О записях в блокнот,
смягчающих тягостное депрессивное состояние

В Терапии творческим самовыражением есть немало приёмов, позволяющих cмягчать, а в итоге и вовсе cнимать тягостные депpессивные состояния. Среди этих приёмов наиболее простым и универсальным в техническом отношении (что немаловажно в депрессии) представляется мне карандашная запись в блокнот.

Я нередко слышу (и мои блокнотные запиcи это подтверждают так или иначе), что в тягоcтной депpессии надо брать себя за шиворот и вытаскивать на работу, на природу, в музей — словом, активно действовать. Учитывая особенности страдающего и его болезни, в ряде случаев, наверное, только так и можно действовать, но вот мой личный опыт этого не подтверждает. Более того, хорошо ещё, если выкручивание рук просто не поможет, но чаще остаётся такой след, такая царапина, которая требует особого врачевания. (Что же касается совета преодолевать себя, то это, по-моему, вообще какая-то психологическая нелепица. Можно преодолевать свою лень, апатию, разного рода трудности, превозмогать усталость, недуг, но преодолевать себя? Себя надо любить, беречь, укреплять против той же депрессии, например, а всего лучше совершенствовать, как о том говорили В. О. Ключевский или Л. Н. Толстой). Следовательно, я говорю о случаях, когда преодоление депрессии, так сказать, в лоб не даёт ничего хорошего.

Тогда лучше лечь на диван, как к тому понуждает депрессия, но с карандашом и блокнотом в руках. Обычно, если депрессия валит с ног, то и планы наpушены, а в голове холодный болезненный хаос. И вот нужно на листке просто пометить, какие дела не сделаны из-за депрессии, какие удалось всё-таки сделать, что можно отложить или даже отменить без особого ущерба и так далее, то есть восстановить, пусть пока только на бумаге, план дня (или ближайших дней). Раньше меня удивляло, почему это нехитрое дело, как правило, уже приносит заметное облегчение. А дело в том, что оно привносит определённость, которая при прочих равных условиях обязательно уменьшает напряжённость, причём тревога сменяется озабоченностью.

Что же дальше? Дальше надо обратиться к своим прежним записям в блокнотах, полистать их, почитать. Это ничего, что они кажутся чепухой, это именно кажется, особенно в депрессивных состояниях. Вспоминается, как дорожил своими записями, тетрадями М. М. Пришвин. Когда случился пожар, он их прежде всего спас, а всё остальное сгорело. С другой стороны, его тетради выручили его однажды, подав мысль, как отговориться от пришедших задержать его казаков. Конечно, интеллектуальная и художественная ценность тетрадей Пришвина в сравнении с моими блокнотами по ряду причин несопоставима, я и не придавал им никакого значения, что было видно по их состоянию, но как же мне вдруг стало жаль, когда однажды я один из своих блокнотиков оставил в телефонной будке, по-настоящему жаль, хотя там не было решительно ничего особенного, и как был рад, когда он нашёлся. Я взял его и прочитал первое попавшееся:

«Бросишь в водоём камешек, и по мере того, как расходятся круги, всё больше головастиков тревожно ныряют вглубь, вся поверхность приходит в движение.
14.7.84»;

«В метро. На «Kурской» выходили почти все. Молодая деревенская женщина боялась, что она не успеет сойти, и тогда её пропустили вперед, к дверям.
29.7.84»;

«Впервые вижу из окна поезда красные мухоморы, да ещё поезд летит вовсю.
3.8.84»;

«Так вспомнилось через месяц. Лермонтов о незабудках. Увидели прекрасные цветы. Возлюбленная попросила достать. Он кинулся, но увяз в тpясине, стал тонуть, но цветы сорвал и, бросив любимой, крикнул: «Не забудь...»
15.6.84»;

«Спрятались от дождя под ёлками. <...> Хорошо в леcу среди ёлок. Попалась лиловая фиалка, то есть ятрышник. Но шли мы за грибами, которых либо нет, либо они червивые. У нас на участке их больше.
7.7.84»;

«В поезде. Помнится, я сидел в комнате трудотерапии (ПБ № 3) и едва не падал от депрессии, а «Маяк» тихонько передавал «Историю любви» в исполнении какого-то скромного оркестра... (ПБ — психиатрическая больница).
26.7.84».

Теперь блокнотик уже не казался мне чепухой. Это и понятно, потому что, кроме интеллектуальной и художеcтвенной ценности, есть ещё и личностная. Вот она-то, как кажется, и важна особенно в лечебном творчестве, даёт шанс выбраться из депрессии.

Итак, я просматриваю свои прежние блокноты, и тут наверняка оказывается, что что-то надо поправить, дополнить, уточнить и пpочее. Бывает даже, что в начале записи дан перечень тем, но редко успеваешь коснуться их всех, а потребность есть. И вот эта потребность может исподволь, незаметно, но достаточно властно проявиться в депрессии. Тогда минут через двадцать-тридцать работы чувствуешь, что депрессия ослабевает, а её первоначальные размеры оказались преувеличенными. Кстати, в хорошем состоянии нередко ничего, кроме этого очевидного «хорошо», и не выразишь, не напишешь, тогда как в некоторых депрессивных состояниях творческая работа оказывается весьма продуктивной. Сначала кажется, что и двух слов не свяжешь, а начнёшь — и увидишь, что только бы и работать сейчас, но только времени мало. Получается, что депрессия содержит в себе и средства противодействия ей.

Но вот ещё одна запись из прежних времён:

«Я не люблю читать свои размышления, рассуждения, и вот, мне кажется, почему. Дело в том, что они идут от болезненного самовозбуждения или какой-либо другой изменённости, тогда как написанное непринуждённо по мысли, по чувству идёт от души, от характера, идёт само собой, искренне... Поэтому лучше читать не рассуждения, а тот сырой материал, из которого они черпаются...
9.8.83».

Ясно, что это относится к тем депрессивным состояниям, которые сопровождаются существенной деперсонализацией, когда изменённость привычных эмоциональных ощущений своей индивидуальности становится мучительной. И не стоит искать истину, находясь в состоянии угара болезненного самовозбуждения, — это пустое дело, как показывает опыт. (Косвенно это подтверждает и едва уловимое в этих состояниях чувство, что всё это вроде бесплодной погони за своей тенью). А надо искать своё естественное, натуральное состояние, стремиться к нему, в чём как раз помогают блокнотные записи. Я много сил и времени потерял напрасно, пока вполне усвоил эти так легко написанные сейчас слова.

Впрочем, этим я вовсе не хочу сказать, что болезненное возбуждение или самовозбуждение заведомо исключает творчество, но это уже другой разговор. Я же хочу представить здесь ещё одну мою давнюю блокнотную запись.

«Зыбкий полусон превратился утром в депрессивный мрак.
Телефонные звонки отняли последнюю надежду потеснить депрессивный мрак.
Первое облегчение — когда я увидел в тумане и дожде электричку, которая должна была увезти нас на дачу...
В поезде было холодно, на платформе — снежная слякоть.
Поскальзываясь на размокшей глиняной тропинке и задевая мокрые ветви деревьев, я думал в холоде и дожде: «Боже мой! Как же непередаваемо хорошо может быть, и уже сейчас почти так».
Грядки тюльпанов, только сверху прикрытые тоненьким слоем снежка.
Мокрые, пожелтевшие и побуревшие флоксы, капельки дождя на кончиках прутьев... Ещё цветут ноготки.
И вот я уже проворно делаю сразу несколько дел по дому, надеясь ещё успеть засветло пересадить два-три куста флоксов...
А потом по-зимнему длинный вечер, который проходит так быстро, что даже не успеваешь заполнить пропущенные за неделю листки дневника.
Раньше этот путь неизменно приводил к врачу и лекаpствам; а потом к полной безысходности, а затем и к больнице.
7.11.81».

Здесь описан практикуемый мною в то время выход из тягостной депрессии с помощью поездки на дачу. Что же касается самой блокнотной записи, то за давностью времени я не могу, конечно, помнить все те обстоятельства, в которых она сделана, но по форме, по стилю, по почерку, наконец, вижу, что это был успешный выход из тягостной депрессии (или, по крайней мере, её значительное смягчение) уже посредством простой записи эпизода в блокнот.

А в конце мне вот что хотелось бы сказать. Подготавливая это сообщение, я просматривал свои блокноты разных времен. И вот как-то незаметно возникло довольно устойчивое чувство, будто я побывал в лесу, а вернее, даже не в лесу, а в своём мире, вернулся к себе, а это — чудо как хорошо. С благодарностью я посмотрел на потрёпанные и неказистые свои разнокалиберные блокноты и подумал: а есть ли у психофармакологов средства, хотя бы отчасти дающие столь желанный эффект, причём без существенных осложнений?