«Свобода была моей первой любовью», — сказал, кажется, Ошо. Когда мне было 18, я подписалась бы под этой фразой обеими руками. Я была свободна. Ах, как же я была свободна! Я чувствовала себя чайкой в полёте, моя свобода пахла морем и шумела, как прибой. В ней слышалось пение птиц и шорох листвы, и пробивались первые лучи восходящего солнца. Однажды, стоя посередине поля, я почувствовала, что растворяюсь в солнечном свете. С той поры во мне поселилось небо. Ах, что это была за свобода!
Что произошло — не знаю. Но фонтаны бить перестали. Птицы поумолкли, и морем не пахло. Новое место, переезды, отсутствие работы, ужасное, всепроникающее и затапливающее одиночество... И вот все страхи, сомнения, комплексы выплыли вместо восходящего солнца, и небо покрылось Такими Тучами, и проливалось Такими Слезами, о которых я и в помине не знала. А потом — о Боже! — я беременна! Тошнота и слабость. И полное отчаяние, у которого нет причины, от которого нет спасенья. И — ааа! — девочка! И с этим криком унеслись вдаль жалкие остатки моей внешней свободы. Внутренней не было уже давно. В один прекрасный день, который был вовсе не прекрасным, я осознала очень чётко, что всё, что я ненавидела, боялась, отвергала, всплыло во мне, и так живо, так сильно и так безнадёжно вечно, что смотреть на это нет никаких сил, и хочется лечь и уснуть, и проснуться не здесь и не собой. 2 года я упорно искала небо и не видела его. Я пыталась услышать чаек и не слышала. И не шумел прибой, и не шуршала листва. Было темно и тихо. Я лежала на кровати рядом с посапывающей дочкой и думала о свободе. О том, что бывает свобода, как ветер. Она прилетает, когда ты не обременён ничем. Тебе не жаль ничего, да и нет у тебя ничего, она прилетает ниоткуда, такая настоящая, сияющая и вечная, и с первым же порывом ветра улетает в никуда. А бывает свобода, как ручей. Он прокладывает свой путь сквозь завалы земли и камней. Это свобода ростка, пробивающегося сквозь асфальт. Это свобода — награда тем, кто жил и выжил, кто шёл вперёд, кто смотрел в темноту так долго, что стал видеть в ней свет. И эта свобода — навсегда.