Июнь...
Лучи рассвета осеребрили крыши домов.
Высохли чистые капли ночного дождя. Мягкий ветер шуршал в кронах деревьев, наслаждаясь многообразием зелёных оттенков молодой листвы.
Зной ещё не томил, а только нежил. Трепещущий, прозрачный воздух был полон ароматом садового жасмина.
Длинные лучи рассвета, точно персты божества, касались воздушных волн, наполняя их переливами ослепительного света.
Над клумбами порхали бабочки, шмели опускались на лепестки цветов, и те пружинисто прогибались под бархатной тяжестью их тел. Неустанные пчёлы торопились собрать ароматную дань.
Нет в году дней светлей и ярче, чем в июне!
Дед Прохор сидел на скамейке у подъезда своего дома и разглаживал мозолистой ладонью лакированные портреты на листовках и плакатах кандидатов в президенты, которые накопились в его почтовом ящике за время предвыборной кампании.
Жена велела выбросить их в мусорный ящик. Сказала, — нечего дома лишний хлам держать.
А деду было жалко, — ишь, какая бумага хорошая. Плотная, толстая. В старое время можно было всё это добро в макулатуру сдать и взамен книжку хорошую получить.
Дед Прохор таким образом до перестройки внучке библиотеку собрал.
— Глядишь, и доброе дело было бы от этих кандидатов, а так всё попусту, — ворчал дед, в который раз перебирая листы, — одна трата бумаги. Убыток избирателю. Экая жалость!
Солнечные зайчики озорно скакали по листам, просачиваясь сквозь огрубевшие пальцы деда.
— Эх, — крякнул он, — выбери меня, выбери меня! Все какие глянцевые, ровные. Загляденье! А в душу-то не заглянешь!
Из подъезда вышел Виктор — сосед из 5-й квартиры.
На руках он держал дочь Юлию. У Юлии были большие голубые глаза и огромный бант точно такого же цвета в белокурых волосах.
Сын Павел вышел следом и остановился на ступеньках, поджидая свою мать, которая задержалась возле почтового ящика.
Виктор был физиком. Он не бросил науку в трудные времена. На самом краю бедности его жена Марина — талантливая журналистка ушла в бизнес. Талантливая женщина талантлива во всём.
А Виктор остался в науке.
— Витя! Куда это вы всем семейством собрались? — спросил дед Прохор.
— На выборы, Михалыч, — улыбнулся Виктор.
— На выборы? — удивился дед, — а чего так вырядились?
— Да мы, Прохор Михайлович, проголосуем, а потом в аэропорт. Тёща прилетает. У неё сегодня день рождения. Решили отметить в семейном кругу.
— Да ну?! И сколько Ленке стукнуло? — спросил дед.
— Елене Андреевне пятьдесят. Юбилей. Все её старые друзья соберутся.
— Вы с Марией Фёдоровной тоже заходите, — пригласила Марина, вышедшая из подъезда, — мама будет вам рада.
Дед Прохор живо вспомнил Леночку Романенко. Тоненькая, голенастая, вся в веснушках...
— И когда это было, — вздохнул он. — Леночка давно стала Еленой Андреевной. Красавица. Умница. И кто бы подумал, Леночке 50 лет. В парламенте заседает. А бывало, каждое утро за его дочерью по пути в школу забегала, — здравствуйте, Прохор Михайлович, а Нина дома? — стоит и улыбается.
Она и теперь улыбается, только с экрана телевизора.
— Да, — крякнул дед Прохор, — бежит времечко...
— Так вы заходите, — улыбнулась Марина.
— Зайдём. Я Маше скажу, и вечером заглянем. Интересно нам, старикам, на живого депутата посмотреть. Тем более, что Ленка на наших глазах выросла.
Марина рассмеялась, а дед Прохор переключился на её мужа.
— Виктор, а за кого вы голосовать собрались, ежели не военная тайна? — он прищурил один глаз.
— Нет, не тайна, — улыбнулся Виктор, — за Мирославу Вишневскую.
