию...
— Самонадеянное, конечно, утверждение, но вдруг он прав?! — размышляла Эльвира, — что же тогда получается? Весь этот бред зависит от моего подсознания? Я придумала, я воплотила? Нет, мне это совсем не нравится! Я не придумывала!
Она до боли сжала пальцами виски, — может быть, я случайно что-то увидела? Меня не туда занесло?.. И это нечто, что я зацепила, вползло в земную реальность и крушит чужие жизни моими руками?! Но я не хочу! Что же мне делать?!
Эльвира мучалась, но ответа не находила.
Как хотелось спросить у кого-то совета. Но у кого?!
Древние выражались так туманно: «Энергия следует за мыслью», «Образы, которые вы создаёте в своём мозгу, становятся опытом и реальностью...»
Но если бы это было правдой, мир давно бы стал иным! А может быть, уже стал?..
Эльвира отправилась к окну, чтобы взять учебник физики, ибо не сомневалась, что он находится именно там. ...Она не ошиблась.
Взгляд девушки упал за окно. На небе ещё сиял заспанный месяц, хотя уже и взошло солнце, и почти не осталось облаков. Только одна маленькая тучка, похожая на маленького сумчатого медвежонка. Лохматая и неуклюжая, она медленно ползла по синему небу.
Падал крупными хлопьями снег. Голубые тени перебегали от одной ели к другой. Под низкими ветвями копошились стайки воробьёв.
В сугробах прыгали солнечные блики и, попадая под преломление луча, образовывали длинный павлиний хвост с голубыми и зелёными глазками.
На крышах домов снег лежал ровной каймой. Забытыми после праздника гирляндами струились опушённые инеем провода.
Бледно-розовое пламя на востоке стало малиновым, точно утренняя заря решила выпить малинового сока, но разбила стакан. Сок пролился на небо, а хрустальные осколки стакана упали на землю, превратившись в кусочки льда. Налетевший ветер всколыхнул неподвижно-белые снега, и поднявшиеся в воздух пылинки засверкали на солнце радужной крошкой.
Телефонный звонок оторвал Эльвиру от созерцания зимнего пейзажа.
Она подхватила с подоконника учебник физики и подошла к аппарату.
Сняла трубку и обронила бесстрастным тоном, — вас слушают.
— Почему так официально? — изумилась трубка? — Это я, Леня. С добрым утром!
— Ты находишь? — спросила Эльвира.
— Что находишь? — снова удивилась трубка.
— Это утро добрым, — вздохнула девушка.
— Конечно, нахожу! Ты что, за окно не смотрела? — Он вдохновился, и его понесло:
«Мороз и солнце; день чудесный! Ещё ты дремлешь, друг прелестный, — Пора, красавица, проснись...»
— Я уже проснулась, — перебила его Эльвира.
— Значит, ты согласна, что утро сегодня великолепное?
— Мне всё равно.
— Не понял...
— И не надо.
— Эля! Ты вчера ничего не справляла? — осторожно спросил голос из трубки.
— Справляла поминки! — отрезала Эльвира.
— Извини. Сочувствую. И понимаю твоё настроение.
— Ни черта ты не понимаешь.
— Эля, что было вчера, то прошло. Кстати, на меня вообще часто находит меланхолия. Но я из неё выплываю.
— Молодец! — похвалила Эльвира.
— Слушай, ты сегодня какая-то бессердечная. А я соскучился. Очень!
— Лёня, это твои проблемы. Мне не хочется сегодня больше разговаривать.
— Не хочется, не будем, — согласился он, — но давай сегодня вечером встретимся?
— Не могу.
— Но почему, Эля? Такой случай подвернулся — предки уехали с ночевкой к родне и я буду один. Приходи, пожалуйста. У меня есть новые диски — музыка, которую ты любишь.
— Придёшь?.. — в его голосе появились робкие просительные нотки.
— Не знаю, Лёня, как тебе объяснить, но это опасно...
— Что опасно? А, понял! Я тебя встречу! А ещё лучше — зайду за тобой?
— Нет, Лёня, не надо. Я не могу тебе объяснить.
— Почему? — удивился он.
— Ты подумаешь, что у меня крыша поехала.
— Ну и пусть едет! Рассказывай!
— Нет, Лёня, нет. Отложим нашу встречу до лета.
— Ты и вправду с ума сошла! Эльвира! Что с тобой? Если не хочешь меня видеть, то так прямо и скажи.
Эльвира молчала. Её сердце гулко билось.
— Эля! Ты ведь знаешь, как я одинок в этом мире, — заканючила трубка, — у меня никого нет, кроме тебя. Даже собственной матери я безразличен. Уцепилась за своего пьянчугу, и видеть вокруг ничего не желает.
— Я знаю, что тебе несладко, — сказала Эльвира, — но и другим ведь тоже.
— Мне не доводилось бывать в чужой шкуре, но если ты не придёшь, я просто не знаю, что с собой сделаю, — прошептал он с придыханием.
— Леонид! Перестань меня шантажировать! — выкрикнула Эльвира.
— Что ты, Эля, я не шантажирую тебя, я просто говорю. А верить или не верить, тебе самой решать.
— Всё! Я кладу трубку, — холодно произнесла девушка.
— Подожди одну минутку! Одно слово!
— Говори.
— Эля! Ну что тебе стоит провести со мной один вечер?! Для тебя это ничего, а для меня счастье. Считай, что ты милостыню подаёшь, — сорвался он на плаксивые ноты, — Элечка, любимая моя! Ты придёшь?
— Я подумаю...
— Так я зайду за тобой! — обрадовался Леонид.
— Не нужно. Жди дома. Я сама найду дорогу.
— Ты не обманешь?
— Нет.
— Спасибо, радость моя! Целую. Жду. Отбой, — он положил трубку.
Эльвира, вслушиваясь в короткие гудки, думала, не совершает ли она очередную ошибку?.. Или ничего от неё не зависит?
Так ничего и не решив, девушка подумала, что до вечера можно спокойно позаниматься физикой.
ЛЕОНИД
Леонид Галлиев появился на божий свет нежданно-негаданно.
