Глубокие серые глаза. Вроде бы с каким-то иным цветом вокруг зрачков. Это первое, что он отметил, впервые увидев эту девушку. Тонкая талия, волосы чёрные, как смоль, бёдра, обтянутые голубыми джинсами. Чёрная футболка натянута и выдаёт соблазнительную грудь.
«Малолетка. Довольна собой и своей внешностью. Явно не обделена мужским вниманием. Кругозор узок: пиво, дискотеки, посиделки с парнями в „генделыках“, разговоры с подружками о тряпках, осточертевших ухажёрах, удачном замужестве», — вынес он приговор девушке, разглядывая новую знакомую.
Знакомьтесь, — произнесла Инна, поглядывая то на него, то на его новую знакомую, — это — Максим, это — Вероника.
— Очень приятно, — Вероника мельком оглядела его с ног до головы и, тряхнув копной волос, вернулась взглядом к Инне.
— Взаимно, — он постарался изобразить на лице как можно более благодушную и приветливую улыбку.
— Ну что? Пойдём? — Инна вздохнула полной грудью, будто подводя итог формальности.
— Пойдём, — согласились молодые люди.
Давали «Гамлета». Даже не «Гамлета», а «Гамлет. Пролог». Судя по тому, что в названии спектакля речь шла о прологе к знаменитой пьесе, постановщик не рискнул тронуть классический сюжет. Впрочем, наш герой был бы немало удивлён тому, если бы неизвестное обывателю театральное заведение, спрятавшееся на первом этаже невзрачного здания, решилось бы пригласить зрителя на постановку эпохальной пьесы.
Стало интересно. Видимо, театр неформальный. Или очень молодой, старающийся необычной подачей сюжета заинтриговать зрителя. Что ж, можно посмотреть. Тем более, что он никогда не видел неклассических интерпретаций шекспировских шедевров.
«А классические видел? В театре?» — задал он сам себе вопрос. В голове пощёлкали кластеры, компьютер выдал: «По Вашему запросу ничего не найдено».
«Надеюсь, я здесь не один такой», — с некоторой надеждой глянул он в спину Веронике. Та шла впереди, весело жестикулируя и что-то обсуждая с Инной.
Пятнадцать минут до начала спектакля. Воздух на улице стоит, удерживая жару над головами любителей театра. Возле входа маленькая кучка окурков и пластиковых бутылок. Пару раз по газону проехались роскошные иномарки. В негромкое шелестение людских голосов вкрапливается иностранная речь.
«Иностранцы-то что здесь делают? — мелькнула недоумённая мысль. — Впрочем, где их теперь только не встретишь? В столице их как мух в конюшне».
Он оторвал взгляд от пары, сыплющей английскими фразами, и развернул программку. В той значилось, что представление в двух действиях. Общее время — два часа. Значит, можно покурить перед заходом в зал. Даже нужно. А вдруг там, на сцене, будет происходить что-то такое, что остро захочется курить. Он закурил сигарету.
— А помните, там, в одном действии..., — оживлённо рассказывала Вероника об акте из пьесы Шекспира, — ...мне это особенно понравилось!
«Вот тебе и малолетка! — поразился он, стрельнув глазами в Веронику. — В литературе, словно рыба в воде. Поспешил ты, батенька, ярлыки-то навесить».
Инна и Вероника замолчали и поглядели в его сторону. Ему на секунду показалось, что они хотят, чтобы он вставил пару фраз в их разговор. Но он только кивнул с понимающим и всезнающим видом, а сам подумал: «Господи! А я и ни сном и ни духом не ведаю, о чём это они. Стыд-то какой».
— А ты давно «Гамлета» читала? — решил спросить он Веронику, всё ещё не веря собственным ушам.
— Недавно. В третий или четвёртый раз, — ответила она с видом, мол, а что здесь особенного?
«Обалдеть!» — восхищённо подумал он о Веронике и глубокомысленно кивнул с видом: «Ну да. Это же классик. Глупый вопрос. Конечно же! Я и сам...»
Осталось пять минут до начала первого действия, и посетители начали поступательное движение в зал.
— Пройдёте вон туда, — администратор махнула ему рукой в сторону маленькой подсобки. — Оставите там туфли. Если есть сменная обувь — наденьте. Если нет... извините, придётся босиком.
«Ни фига себе порядки!» — мысленно возмутился он и промолчал. Пока Инна, знакомая с порядками, царящими в заведении, доставала из сумки тапочки, а Вероника рассуждала сама с собой, пойти в зрительный зал босиком или вытереть босоножки об услужливо положенную перед входом в фойе тряпку, он в задумчивости присел на скамейку.
В узком проходе толклись посетители, рассыпая направо и налево извинения. Он же пытался сдвинуть колени то вправо, то влево, давая пройти будущим зрителям.
«Носки-то белые, — сокрушённо подумал он. — Пройдусь туда-сюда, и копец носкам. Снять их, что ли, совсем?» Мысленно выразив недоверие проктер-энд-гэмбловскому «Ариэлю», он снял носки, кинул критический взгляд на ступни, пошевелил большими пальцами ног и остался доволен.
Зрители сгрудились возле входа в зал. Инна, Вероника и Максим уселись на мягкий велюровый диванчик в фойе. Миловидная девушка в очках, сидящая на диванчике напротив, не знала, куда девать ноги. За пять минут они сменили несколько положений. Непонятное танго прекратилось тогда, когда на диванчик уселись ещё четыре человека. Вероника, размахивая фотоаппаратом-мыльницей, выражала сожаление о том, что не взяла с собой «цифровик», и пыталась сфотографировать Инну. Стены испещрены импрессионистскими картинами с загадочной надписью под каждой: «Шалот». На подоконниках — гипсовые бюсты. Не знаменитостей, нет. На белых лицах мимов застыли вечные улыбки и трагическая скорбь.
Максим перевел взгляд с художественного разнообразия на стан Вероники: «Боже! Как ты хороша!» Признание чуть не сорвалось с его уст. Он спешно отвернулся, изобразил на лице равнодушно-скучающий вид и уставился на картину, намекающую на то, что на ней изображён натюрморт.
«Девушка как девушка! — начал злиться он на себя. — Мимо меня по улице такие десятками проходят. И краше через одну. Надеюсь, она не заметила заинтересованности в моих глазах».
Они устроились на четвёртом ряду. Предпоследнем. Голые деревянные скамейки. Совсем тесно. Погас свет. Аккордеонист из ансамбля, аккомпанирующего безмолвным актёрам, принялся издавать с какими-то ненормальными пугающими паузами однотонные звуки. Слабый приглушённый свет, создающий полутени, застывшие актёры, почерневшая якобы от старости мебель-реквизит, монотонные звуки, — всё стало элементами какой-то тревожной, сосущей по одному из души нервы обстановкой. На секунду показалось, что у всех тридцати-сорока зрителей одновременно побежали мурашки по коже.
Вероника и Максим совсем вплотную друг к другу. Жарко невыносимо. Или ему так кажется из-за того, что её обнажённая рука касается его плеча? Горячий шёпот на ухо: «Мне страшно». Он снисходительно улыбается, и, вполоборота к ней: «Ты впечатлительна?» Кивок женской головы, тихое «да» сообщают положительный ответ. Его предплечье на границе между их бёдрами.
«Пам-пам. Па-ба-бам. Пам-пам», — вступают тамтамы. Вот-вот на сцене развернётся вакханалия.
Её пальчики касаются его предплечья. Слегка, практически незаметно. Скользят: полсантиметра вверх, полсантиметра вниз. Между покровами мужской и женской кожи скачут мелкими бесами молнии.
«Пам-пам. Па-ба-бам. Пам-пам», — бахает сердце. Тесно в зале. Тесно в груди. Жарко. Не хватает воздуха. Непонятно: то ли недостаёт освещения на сцене, то ли меркнет свет в глазах.
Второстепенный герой резко хватает второстепенную героиню за плечо. Та, вздрагивая, готова покориться неожиданной звериной силе. Лица ничего не выражают. Они под масками. Сейчас что-то произойдёт!.. Пальцы Максима тянутся к пальчикам Вероники. Медленно, медленно тянутся. Так же медленно, как и оборачивается актриса на сцене. Подушечки мужских пальцев накрывают ноготки, медленно тянутся вдоль фаланг женского запястья. Пальцы переплетаются. Он поворачивает голову, шепчет ей на ухо: «Смотри!» Чёрные, как смоль, волосы щекочут нос. Тонкий, еле слышный аромат сводит с ума. Они оба безумны. Тот, что на сцене, готовый вонзить кинжал в грудь женщины, и тот, что на четвёртом ряду. Сцена и зрительный зал поменялись местами... Дыхание остановилось... Надрыв в голосе солистки аккомпанирующей группы... Губы касаются девичьей шеи. За ухом. Женские коготки впиваются в его ладонь... Медленно, очень медленно поворачивает актриса голову к убийце. Вакханалия! Тела извиваются в древнем танце... Медленно, очень медленно девушка поворачивает голову. Губы неуверенно, тихо-тихо встречаются. Вспышка энергии! Голубой сияющий кокон вокруг двоих...
Стоп!!! Актёры в масках, замершие перед зрителями, вернули его в реальность. Ленту назад! Начнём на моменте, когда мужские пальцы потянулись к женским. И им же закончим. Стоп-кадр, пожалуйста. Плёнка кончилась. Запасной нет.
Как же это было давно. Очень давно. Во времена «до теперешнего Максима». Когда-то, гораздо больше, чем десять лет назад. Он забыл, каким счастьем это может быть. Срыв в бездну...
А может, он всё придумал? Вообразил что-то несуществующее. Захотел вообразить. Перепутал реальность с иллюзией. Захотел, чтобы она захотела этого прикосновения. Ну почему же тогда это происходит? Как вообще такое могло произойти? Откуда такое лишающее воли желание прикоснуться? Почему больше чем за десять лет ни с одной такого не было? Было по-разному, но такого не было. Неужели действительно что-то сильнее нашей воли? Что-то древнее и могучее, неподвластное анализу. Как эта девочка за считанные минуты смогла разрушить столько кирпичных стен, тщательно выстроенных им вокруг сердца? Но мозг остановил движение пальцев в последний момент. Защитил то самое, что гоняет горячую кровь по телу.
Доброжелательное, но, в общем-то, формальное прощание возле здания театра. В её глазах такая же доброжелательная и формальная улыбка. Он отвечает тем же. Максим знает, что на его лице маска. Дружелюбная маска, говорящая: «Спасибо за компанию и приятный вечер». Пусть будет так. Он искренне полагает и надеется, что десятки масок, которые ему подарили годы опыта, спасут его. Защитят от недоброжелателей, завистников, грубости... хороших людей, прекрасных душой женщин, любви и жизни.
«Не верю я тебе, Сердце, — выдохнул Максим сигаретный дым, шагая далеко не первую сотню метров по направлению к дому. — Не верю. Ты, словно маленький капризный ребёнок, как всегда, подведёшь меня в момент, когда буду меньше всего этого ожидать. Одно неосторожное движение по тонкому канату, и я сорвусь. О, да. Я знаю, что сорвусь. Так уже было».
Воздух сгущался, становился плотным. Где-то слева перечертила горизонт молния. Вдалеке громыхнуло. На горячо дышащий асфальт упали первые капли дождя.
«Да, я бы мог начать тонкую психологическую игру. Каждый день изобретать что-то новое, удивляя её. Внезапно оказывать знаки внимания и затем играть в молчанку. Интриговать до тех пор, пока она не забудет обо всём своём окружении, и будет думать только обо мне, — размышлял Максим, провожая безразличным взглядом проносившиеся мимо автомобили. — Но какое же это чудовищное напряжение воли, терпения и психики! Не станется ли так, что я потом, выдохшийся, буду устало смотреть в её счастливые глаза и думать о том, сколько принесено жертв на этом пути? И в итоге победа окажется вовсе не так уж сладка, а цель призрачна. Так ведь тоже было».
Хлынул ливень. Мощный, бескомпромиссный. Чёрное небо разорвалось электрическими разрядами. Казалось, от грохота вот-вот начнут рушиться стены «сталинок», прилепившихся к шоссе. Мутный поток глубиной по колено побежал по краю дороги, вдоль бордюра.
«С ней так легко общаться! — вспомнил Максим, как после спектакля они непринуждённо болтали, бегая по округе в поисках сочного жареного стейка и разливного пива. — Наверное, у неё масса приятелей мужского пола, — удручённо подумал Максим, потянувшись за пачкой сигарет. И тут же разозлился на себя за эту мысль. — Да неужто у Вас комплекс, батенька?.. Да нет, не комплекс. Просто не хочу становиться для неё ещё одним приятелем. Мне нужно всё или ничего. Увы, я — максималист. И имя у меня похоже звучит. Ха».
С небес хлестало с такой силой, что не успел Максим вытащить сигарету, как пачка мгновенно намокла внутри. (!) Он закатал брюки до колен, снял туфли и пошлёпал по тротуару босиком, разбрызгивая мутную дождевую воду.
«Да и не верю я в дружбу между мужчиной и женщиной. Кто-то один неизбежно влюбится. Будет ждать ответных чувств от объекта обожания. А „объект“ будет думать, что чувства к нему по-прежнему дружеские, — разглядывая „колючую проволоку“ молнии, подумал Максим и выбросил сигаретную пачку в близстоящую урну. — И так уже тоже было. И я так влюблялся, и в меня так влюблялись».
Машины остановились в пробке. Водители, подъезжая, включали «аварийку» и тут же разворачивались назад, двигаясь теперь навстречу автомобильному потоку. В голове возникла шальная мысль. Максим подошёл к одной из машин и постучал в окошко. За опустившимся тонированным стеклом «BMW» показалась женская голова.
— Простите, Вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной?
Женщина и её спутник за рулём изумлённо застыли, раскрыв рты.
— Извините, — рассмеялся он, — счастливого пути!
— Оригинал, — донеслось до него, не успело стекло дверцы подняться.
Максим похлопал по дверце жёлтой маршрутки, стоящей в пробке позади дорогого «немца». Раздалось шипение пневмопривода, дверь открылась. Максим поднялся на одну ступеньку.
— Извините, дамы и господа, — произнёс он, от души улыбаясь и поправляя мокрые волосы, — вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной?
Секундное недоумение оборвалось смехом и выкриками. «Верю!» — выкрикивала половина пассажиров. «Не верю!» — выкрикивала другая половина.
— Спасибо всем! — улыбнулся Максим и, обращаясь к водителю, — выпустите меня, пожалуйста.
«Интересно, — подумал Максим, приметив зелёную букву метро метрах в двухстах от себя, — сколько было голосов „за“ и сколько „против“?»
В метро, на удивление, людей почти не было. Впрочем, чему тут удивляться? Время — скоро полночь. Максим спускался по эскалатору. Поднимающиеся по параллельному эскалатору удивлённо разглядывали его жалкий вид: рубашку, насквозь промокшую и прилипшую к телу, капли, падающие с волос и ресниц.
«Быть или не быть? Вот в чём вопрос, — Максиму захотелось подвести итоговую черту под размышлениями. — Ну, так стоит или не нет? Монетку, что ли, подбросить, в конце-то концов?»
Он достал из заднего кармана пятикопеечную монету, мрачно посмотрел на трезубец и засунул назад: «Не стоит. Я знаю, что будет завтра. Завтра я буду думать о ней весь день. Жалеть, что не коснулся её пальцев. Послезавтра пойду на работу. Новые и старые дела, заботы и проблемы. Они, словно ластик, сотрут половину воспоминаний о волнительной минуте в театре. Значит, послезавтра буду думать о ней полдня. Во вторник этих воспоминаний останется на два часа за весь день. А в среду... Что у нас в среду? Ах, да, дискотека 80-х. Новые впечатления. Возьму с собой брата. Повеселимся. Потом сядем в ночном кафе. Закажем бутылку пятизвёздочного „Ужгорода“ и два яблока. Я расскажу ему эту историю. Он снисходительно посмеётся. Я грустно улыбнусь. Таким образом, ластик сотрёт остатки воспоминаний о несостоявшейся реальности. Или состоявшейся нереальности... Какая разница?»
— Обережно, дверi зачиняються. Наступна станцiя..., — раздалось в динамиках вагона. Двери захлопнусь, металлически лязгнув. Максим воткнул в уши «капельки» наушников, потянулся к мобильному телефону, выбрал «плэйер». В ушах голосом Аллы Пугачевой зазвучало: «А знаешь, всё ещё бу-у-удет. Южный ветер ещё поду-у-ует». Он улыбнулся и притопнул ногой в такт музыке.
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 8 июня 2007 г.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ ДМИТРИЯ ЛОБОВА:
Один день. Рассказ
Отпускаю тебя. Рассказ
История одного утра. Рассказ
Сердце. Повесть
Jun 10 2007
Имя: Наташа
Город, страна:
Отзыв: Дима, опубликовал все-таки......