— Та, — фыркнул дед Прохор, — за бабу?!
— Не за бабу, а за женщину! Сколько раз тебе, деда, говорить, — раздался голос Ксюши — внучки деда Прохора.
Она появилась на ступеньках крыльца неожиданно, как видение.
— Фу ты, Ксюха! — замахал руками дед, но тут же справился с неожиданностью. — Куда это ты намылилась спозаранку? Голосовать тебе, вроде, рановато.
— Ничего, дедуля, я ещё успею, — вздохнула Ксения, — а вообще-то жаль, — она посмотрела на Марину и на Виктора, — до восемнадцати семь дней не хватает. Обидно! А то я бы за Вишневскую проголосовала.
— Тьфу ты, и эта туда же, — пробормотал в сердцах дед Прохор.
Ксюша села рядом с дедом, — деда, а ты что, не идёшь на выборы?
— Твою бабку жду. Сказала — сейчас, сейчас. Ты пока мусор выброси, — он взмахнул листами и передразнил жену, — я и готова буду.
— Она уже давно готова, дед. Бабушка ждёт, когда ты поднимешься. Не в трико же ты голосовать пойдёшь? Переодеться надо.
— Перебьются. И так сойдёт, — проворчал дед, — не на парад.
Дед Прохор снова углубился в созерцание плакатов.
— Вить, — сказал он, — а вот, по-моему, надо за этого голосовать, — он ткнул в портрет румяного полнощёкого мужчины, — смотри, какой толстомордый, упитанный.
— Ну и что? — Виктор улыбнулся.
— Как что, — сказал дед Прохор, — видать, что сытый мужик. Воровать не станет.
Марина рассмеялась и взяла мужа под руку.
— Шутник, вы, Прохор Михайлович, — сказал сосед.
И семья отправилась навстречу солнечному дню.
— Да я и не шучу, — проворчал дед Прохор, — по-моему, он ничего, а, Ксюша? — обернулся он к внучке.
— Да, ты, что, дедушка! — ужаснулась Ксюша, — он же ещё с до нашей эры!
— Ну, а вот этот, — Прохор показал портрет строго одетого худощавого мужчины с жёстким самоуверенным лицом, — вот он всё знает. Слово дал и назад не взял.
— Ой, дедушка! — возмутилась Ксения.
— Ну, может, вот этот? Он как говорить начнёт, ну чисто скворец учёный. Заслушаешься.
— И не надоело тебе, дед, уши подставлять? Если охота, так всамделишного скворца заведи.
— А вот ты поживи с моё! Деда учить! — осерчал Прохор.
— Да ладно, дедуль, чего раскипятился, — Ксюша обняла деда, — ты скажи лучше, кто у нас в семье и царь, и бог, и воинский начальник?
— Вот бестия! — рассмеялся дед Прохор, — бабка твоя, кто же ещё! — он прицокнул языком.
— Ну и плохо тебе с ней? — подзадорила его внучка.
— С ней хорошо. Но таких, как она, раз, два и обчёлся, — засомневался дед.
— А мама? — вопрошала настойчиво Ксения.
— Ну, мама, оно конечно... Так ведь моя кровь!
— А я?!
— Ну, ты ещё не доросла, егоза настырная.
— Доросла, дедушка, очень даже доросла. Ты лучше, деда, скажи, что тебе нужно для счастья?
— Эка, загнула! Счастье! — дед задумался, — ну, чтоб не дрожать перед завтрашним днём — будет завтра кусок хлеба или нет. Чтоб за вас не беспокоиться — живы, здоровы, сыты, обуты, одеты. Чтоб нас с бабкой не забывали. Вот и всё моё счастье.
— Хорошо, деда, пусть так, — согласилась Ксения, — ключ где?
— Какой ключ? — забеспокоился дед Прохор.
— Какой, какой! Ключ к твоим пожеланиям!
— А, этот, там! — он показал на небо, — наверху.
— У бога, что ли? — не поняла Ксения.
— Нет, вот у них, — дед ткнул прокуренным пальцем в плакаты.