Его мать работала швеёй-мотористкой. Жила в общежитии. Узнав о беременности, она страшно испугалась. Бросилась к врачу, но оказалось, что аборт делать уже поздно. Вся зарёванная, она отправилась в мужское общежитие к своему возлюбленному слесарю Васе.
Выслушав девушку, Вася не пришёл в восторг и не стал плясать от радости. Почесал затылок. Достал с подоконника бутылку водки, налил стакан, выпил и согласился жениться на беременной подруге.
Так брак родителей стал вынужденной мерой. Жили муж и жена сначала в разных общежитиях. Потом им несказанно повезло, и они получили комнату в семейном общежитии. К этому времени отец Леонида пил не от случая к случаю, а каждый день. Денег катастрофически не хватало. Всё, что мать зарабатывала, отец пропивал. Настало время, когда пропивать ему стало нечего, и он обчистил винный ларёк. Попался на краже и сел.
Мать сначала наладилась писать ему письма, возить передачи. Но потом у неё в голове просветлело, и она развелась.
Через полтора года ей, как матери-одиночке и хорошей работнице, дали крохотную однокомнатную квартирку.
Надо было видеть, как радовались этому Леонид и его мать.
Три года они прожили вполне счастливо.
Не шиковали, конечно, но и не голодали. Мать работала в две смены, а Лёня ходил в детский садик.
И был он такой хорошенький, пухленький и ухоженный, что каждый норовил ущипнуть за щёчку.
Воспитательницы постоянно ставили его в пример детям, которые еле-еле возили ложкой по тарелке с кашей.
Лёня радовался каждой похвале и расцветал счастливой улыбкой.
Вот тут-то и случилось несчастье. На его мать что-то нашло. В голове у неё помутнело. И она опять вышла замуж.
Через год родилась сестра Маринка. Горластая и неугомонная, она вызывала в душе Леонида глухую ненависть.
Отчим оказался ничуть не лучше отца. Он напивался каждый день и приползал домой на карачках. Маленький Лёня мечтал о том, чтобы его переехала машина, или чтобы кирпич свалился ему на голову.
Он часто слышал, как шептались соседки, — хорошие люди умирают, а таким паразитам и не делается ничего. Проспиртованные насквозь.
Время от времени Лёня принимался умолять мать, — мама, давай его прогоним.
Но она в ответ только тяжело вздыхала, — жалко его, непутёвого. Он без нас пропадёт, Лёнечка.
— А мы через него должны пропадать? — вырывался у мальчика недетский вопрос.
Мать укоризненно смотрела на сына и ничего не отвечала.
Подросшая Маринка тоже родного отца не жаловала.
— У, нажрался, проклятый! — повторяла она слова соседки напротив.
Мать шлёпала её мокрым полотенцем и загоняла в комнату, где Маринка сразу же принималась реветь, да так громко, что чертям становилось тошно. А соседи барабанили в тонкие стены с криками, — перестаньте издеваться над ребёнком!
— Господи, да кто ж над ней издевается, — вздыхала мать и шла на кухню согревать для сестры молоко.
А Леонида будто и не существовало. Времени на сына у матери не хватало.
— Мальчишка сам по себе вырастет, — думала она.
Но мальчик не сорная трава, и у него начались проблемы.
Сначала в школе. Потом со здоровьем. Он без конца простужался, жаловался на головные боли. Мог часами лежать неподвижно и смотреть в одну точку.
Всё чаще и чаще Лёня впадал в депрессию. Весь мир для него растворялся в серых красках. Ему хотелось уснуть и не проснуться. Всё равно он никому не нужен.
В шестнадцать лет он перерезал себе вены, но остался жив. Сестра Маринка раньше времени вернулась от подруги. Увидев брата в луже собственной крови, она с громким ором бросилась на лестничную площадку и подняла на ноги всех соседей по этажу. Те вызвали «скорую». Леонид уже был без сознания. Он потерял много крови. Но в больнице его откачали. А потом отправили в психушку... на реабилитацию... Он провалялся там два месяца.
Время, проведённое в психиатрической больнице, изменило его до неузнаваемости.
Если раньше где-то в самой глубине души он жалел свою мать, то теперь возненавидел её.
Всякий раз, когда она пыталась сделать ему какое-либо замечание, Леонид исступленно орал на неё, — чтоб ты загнулась, стерва, вместе со своих хахалем!
С большим трудом Леонид поступил в университет.
Он вёл замкнутый образ жизни и мало общался с ровесниками.
...В тот день дома справляли день рождения отчима, а значит, была безобразная пьянка.
И Леонид думал о том, куда бы ему направить свои стопы, чтобы подольше не появляться в квартире. Он брёл, не глядя себе под ноги, по наитию, куда кривая выведет. Был хмурый ноябрьский вечер. Сыпал противный мелкий дождь. Солнце давно потонуло в тучах. Его дрожащие лучи ещё какое-то время поднимались вверх, точно руки, молящие о спасенье. Но солнцу никто не помог, и оно утонуло в хмари. Мерный стук капель в водосточных трубах играл заупокойную. Забившись в щели, жалобно чирикали воробьи, должно быть, чуяли приближение холодов и голодной зимы.
Проснувшийся северо-восточный ветер помчался по траве. Было слышно, как трещат раздавливаемые его тяжёлыми сапогами хрупкие бусинки капель.
Ветер подбежал к берёзе, склонил её почти до самой земли и стал бесцеремонно обрывать трепещущие жёлтые листья. Он сорвал их почти все и бросил в грязь. Нагое белое дерево закачалось из стороны в сторону и тихо заплакало. Ветер в это время уже сражался с рябиной, но она извивалась, не даваясь в руки и обжигая холодные крылья пурпуровым огнём.
Ветер отскакивал назад, рычал, и снова бросался к непокорному дереву.
Наконец, он устал и убрался прочь, тряся обожжёнными крыльями.
Чувство бесприютности и отчаяния нарастали в душе Леонида.
А тут ещё дождь усилился и полил, как из ведра. Видно, ветер, не справившись с рябиной, сорвал злость на ползущей высоко в небе туче и как следует растряс её.
...Неожиданно для себя Леонид оказался на дискотеке.
В помещении было сухо и тепло. Только грохот стоял невероятный.
Леонид заказал себе согревающий коктейль. И выпил его залпом, не отходя от стойки бара. Заказал ещё один. Со вторым бокалом Лёня спешить не стал.
Он прошёл в зал и огляделся. Хотя трудно было что-либо увидеть в мутном тумане перемигивающихся огней. Музыка разрывала помещение взрывами безудержных воплей. Леонид слегка опьянел. Силуэты танцующих стёрлись. И он увидел чёрные лохматые тени, вооружённые стрелами и копьями. Они несуразно прыгали вокруг большого костра и радостно вопили.
Вдруг зажёгся свет. Яркие лёгкие блики запорхали ночными мотыльками вокруг хрустальных бра и светильников. Дикари удрали в джунгли.
А вокруг медленно танцевали нормальные девушки и юноши — его сверстники.
Леонид плохо переносил алкоголь и решил больше не пить. Тем более, что его продрогшее на улице тело теперь пылало, как раскалённая печь.
Он решил немного поесть. Сел за столик и заказал овощное рагу, две чашки крепкого кофе и двойную порцию мороженого.
Музыка совсем умолкла. Музыканты отдыхали. И Леонид ел в относительной тишине, если не считать шумового фона из смеха, говора и повизгивания.
Но вот свет снова погас. Проснувшимся вулканом загрохотала музыка.
Вспыхнули многочисленные разноцветные огни. Они гонялись друг за другом, прыгая на пол и стены, бегали по потолку, свивались в причудливые гирлянды и рассыпались на мелкие брызги.
Невесть откуда взявшееся пятно лунного света стало блуждать по лицам танцующих, выхватывая из тьмы сверкающие глаза и улыбающиеся губы.
Вдруг пятно остановилось, задумалось и поплыло вглубь зала. Оно перепрыгивало с одного столика на другой, рассматривало меню, заглядывало в тарелки и бокалы, гладило чьи-то руки, скользило по лицам.
Кто-то отмахивался от пятна, кто-то отворачивался или прикрывал глаза.
И только одна девушка никак не реагировала на бесцеремонное подглядывание света. Она спокойно наслаждалась слоистым коктейлем и покачивала головой в такт музыки.
Леонид сам не мог понять, как он отважился подойти к ней. Откуда только взялась смелость?
Пятно неожиданно упало на пол и высветило её красивые стройные ноги.
Леонид на миг растерялся, но потом широко улыбнулся, обнажая красивые ровные зубы, — меня зовут Лёня. Я не часто бываю на дискотеке. Вы не поможете мне освоиться?
— С удовольствием, — ответила девушка.
Она встала из-за стола и протянула ему руку, — Эля.
— Очень приятно, — сорвалось с его губ. И он осторожно пожал её длинную узкую руку.
Эльвира рассмеялась, — пойдём, потанцуем, Лёня.
— Пойдём! — он озорно тряхнул головой.
Галлиев сам не узнавал себя. Ему было всё нипочём. Он прыгал и кружился в такт музыке. Присутствие этой девушки магическим образом раскрепощало его, делало свободным и уверенным в себе.
— А ты часто здесь бываешь? — спросил он, когда музыка ненадолго утихла.
— Нет, — покачала она головой. Так, изредка. А сегодня вообще случайно сюда забрела.
— Случайно?! — обрадовался он её ответу, — какое совпадение! Я тоже случайно, — Галлиев ласкал Эльвиру своей лучезарной улыбкой, — может быть, это судьба? — спросил он серьёзно.
Эльвира рассмеялась, — я не верю в судьбу.
— Ну и зря, — огорчился Галлиев, — судьба великое дело — может осчастливить, а может погубить.
— Глупости, — улыбнулась Эльвира, — каждый сам пишет сценарий своей судьбы.
— Вы отважная девушка, — вздохнул Лёня, — я вам завидую.
— Завидовать не надо. Просто позвольте себе жить так, как вам хочется.
— О, это не так просто, — сказал Лёня и погрустнел.
Свет едва скользил по их лицам, несмело касаясь кожи, заглядывая в глаза, обводя контур губ.
— Улыбнитесь! — Эльвира приблизила своё лицо к лицу Леонида, — вам идёт улыбка.
— Правда? — спросил он и улыбнулся.
— Ну, вот другое дело! — сказала Эльвира, — когда ты улыбаешься, то ты просто супер!
Мягкий полумрак разорвал ослепительный фейерверк. Яркие брызги света полетели вверх и в стороны. Эльвира и Леонид на миг одновременно закрыли глаза. Свет уже скатился вниз и разноцветными змеями путался под ногами танцующих. Заиграли медленный танец. Руки Леонида едва коснулись талии Эльвиры. Он прикрыл глаза, с удовольствием ощущая мягкую тяжесть её рук на своих плечах.
— Ты хорошо танцуешь, — прошептала Эльвира.
— Ты первая говоришь мне об этом, — так же шёпотом ответил Леонид.
По её губам скользил едва уловимый луч света или улыбки.
— Но я рад, что тебе нравится, — добавил Леонид, выдержав паузу.
— Я тоже!
Свет падал на лицо Эльвиры, и Леонид видел, как сияют её топазовые глаза.
Музыка вновь стала быстрой, точно на разнежившийся в вечерней неге океан налетела буря. Заскакали разноцветные огни, нанося удар за ударом ловко уворачивающейся темноте.
— Может быть, посидим, — сказал Леонид осторожно.
— В самом деле, что-то надоело прыгать, — согласилась Эльвира, взяла парня за руку и уверенно повела к своему столику. Он даже возразить не успел.
Да и стоило ли? — подумал Леонид, усаживаясь на удобный стул.
— Что закажем? — спросил он, прикидывая, на сколько хватит его денег.
— Что хочешь, — ответила Эльвира, — но каждый платит за себя.
— Почему? — удивился Леонид.
— Чтобы не было недоразумений, — мягко улыбнулась девушка.
Он открыл рот, чтобы не согласиться.
— Не спорь, — сказала она, — это бесполезно. Можем только поссориться.
— Но я не хочу с тобой ссориться, — быстро проговорил юноша.
— Я тоже, — улыбнулась она в ответ.
— Ладно, будь, по-твоему, — махнул рукой Галлиев, — я вижу, с тобой спорить бесполезно.
— Совершенно верно! — рассмеялась Эльвира, — я рада, что ты это быстро усвоил.
— Ты где-нибудь учишься? — спросил он.
— Да. Но лучше давай поговорим о тебе. Не возражаешь?
Леонид пожал плечами, — а что ты хочешь обо мне узнать?
— Всё! Когда родился, в каком роддоме, в какой садик ходил, в какой школе учился, что любил есть в детстве и что теперь, кто мама с папой, бабушка с дедушкой, — она с хохотом загибала пальцы.
— Ух, ты! Ты, наверное, учишься на следователя, — сказал Леонид.
— А вот и не угадал. Я будущий физик. Просто я по жизни такая любопытная.
— Ну, тогда ладно, — засмеялся он, — слушай. А какой у нас первый вопрос?
— Когда родился? — подсказала Эльвира.
Отблески света ярким ливнем пролились на их столик и расплескались вокруг.
Леонид с упоением весь вечер рассказывал Эльвире о себе и не заметил, как стремительно пронеслось время.
— Мне домой пора, — сказала Эльвира.
— Так быстро?! — удивился он.
— Да, ты хоть знаешь, который теперь час? — Эльвира поднесла к глазам Леонида руку с часами.
— Вот это да! — воскликнул Галлиев, — а я думал, сейчас часов десять.
Эльвира весело расхохоталась и поднялась из-за столика.
— Можно, я хотя бы провожу тебя? — попросил Леонид.
— Проводи, если хочешь, — разрешила она.
...Когда они вышли из кафе, то замерли на пороге. Всё вокруг было застлано снегом. Его чистота ослепляла.
— Вот это да! — вырвалось у Леонида, — вошли в кафе осенью, а вышли зимой.
Эльвира оценила его шутку и рассмеялась.
— Я вообще-то не люблю поздней осени, — сказала она, — промозглая погода действует на меня дурно.
— И на меня тоже, — поспешно заверил её Леонид.
Они шли, и снег сладко похрустывал у них под ногами.
Поздняя осень пахла свежим огурцом и тополиными почками, словно хотела обмануть прохожих, притворяясь ранней весной.
Надо сказать, что это неплохо у неё получалось...
— Скоро Новый год, — сказал Леонид.
— Да, — кивнула Эльвира, любуясь выплывшим из-за тучи месяцем. — А где ты будешь его встречать?
— Дома с родными. А первого куда-нибудь вместе? — робко спросил Галлиев.
— Может быть, — Эльвира бросила на него лукавый взгляд, — там видно будет.
...Ветер тихо шевелил заснеженное золото листвы.
Прояснившееся небо пестрело звёздами.
По свежему покрову только что выпавшего снега бродили отсветы от уличных фонарей. Они огибали тени, приближались к лунным лучам и замирали на расстоянии полушага, точно не решались вступить в разговор с небесными гостями. А те в свою очередь важно шевелили длинными серебряными перстами и делали вид, что вовсе не замечают внимания фонарных лучей.
— Ну вот, мы и дошли, — сказала Эльвира, — это мой дом.
— На каком этаже ты живёшь? — спросил Леонид.
— На девятом. Вон, видишь, два окна горят? Это моя квартира.
— Ты не боишься ездить в лифте? Тебя проводить?
— Не надо. Я ничего не боюсь. И вообще, как правило, хожу пешком. Пока!
— Мне так не хочется расставаться, — сказал Леонид.
— Но надо, — засмеялась Эльвира, — уже поздно.
— Мы, надеюсь, ещё встретимся? — вырвалось у него горячее, чем следовало бы.
— Конечно, — незаметно улыбнулась Эльвира и назвала номер своего телефона, — звони, когда соскучишься.
— Но я уже соскучился! — вздохнул он.
Эльвира засмеялась, взбежала на крыльцо и исчезла за дверью.
Леонид несколько минут стоял неподвижно и смотрел на то место, где только что была Эльвира. Идти домой ему совсем не хотелось. Он присел на заснеженную лавочку возле подъезда и глубоко задумался.
Может быть, он просидел бы так до самого утра. Но налетевший холодный ветер заставил его подняться.
Тут Леонид увидел яблоню, которая была так близко посажена к дому, что, казалось, прижималась заснеженными ветвями к шершавым стенам. И дом заслонял её от порывов ветра, сберегая лёгкий белый наряд подруги, не позволяя злым бурям и суровым морозам принести ей вред.
Леонид подумал, что он тоже хотел бы заботиться об Эльвире, оберегать её от ударов судьбы и согревать тёмными холодными ночами.
Галлиев не хотел признаваться в том, что Эльвира сама может о себе позаботиться. И с судьбой договориться, и с холодом справиться.
Она не была хрупкой героиней из любовных романов, которыми зачитывался Леонид. Не была. Но ему так хотелось, что он не видел очевидного.
...Галлиев позвонил Эльвире на следующий день, и она, к его неописуемой радости, согласилась с ним встретиться. Они гуляли по улицам, потом посидели в кафе. Леонид говорил без умолку. Ему хотелось во чтобы то ни стало заинтересовать Эльвиру собой и привязать к себе как можно крепче.
На воскресенье он пригласил её в Театр Оперы и Балета.
Эльвира охотно согласилась. Он заехал за ней на такси, хотя девушка уверяла его, что можно прекрасно добраться на автобусе.
На сцене начиналась опера Чайковского «Евгений Онегин».
Небольшое оркестровое вступление очерчивало глубоко-поэтический образ юной Татьяны Лариной. Волнующая нежная мелодия задумчивыми волнами то мягко опускалась в низкий регистр, то вдруг взлетала пенным порывом.
Медленно нарастала драма, музыка постепенно утрачивала прозрачный свет нежности, насыщаясь затаённой болью и протестом. Всё сильнее становились звуки страдания. Но вот снова полилась волшебная лирическая мелодия. Взволнованные поры и мягкий трепет чувств, ледяной панцирь гордости и беззащитность юной души перед суровыми законами устоявшихся правил бытия.
...Прозвучала заключительная сцена — решительная фраза Татьяны: «Онегин! Я тверда останусь!»
И всё, что произнес потом Евгений, было уже неважно.
Леонид Галлиев во время действия почти неотрывно смотрел на Эльвиру, бросая на сцену редкие взгляды.
Он видел отражение музыки, как в волшебном зеркале, на лице любимой.
Леонид смотрел на Эльвиру и думал, что вот она, его Татьяна. Романтичная, возвышенная, неизъяснимо-нежная, полная прекрасных чувств и готовая на всё ради любви...
Он любовался влажными глазами девушки, её полуоткрытыми губами, высоко вздымающейся грудью, и всё больше верил в её поэтичную душу.
Эльвира, действительно, была захвачена музыкой, пленена её божественной красотой, и душа её была переполнена самыми разнообразными чувствами.
Но всё это было, пока на сцене разворачивалось действие и звучал оркестр.
Когда же растаял последний звук и растворились образы героев, Эльвира обрела своё обычное душевное состояние.
Эльвире даже в голову никогда не приходило сравнивать себя с Татьяной или Ольгой.
И если бы случилось невозможное — Ленский и Онегин воплотились в современниках и оба предложили бы ей руку и сердце — Эльвира, не задумываясь ни на секунду, отвергла бы притязания обоих.
У неё был иной идеал мужчины — более реалистический.
А уж если бы вопрос был поставлен ребром — физика, любимая работа, научные изыскания или муж, самый что ни на есть любимый и прекрасный, она бы выбрала первое, находясь в полной уверенности, что мужчин вокруг пруд пруди, а призвание у неё одно-единственное.
Леонид же, лишённый с детства материнской любви, грезил о женщине-матери — нежной, заботливой, с сердцем, полным бескорыстных глубоких чувств.
...В тот вечер после театра они ещё долго бродили по заснеженным улицам, задумчивым и тихим...
На следующее утро снег растаял, обнажив колдобины на дорогах, ржавую, сбившуюся в кучи листву, слюнявые зевы разрытых канав и комья грязи, липнущей к ногам прохожих.
Эльвира ходила на лекции, много занималась самостоятельно, запоем читала и встречалась с друзьями.
Леонид впал в очередную стадию хандры, скрепя сердце посещал институт и тоскливо размышлял о несовершенстве мира.
С Эльвирой после того памятного похода в театр они встречались ещё несколько раз. И она с каждым разом всё более неохотно откликалась на его призывы встретиться.
Жалобы Галлеева на окружающих, на неблагоприятные стечения обстоятельств, сетования на злокозни судьбы казались Эльвире беспочвенными и нагнетали скуку. Она стала инстинктивно избегать его общества.
А Леонид не понимал, в чём причина её охлаждения, и безмерно страдал.
Всё чаще и чаще его посещала мысль, что пора кончить с бессмысленным пребыванием на белом свете.
В то утро, когда он позвонил Эльвире, Леонид загадал, что если Эльвира согласится выйти за него замуж, он приложит все усилия и выберется из депрессии, а если она откажется, то он найдёт в себе силы, чтобы поставить точку.
К приходу девушки он купил букет цветов, шампанское и большой ананас, отдав за них свои последние деньги.
Стрелки облезлого будильника совсем разленились, они двигались еле-еле, испытывая на прочность и без того расшатанные нервы Леонида.
Эльвира посмотрела на часы и вздохнула, — и зачем только она согласилась встретиться с Галлиевым? Он опять станет жаловаться ей на свою мать. И сердцещипательно рассказывать о вселенском одиночестве своей никем не понятой души.
За окном тихо покачивались ветви деревьев. Редкие ажурные снежинки медленно кружились в воздухе. Стайка свиристелей лакомилась ягодами на кусте калины.
Эльвира решила не дожидаться темноты. Зачесав высоко наверх свои каштановые волосы, она стянула их лиловой резинкой. Натянула на себя джинсы и свитер.
...Свет скупо проникал сквозь грязные окна подъезда. Эльвира закрыла за собой дверь и стала осторожно спускаться, стараясь не наступить на вереницу луж, тянущихся по лестнице. Опять один из котов тёти Маши не соизволил выйти на улицу. Щедрое благоухание разливалось в спёртом воздухе.
Эльвира выбралась из подъезда и оставила дверь открытой, надеясь, что зимний воздух ослабит кошачьи запахи.
Она сделала всего лишь один шаг, как откуда-то сверху на неё обрушился сильный порыв ветра. Можно было подумать, что на этот раз крылатое чудовище подкарауливало её, усевшись на карниз над дверью.
Эльвира закрыла лицо рукой, перевела дыханье и решительно направилась вперёд. Посрамлённый ветер затопал и засвистел на месте.
— По мне, хоть «Камаринскую» пляши, — пробормотала Эльвира.
Метро за десять минут домчало девушку до дома Леонида.
...Галлиев открыл дверь тотчас, как только раздался звонок.
Эльвире показалось, что он ждал её у двери.
— Как хорошо, что ты пришла. Я так рад! — Леонид попытался помочь Эльвире раздеться. Но на деле только затруднял этот процесс.
— Я сама, — отстранила его Эльвира. Она расстегнула куртку и бросила её Леониду, — повесь, пожалуйста.
Он поспешно выполнил её просьбу и стал искать тапочки.
— Не надо, Лёня. Я так, — прозвенел голос девушки. Она вошла в комнату и села на диван.
Леонид вошёл следом за ней и сел напротив на кресло.
— У нас намечается торжество? — улыбнулась Эльвира и кивнула на угощение, расставленное на журнальном столике.
— Ты угадала, — откликнулся Галлиев. Он поспешно открыл шампанское. Наполнил два стеклянных бокала и пододвинул Эльвире тарелку с нарезанным ананасом.
— Давай выпьем за нас?! — сказал он.
— Давай, — согласилась девушка. Качнула бокалом и приблизила его к губам.
Напиток был приторным и отдавал сахарной жжёнкой.
Эльвира сделала глоток и отставила бокал.
— Тебе не понравилось шампанское? — быстро спросил Галлиев.
— Да нет. Всё нормально, — солгала Эльвира, — просто не хочется. Я лучше ананас, если не возражаешь.
— Нет, конечно! — воскликнул он, — это всё для тебя.
— Спасибо, — в слабой улыбке дрогнули её губы.
Леонид залпом выпил шампанское. И налил второй бокал.
— Знаешь, я хотел поговорить с тобой, — сказал он и запнулся.
Эльвира не торопила его. Она положила в рот кусочек ананаса. Он был неспелым и невкусным.
— Да, — подумала Эльвира неопределённо, — и зачем меня сюда занесло?..
— Эля, хочешь, я музыку включу?
— Включи...
— Нет, лучше давай сначала поговорим, — передумал Леонид.
— Давай.
— Я знаешь, что решил, — он посмотрел на лицо Эльвиры, на её полуопущенные ресницы.
Девушка ничего не ответила.
— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?
Ответом ему снова было молчание.
— Эля! Ты меня слышишь?!
— Слышу.
— Почему ты молчишь?..
— А что я должна говорить?..
— Ну, я не знаю! — заволновался Леонид, — ответь мне хотя бы что-нибудь!
Эльвира вздохнула, — Лёня, давай поговорим о чём-нибудь другом, — дружелюбно попросила она.
— Но почему?! — воскликнул он.
— Я не готова говорить о чувствах.
— У тебя кто-нибудь есть? — пошёл он в наступление.
— Да, есть, — ответила Эльвира.
— Ты любишь его?! — закричал Галлиев.
Эльвира поднялась с дивана и направилась к двери.
— Эля! Ты куда?! — бросился за ней Леонид.
— Извини, Лёня, но я не выношу сцен, — она вздохнула и продолжила, — я зря сюда пришла. Извини. Но я не та девушка, которая тебе нужна.
— Нет, ты ошибаешься! Мне нужна ты! Только ты! Эля! Я люблю тебя! Я не могу без тебя жить! Давай поженимся! — он рухнул на пол, обхватив руками её ноги, и прижался к ним лицом.
Эльвира наклонилась и без труда разжала его руки, — встань, Лёнечка, ну что ты на самом деле, как маленький. Успокойся, — она погладила его по щеке, подняла с пола, отвела в комнату и посадила на диван.
— У тебя валерьянка есть? — спросила Эльвира.
— Да. А зачем тебе?
— Где она?
— В шкафу, на средней полке, в картонной коробке.
— Я найду, — проговорила Эльвира и, отыскав пузырёк, щедро накапала из него в стакан, долила воды.
— Вот, выпей, — она протянула стакан Галлиеву.
— Это мне? — удивился он.
— Выпей, тебе будет лучше. Ты успокоишься. Всё образуется.
— Я не хочу!
— Лёнечка! Будь умницей! Я прошу тебя.
Галлиев взял стакан из рук девушки и вылил содержимое на пол.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — отчётливо произнёс он.
Терпение Эльвиры иссякло. Она выскочила в прихожую, натянула сапоги и сорвала с вешалки куртку.
Галлиев опомнился, когда за Эльвирой захлопнулась дверь.
Девушка на ходу надела куртку и выскочила из подъезда.
— Эльвира! Вернись! — кричал ей во след Галлиев! — немедленно вернись! Или ты пожалеешь! Эльвира! Я просто не знаю, что я с собой сделаю!
В ответ ему не раздалось ни звука. Он выскочил на балкон.
Девушка шла, не оглядываясь, по заснеженному тротуару.
Небо окрасилось первыми красками заката.
На улице было безветренно и безлюдно.
— Эльвира! — закричал Галлиев, — Эльвира! Смотри!
Но она не оглянулась.
Леонид перелез через перила и прыгнул вниз.
Раздался странный звук, точно с неба упал гигантский арбуз.
Эльвира остановилась, как вкопанная. Её сердце замерло и упало. Ей не хотелось оглядываться. И всё-таки она оглянулась против своей воли и медленно побрела назад.
Вид вблизи был ужасен. Леонид лежал на асфальте, скрючившись, в невероятной позе.
Закат, точно обезумевший художник, на пятна крови, растекающейся на белой скатерти снега, наносил то густые мазки золота, то нежнейшую позолоту. И эти светящиеся оранжем пятна двигались и источали свет, словно живые существа. Живые на мёртвом теле.
Всё вокруг пахло кровью. Было такое ощущение, что воздух прогибается под тяжестью тёмного запаха. Ужас сотнями раскалённых игл вонзился в душу Эльвиры. Не осознавая, что она делает, девушка перевернула труп и задохнулась от страха и отчаяния — на месте лица Леонида было сплошное месиво.
Некоторое время она, не двигаясь, смотрела на разбитую молотом судьбы голову Галлеева. Потом вскрикнула, зажала рот рукой и побежала прочь, не разбирая дороги. Кровавые следы заката тянулись во след.
На фоне неба была отчётливо видна двигающаяся в ту же сторону фигура в чёрном. Неуклюже вращаясь на месте, поднимая столбы снежной пыли, завыл ветер. Закаркали вороны, оторвавшись от ящиков с отбросами, и, хлопая крыльями, поднялись в воздух. Не долетев до распростёртого на снегу трупа, стая поднялась вверх и полетела к месту ночёвки. Ветер перестал голосить и зарылся в снег. Вокруг стало невыносимо тихо.
И только случайно заехавшая во двор машина нарушила тишину.
Хлопнула дверца. Кто-то охнул, выругался и потянулся к сотовому.
«Скорая» и милиция приехали одновременно. Но Леониду Галлиеву уже всё было всё равно.
Родственники Леонида узнал о его кончине поздно ночью.
Мать Галлиева не плакала и не билась над трупом сына. Санитару в морге даже показалось, что женщина облегчённо вздохнула.
Отчим ждал жену на улице. И только сестра Маринка, забившись в угол, тихонько всхлипывала в пустой квартире.
...Добравшись до дома, Эльвира вихрем ворвалась в квартиру, рухнула на постель вниз лицом и закрыла глаза.
Но это ничуть не помогло ей. Кровавые картины преследовали её воображение. Девушка, пошатываясь, поднялась, пошла на кухню, достала снотворное и проглотила две таблетки, запив их двумя глотками воды.
Вернулась в спальню и попыталась заснуть. Снотворное отказывалось действовать. Она ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть. Ей постоянно слышался голос Галлиева, — не уходи! Иначе я!..
Эльвира поднялась, подошла к окну. Там было черным-черно. Ни луны, ни звёзд.
Воротилась. Села на постель, закрыла лицо руками.
В это время кто-то дотронулся до её плеча.
— Не надо так страдать, милая, — услышала она вкрадчивый голос.
Руки девушки бессильно упали вдоль туловища.
— Эля, извини, я сегодня опоздал.
— Ты?! — спросила она глухо.
— Конечно, я, любимая, — Елисей сел рядом с ней на кровать и нежно обнял девушку.
— Мне плохо, — жалобно сказала она.
— Да, я знаю. Потерпи ещё немного.
— Ты о чём?! — удивилась Эльвира.
— Скоро все кошмары закончатся. Ты забудешь о них, как о дурном сне.
— Я не понимаю тебя... — прошептала она, глядя на Елисея широко раскрытыми глазами.
— Не думай о плохом, Эля! Мы любим друг друга. Скоро наступит нужный час и уже ничто не сможет разлучить нас. Ты любишь меня?
Она машинально кивнула и хотела о чём-то спросить возлюбленного, но чёрные крылья его плаща застлали свет.
— О! — выкрикнула Эльвира, отталкивая Елисея...
И увидела его нежный, любящий взгляд. Вокруг было светло и спокойно. Пахло цветами и свежей травой. Он взял её руку в свою и повёл по песчаной дорожке.
Сливались перед глазами перспективы каналов и озёр. Прогибались ажурные мосты. Толпились плакучие ивы, шелестя лёгким серебром листвы.
Они вышли к дельте неизвестной реки. Простор неба был необозрим, и его синева отражалась в прибрежных водах, покрытых мелкими серебристыми чешуйками.
На мелководье царствовали белые кувшинки и жёлтые кубышки.
В толще воды клубились водоросли и плавали золотистые рыбки.
На листьях кувшинок покоились маленькие пуховые комочки — птенцы уток.
В мозаичных просветах воды играли блики.
Тянулись протоки, заросшие тростником. С криком пикировали над водой серебристые чайки. По галечным островкам прохаживались морские голубки.
Елисей не отпускал руки Эльвиры. — Смотри, — шептал он, — смотри! Как здесь красиво! Разве это может нравиться меньше, чем твой загазованный город?!
— Где мы? — спросила Эльвира.
— На моей земле, — был ответ.
— А как называется эта река?
— Река Елисей.
— Что-то я не слышала о такой реке...
— Любимая, в мире есть многое, о чём ты ещё не знаешь, — проговорил он загадочно.
— Мы далеко ушли от твоего замка?
— Нет, не очень. Смотри! Видишь?!
Эльвира сначала услышала шум крыльев, а потом увидела парящих лебедей, белых-белых и чёрных-чёрных. А под ними алое колышущееся море.
— О, что это?! — воскликнула она с изумлением.
— Лотосы, любимая, лотосы.
— Какие красивые! Как много! — обрадовалась Эльвира, вырвала свою руку из рук Елисея и побежала вперёд.
— Осторожней, дорогая, там вода, — крикнул он ей во след.
Эльвира остановилась возле самого края и смотрела с восторгом и изумлением на заросли алых цветов.
И тут откуда-то взлетела большая красивая птица. Её оперенье было подобно изысканному белому ажуру. Она покружилась над их головами, поднялась выше, а потом опустилась куда-то в гущу тёмно-зелёного, тихо шелестящего под крылом осторожного ветра тростника.
— Это цапля? — спросила Эльвира.
— Да, белая цапля. Она гнездится там, в зарослях тростника. На земле ей приходилось туго. Природа не дала людям перьев... и они отнимали их у цапель, чтобы украсить ими свои шляпы. Глупые люди! — Елисей рассмеялся.
Эльвира ничего не ответила. Она только смотрела на бескрайние просторы, лучащуюся синеву неба и воды, на зелень деревьев и трав, теснящихся возле живительной влаги.
— Пойдём в замок, — сказала она.
Елисей подошёл к девушке и подхватил её на руки.
— Нет, — сказала она, соскользнула на землю, — я пойду сама.
— Как хочешь, — улыбнулся Елисей.
Эльвире казалось, что они шли целый час. Но это ничуть её не огорчало.
Она не чувствовала усталости, наслаждаясь окружающей её красотой природы.
Эльвира ощущала, как обновляется и блаженствует её уставшая от пережитых потрясений душа.
...В замке было тихо и прохладно. Они медленно поднялись наверх.
Розовая комната распахнула им навстречу свои объятия.
Зазвенели на разные голоса маленькие колокольчики, раскачиваясь на серебряных цепях, точно птички-невелички, унизавшие ветви диковинных деревьев.
Румянец драпировки густел с каждой минутой.
Зеркало старинного трюмо, не выдержав наплыва яркости, всколыхнулось и тоже порозовело до самой оправы. Стала розовой роса на ветке жасмина. Розовые струи заскользили по граням хрустальной вазы.
И даже старинные канделябры порозовели на миг, поддерживая длинные стволы упругих свечей. А на кончиках вспыхнули сладкие розовые сердечки огня. Лепестками рассыпались блики.
Первые медленные слёзы подтаявшего воска медленно покатились по свечам.
У Эльвиры от дрожи розового света кружилась голова, пересыхали губы.
— Нет ли у тебя здесь глотка вина? — спросила она Елисея.
— У меня есть всё, — ответил он и протянул ей наполненный влагой бокал.
Девушка поднесла его к губам, сделала глоток, другой, и мир вокруг показался упоительно-радостным и прекрасным. Её сердце переполняла любовь.
Она осушила бокал до дна. И пламя страсти забушевало в её крови.
Пляска огня стала стремительной. Робкие тени стряхнули сон и бросились в горячие объятия пламени. Неистовые звуки, шёпоты и шорохи наполняли комнату. Застонали невидимые струны и заворковали горлицы за окном.
Эльвира обняла Елисея и приникла к его губам.
Они, не размыкая объятий, добрались до постели под балдахином и упали на неё. По тёмному дереву пробежали золотистые искры, точно страсть двух тел передалась ложу. Жемчужная инкрустация источала зримую влагу наслаждения.
Колыхался зыбкий покров тумана... Радужный шлейф тянулся в иные миры...
Лёгкая дрожь и блаженство. Переплетение. Огонь и трепет...
— Мой роскошный, мой благоуханный! — шептала девушка и собирала устами прозрачные капли слёз с длинных смоляных ресниц возлюбленного, как собирает мотылёк с цветка сладчайший нектар.
— Я хочу тебя снова и снова, — говорила она.
А он вздыхал и стонал в ответ на её признания.
...Она уснула, прижавшись щекой к его щеке.
Ей ничего не снилось, но было спокойно и хорошо, точно освобождённая на время душа парила где-то в заоблачных высях.
Он разбудил её поцелуем.
— Светает, — шептали его губы, — проснись, дорогая!
Эльвира приоткрыла глаза. Протянула руки, ухватила плащ Елисея и уткнулась в него лицом...
Проснулась она, как всегда, в своей постели.
За окном, точно драпировка розовой комнаты в замке Елисея, розовела утренняя заря, качая в ладони звёздочку — маленькую и блестящую, точно потерянную кем-то жемчужину...
Дух меланхолии заглянул в комнату с улицы, приплюснув к стеклу своё лицо.
— Ой, и противная рожа! — Эльвира запустила в него подушкой.
Дух отлетел от стекла и скрылся. Ему явно не везло с Эльвирой.
На улице стоял январь, а дух любил тепло и печальные грёзы.
Эльвира спрыгнула с кровати, потянулась. Выполнив весь утренний ритуал и закончив его холодным душем, Эльвира отправилась пить чай.
Она сидела на кухне, отхлёбывала янтарную жидкость и думала о своей семье. Ей хотелось оказаться рядом с ними. — И зачем я только заупрямилась и не поехала к бабушке? — думала Эльвира.
Ну, делать нечего, девушка вздохнула и встала из-за стола.
— Тем более, что они скоро и сами приедут домой, — приободрила она сама себя.
Ноги сами привели её к прапрабабушкиному зеркалу.
В зеркальных глубинах разлилось алое озеро. Оно пенилось и бурлило. И кто-то огромный плескался в кипящей воде. То ли добрый молодец, то ли птица диковинная, то ли чудовище безобразное.
Эльвира, как ни старалась, не могла разглядеть. Это пустое занятие утомило её, и она прикрикнула на зеркало, — если хочешь что-то показать, то показывай, а не мудри понапрасну.
Зеркало обиделось, заволновалось, покрылось жемчужными наплывами, загустело... и под конец отразило Эльвиру такой, какой она стояла перед ним в данный миг.
— Ох, и надоело ты мне, — проворчала Эльвира, — в музей тебя отдать, что ли?!
Зеркало пискнуло и быстро-быстро захлопало серебряными ресницами.
— Не хочешь? — спросила Эльвира.
Зеркальная стихия вздохнула в ответ.
— Тогда веди себя так, как положено зеркалам. И не мути воду, — добавила она.
Зеркало глядело ей в глаза и тихо улыбалось.
Фейербах утверждал, что человек сам творит божественное начало по своему подобию...
— Эля! Ты вчера ничего не справляла? — осторожно спросил голос из трубки.
Выслушав девушку, Вася не пришёл в восторг и не стал плясать от радости. Почесал затылок. Достал с подоконника бутылку водки, налил стакан, выпил и согласился жениться на беременной подруге.
— А мы через него должны пропадать? — вырывался у мальчика недетский вопрос.
Он прошёл в зал и огляделся. Хотя трудно было 
Мягкий полумрак разорвал ослепительный фейерверк. Яркие брызги света полетели вверх и в стороны. Эльвира и Леонид на миг одновременно закрыли глаза. Свет уже скатился вниз и разноцветными змеями путался под ногами танцующих. Заиграли медленный танец. Руки Леонида едва коснулись талии Эльвиры. Он прикрыл глаза, с удовольствием ощущая мягкую тяжесть её рук на своих плечах.
По свежему покрову только что выпавшего снега бродили отсветы от уличных фонарей. Они огибали тени, приближались к лунным лучам и замирали на расстоянии полушага, точно не решались вступить в разговор с небесными гостями. А те в свою очередь важно шевелили длинными серебряными перстами и делали вид, что вовсе не замечают внимания фонарных лучей.
На следующее утро снег растаял, обнажив колдобины на дорогах, ржавую, сбившуюся в кучи листву, слюнявые зевы разрытых канав и комья грязи, липнущей к ногам прохожих.
Она сделала всего лишь один шаг, как 
На фоне неба была отчётливо видна двигающаяся в ту же сторону фигура в чёрном. Неуклюже вращаясь на месте, поднимая столбы снежной пыли, завыл ветер. Закаркали вороны, оторвавшись от ящиков с отбросами, и, хлопая крыльями, поднялись в воздух. Не долетев до распростёртого на снегу трупа, стая поднялась вверх и полетела к месту ночёвки. Ветер перестал голосить и зарылся в снег. Вокруг стало невыносимо тихо.
И увидела его нежный, любящий взгляд. Вокруг было светло и спокойно. Пахло цветами и свежей травой. Он взял её руку в свою и повёл по песчаной дорожке.
Эльвира остановилась возле самого края и смотрела с восторгом и изумлением на заросли алых цветов.
Они, не размыкая объятий, добрались до постели под балдахином и упали на неё. По тёмному дереву пробежали золотистые искры, точно страсть двух тел передалась ложу. Жемчужная инкрустация источала зримую влагу наслаждения.
Проснулась она, как всегда, в своей постели.
Эльвира, как ни старалась, не могла разглядеть. Это пустое занятие утомило её, и она прикрикнула на зеркало, — если хочешь