— Да брось ты их, — махнула рукой Ксюша, — ключ, деда, в экономике.
— В экономике, говоришь? — пожевал губами Прохор.
— В экономике, — подтвердила внучка, — а что такое экономика?
— Ну, это, как тебе объяснить-то, — дед задумался, — это, внучка, фабрики, заводы, земля...
— Деда, проще, доступней. Экономика — это домашнее хозяйство страны.
— Ишь, егоза! — восхитился Прохор, — моя кровь! — он даже грудь выпятил от гордости.
— В экономике, деда, важны не слова, а дела.
— Это верно, — согласился дед, — а то брешут и брешут, — он отшвырнул в сердцах портреты и они разлетелись по всей скамье, — брешут и брешут, сил никаких нет, — продолжал возмущаться Прохор.
— Дедушка, вернёмся к проблеме, — отвлекла его внучка. — Экономика — домашнее хозяйство страны. А кто в большинстве семей занимается бюджетом и управлением?
— Чего, чего? Ты, Ксюха, не мудри над дедом!
— А я и не думала мудрить, дедуль, — кто деньги тратит так, что семья сводит концы с концами, даже если зарплату месяцами не платят?
— Бабы, — выдохнул дед Прохор.
— Опять ты за своё! — возмутилась Ксения, — сколько раз тебе говорить — не бабы, а женщины.
— Всё одно! — усмехнулся дед, — поздно меня, внученька, переучивать.
— Не поздно, — успокоила его Ксения. — Вот смотри, дед, у тёти Маруси из 11 квартиры пятеро детей. Она в садике работает. Мужу зарплату последний раз выдавали три месяца назад. Тяжело живут, но живы, — вздохнула она. — А тётя Алина санитарочка и тянет всю семью.
— Тянет, — вздохнул дед, — жалко её сердешную. Что за жизнь, а, Ксюха? Разве за это мы с твоей бабкой всю войну прошли, а потом работали всю жизнь?!
— Ты, дед, не вздыхай. Лучше подумай, что делать. Если тётя Алина санитарочкой тянет всю семью, из крох умудряется составить бюджет семьи, так может, она знает ответы на твои вопросы.
— Может, и знает, тока я не слыхал, чтоб она говорила, — усмехнулся дед Прохор.
— Потому, что никто у неё не спрашивал. Ей с детства долбили — ты работай, а мужчины наверху всё решат. Но это, дед, прежнее поколение. А вот Марина, ты видел её?!
— Не слепой, — проворчал дед. — Это она про себя знает, а чтоб в целости... Сомневаюсь я. Баба, она и есть баба, — дед воинственно покрутил усы.
— Ты извини, дедуля, но вы, мужчины, как бойцовые петухи! Лишь бы перьев друг у друга побольше навыдёргивать!
— Ну, — Прохор расправил плечи.
— Вот тебе и ну! Вечно у вас разборки. Ты вот скажи мне, чем драка двух подвыпивших бомжей отличается от дебатов в парламенте?
Дед вытаращил глаза, надул щёки, — ну, ты, Ксюха!
— Что Ксюха? Ты не заводись, а ответь на вопрос.
Дед подумал, пожевал усы, — ну, они в парламенте, чай, трезвые, — неуверенно сказал он.
— И всё отличие? — рассмеялась Ксения ответу деда. — У всех у вас избыток тщеславия и воинственности. И что? Вся мужская цивилизация — горе, слёзы, кровь. Вот в чём вы преуспели, так в изобретении всё нового оружия для истребления себе подобных. И только женщины положат конец войнам. Хватит крови. Нужен мир и созидание. Для этого женщины должны выйти из-за широких спин мужчин и взять бразды правления в свои руки.
— Ишь, разошлась, — обиделся дед, — выучили тебя на свою голову!
— Ты не обижайся, дедушка, я ж тебя люблю, — Ксения обняла раскрасневшегося деда и чмокнула его в блестящую лысину.
Прохор вздохнул и проворчал, — ты, Ксюха, через край хватила!
— Нет, дедусь. У мужчин врождённая мания величия. А это, извини, болезнь. Вот, возомнили вы себя царями природы. Смех и грех. Ты сам, находясь в здравом уме, подумай, что такое человек перед Ликом Всесильной Вселенной?!
— Мы в своё время реки вспять поворачивали, целину распахивали, — не желал сдаваться дед.
— И что толку? — скептически спросила Ксения, — природа всемогуща, дедуль, а человек лишь её частичка. И, может быть, не самая лучшая, — грустно добавила девушка. — Она царица, а мы её подданные. Женщины это чувствуют инстинктивно, душой. А мужчины нет. Хотя природа постоянно преподносит уроки — землетрясения, наводнения, вулканы... И что со всем этим может поделать самозваный царь? — горько усмехнулась Ксения и констатировала, — ничего!
— Почему это ничего? — не согласился дед Прохор, — он может устранить последствия.
— Вот именно, последствия. А может быть, если перестать корчить из себя пуп земли, прислушиваться к предостережениям природы, попытаться понять её, то и меньше было бы последствий.
— Это как сказать, — топнул ногой дед, — больно умная ты, я смотрю!
— Не кричи. Лучше вслушайся в мои слова, вникни. Подумай! Ты, вот на портреты смотришь, а голова зачем? Своя собственная голова! Отбрось всё, что тебе льют в уши и в глаза, и думай сам. Не то, что они хотят, а то, что хочешь ты! И через кого ты можешь это осуществить, того и выбери.
— Профессор! — вздохнул дед не то с укором, не то с сожалением, прячущим в себе восхищение, — деда учить взялась! Дожил!
Ксения положила ладонь на руку деда и задумалась.
Дед посидел несколько минут молча, а потом спросил, — ну и что же ты думаешь дальше?
— Думаю, что было бы мне 18 лет, пошла бы голосовать.
— За неё? — дед достал портрет Мирославы Вишневской. Посмотрел на спокойное лицо, упрямый подбородок и ясные глаза с едва уловимой улыбкой.
Ксения кивнула.
— Дед, — она заглянула деду в глаза.
— Ну? — тихо спросил Прохор. И две пары серо-голубых глаз встретились.
Они смотрели друг на друга, как смотрят в зеркало.
— Мужчины, — сказала Ксения, — много веков спорили, — есть ли у женщины душа.
— Ну, было...
— Я думаю, что именно в женщине заложена Душа Вселенной. Она по сути своей творец, созидатель. Женщина стремится создавать, а не разрушать. Ты только вникни, дед, — женщина-природа-вселенная. Какая гармония! Может, в ней и есть ключ к счастью, к миру без войн и страданий. Может быть, этот ключ изначально заложен в женщине, в её понимании мира?! — Ксения не отрывала глаз от лица деда.
Дед Прохор вздохнул, — акселерация... Эмансипация... А я дурак дураком.
— Ну что ты, дед! Ты у меня, что надо!
Прохор уловил в голосе внучки дрогнувшую нотку грусти.
— Ладно, Ксюш, я пойду. Бабка, поди, заждалась меня.
Он поднялся со скамьи и пошёл к подъезду, ступил на крыльцо и обернулся, — ты, Ксюша, снеси их в мусор, — он кивнул на плакаты, — негоже им на лавке валяться, не порядок это, а я пойду переоденусь.
— Не волнуйся, дедуль, я выброшу.
— Ну, вот и ладно, а я того, старый стал. Может, ты и права. Вам жить, вам и выбирать. Проголосую я за твою Мирославу. Может, доживу, увижу, как время нас рассудит, — и дед Прохор скрылся в подъезде.
Ксения сидела на скамейке и улыбалась, — не старый её дед и не глупый. Всё он понимает!
— Дедушка, — с нежностью выдохнули губы девушки.
Высоко в небе стояло солнце третьего тысячелетия.
Новая эпоха ступила на порог... с ликом мудрой и прекрасной женщины. Хранительницы и правительницы обновляющегося мира.
Другие рассказы Наталии Антоновой из цикла «Женская цивилизация»: