ОДИНОЧЕСТВО

Человек одинокий, и другого нет, ни сына, ни брата нет у него, а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством... (Екклесиаст 4:8).

В древности время представлялось людям спокойной долгой рекой; нам сегодня оно кажется водопадом.

Человечество стремительно мчится вперёд по пути прогресса, ежесекундно совершенствуя технику, совершая открытия, побеждая болезни.

Но одиночество стоит за плечами современного человека. Оно лишает нас нашей иммунной системы — друзей, близких, любимых, чья поддержка так необходима каждому в трудные минуты жизни. Без них наша жизнь тускла и небеса блеклы.

Медицинская статистика утверждает: одинокие люди чаще страдают неврозами, у них понижен жизненный тонус, слабее сопротивляемость организма инфекциям. Можно сказать, что долгое одиночество — болезнь не только духовная, но и физическая. К несчастью, от неё не научились делать прививок.

Об одиночестве немало говорят и пишут в последнее время. Нисколько не подвергая сомнению искренность и важность эмоциональных оценок, попробуем взглянуть на эту проблему и под другим углом зрения.

Вспомним древнюю восточную мудрость: познать себя — первый шаг к тому, чтобы изменить себя.

Робинзон или Человек-невидимка?

Начать стоит со странного на первый взгляд вопроса: что такое одиночество?

Нет ничего проще. Берём словарь Ожегова: «Одинокий — 1. Отделённый от других подобных, без других, себе подобных; 2. Не имеющий семьи, близких».

Это совершенно правильное определение нужно лишь немного дополнить.

Физическая изоляция сама по себе ещё не делает человека одиноким. Альберт Эйнштейн (а уж он знал в этом толк) заявил когда-то, что лучшее занятие для учёного — сторожить маяк. Великие научные открытия рождались в тиши кабинетов, не в шуме толпы.

Художник может на недели закрываться в студии, творя картину — и не будет одинок, как не будет одинок и монах, ушедший от мирской суеты искать покоя души.

Даже самый знаменитый из отшельников — Робинзон — был настолько занят делами, что почти не имел времени размышлять о своей оторванности от мира.

Уединение становится мучительным тогда, когда оно сопровождается одиночеством. Это не тавтология. Изоляция — внешний по отношению к человеку фактор, одиночество — состояние внутреннее.

Это особая форма самовосприятия человека, когда он осознаёт, что его связи с другими людьми нарушены, недостаточны, чересчур бедны.

Уэллсовский человек-невидимка, всё время находящийся среди людей, в то же время не существовал для них. Он был совершенно один.

От одиночества подчас не спасают ни семья, ни приятели, ни работа. Можно целые дни проводить с людьми и тем острее чувствовать себя непонятым, чужим для окружающих, не иметь ни одного по-настоящему близкого друга.

Помните Ильфа? «Одинокий, одинокий, страшно одинокий. Одинокий с дочерью ищет комнату...» Такое «скрытое» одиночество может длиться годами, и никто не знает, сколько «невидимок» скрыто под маской внешнего благополучия.

У каждого из нас свои критерии одиночества. Оценивая собственные отношения с людьми, человек сравнивает себя с другими и одновременно — своё настоящее с прошлым. И в том, что в одной ситуации двое могут чувствовать себя совершенно по-разному, нет, по сути, ничего удивительного: просто они меряют жизнь разными мерками.

Он был титулярный советник, она — генеральская дочь...

В 1895 году английский суд приговорил Оскара Уайльда к двум годам каторжной тюрьмы. Выйдя на свободу, писатель обнаружил, что его перестали узнавать знакомые. Он покинул страну и умер три года спустя в нищете, этот талантливый человек, украшение английском литературы.

Уайльд не был закоренелым преступником, и два года каторги не превратили его в моральное чудовище. Но двери чопорного викторианского общества закрылись перед ним навсегда.

Человек в обществе оценивается по многим параметрам сразу: с точки зрения пола, возраста, национальности, профессии, уровня доходов, семейного положения, религиозной принадлежности — и это как минимум. Добавьте сюда политические взгляды, конфликты с законом, что угодно ещё — и перед вами готовый «социальный портрет» человека.

Нет нужды говорить, что наше положение в этой «системе координат» во многом предопределяет отношение к нам.

За словами «незамужняя студентка пединститута» и «консервативно настроенный доктор философии» стоят, согласитесь, совершенно различные образы.

Без этого было бы совершенно невозможно ориентироваться в современном обществе, где каждый день видишь сотни незнакомых лиц. Мы невольно симпатизируем людям, в чём-то похожим на нас (будь то политические взгляды или даже любовь к собакам), а к остальным относимся с известной долей недоверия. Иногда это приобретает форму стереотипов — устойчивых предвзятых мнений. Число их ограничено, а диапазон поистине безграничен: «все математики — зануды; все торговцы — жулики; честные люди по чужим подъездам не ходят...» Желающие могут продолжить.

Дадим ли мы себе труд снимать с человека все эти «упаковки», добираясь до его личностных качеств, или же сразу отведём ему подобающее место в кругу своих знакомых? Вопрос не праздный.

В 30-е годы от родственников репрессированных, словно от зачумлённых, отворачивались даже близкие друзья. Лично против этих людей никто ничего не имел, но страх испытать их участь оказывался сильнее.

Очень часто в положение отверженных попадают эмигранты, «отнимающие хлеб» у коренных граждан страны, — всех примеров не перечислишь.

Неважно, что представляет собой человек как личность — на него уже наклеен ярлык «чужака», его избегают, отталкивают.

Такое одиночество Роберт Вите назвал социальным. К счастью, оно зачастую не вечно: изменяется ситуация в обществе, изменяется и отношение к человеку.

Совсем иное дело — эмоциональное одиночество, одиночество человека, ни к кому не привязанного, никому не нужного, остро страдающего от отсутствия дружбы, любви, поддержки. Хотя эмоциональное одиночество может накладываться на социальное, корни этого одиночества — «чужого среди своих» — в особенностях самого человека, как личности.

Такое одиночество — это комплекс совершенно особых чувств, поступков и мыслей.

Эмоциональное переживание одиночества необычайно тяжело. Подобно печали лермонтовского героя, «оно то ластится, как змей, то жжёт и плещет, будто пламень, то давит мысль мою, как камень», — и чем бы ни был занят человек, он может лишь ненадолго отвлечься от гнетущего чувства опустошённости, тревоги и тоски. Одиночество окутывает человека, как холодный серый туман, сквозь который не пробивается ни один солнечный лучик, — и кажется, что ты оторвался от людей, забыл, что жизнь проходит мимо.

Стоит человеку поверить в своё одиночество, принять его, как неизбежный факт — и он действительно побеждён.

Когда американские ученые Кутрона и Шейвер искали эффективные приёмы борьбы с одиночеством, они обнаружили удивительный факт: таких приёмов просто не существует. Все молодые люди (а изучали они студентов-первокурсников, большинство из которых впервые уехали из дома) в первые месяцы обучения вели себя примерно одинаково: постарались завязать побольше знакомств, ходили на всевозможные встречи, старались выглядеть как можно привлекательней и т. д. К концу года, тем не менее, некоторым студентам не удалось найти друзей, и они продолжали чувствовать себя посторонними.

Почему? Разница между теми, кто сумел и кто не сумел преодолеть первоначальное одиночество, заключалась в их взглядах на себя и на окружающих. Спутником одиночества оказалась низкая самооценка.

Студенты, которые не смогли сблизиться с сокурсниками, с самого начала смотрели в будущее с изрядной долей пессимизма. Будучи невысокого мнения о себе, они стеснялись «навязываться» людям. А неверие в собственные силы заставило их отступить перед неудачами в общении, отказаться от новых попыток сойтись с другими. Примирившись с одиночеством, эти люди постарались убедить себя в том, что не иметь близких друзей — ситуация в целом нормальная, и стали уделять больше внимания учёбе, творчеству и т. д.

Боясь новых разочарований, человек замыкается, уходит в себя — и тем меньше у него становится шансов наладить контакты с людьми. А долгое одиночество воспринимается им как доказательство его личностных недостатков, неспособности ладить с другими, — и ещё больше снижает самооценку.

Одиночество затягивает человека, и с каждым годом становится всё труднее разорвать порочный круг. И ничто не сможет помочь человеку, если он сам отказался от борьбы: даже дружбе, даже любви он может не поверить, считая их ошибкой и не умея ответить на них.

Сегодня, завтра и навеки?..

Наверное, не будет преувеличением сказать, что не существует человека, который не испытывал одиночества никогда и ни при каких обстоятельствах. Где же кончается норма и начинается патология, и какого человека можно считать одиноким?

Джеффри Янг выделяет три вида одиночества, исходя из его длительности. Даже самые дружелюбные и общительные люди порой скучают, не находят себе места, ощущают беспричинное беспокойство — и всё потому, что вдруг остались одни и не с кем поговорить. Если по какой-то причине нельзя позвонить друзьям, отправиться в гости — перед вами типичный случай преходящего или повседневного одиночества. Обычно оно бывает недолгим — от нескольких часов до нескольких дней. Ситуативное одиночество возникает в результате жизненного кризиса, резких перемен, ломающих весь старый уклад жизни: смерти кого-то из близких, развода, подчас даже переезда в другой город. Человек надолго выбит из колеи, его прежние связи с людьми нарушены, многое приходится начинать сначала. Но постепенно боль утихает, появляются новые друзья и всё в жизни возвращается на круги своя.

Если же человек и через два года не смог приспособиться к переменам — его одиночество приобретает хронический характер.

Сравните первокурсника, уехавшего из дома, и человека, возвратившегося из 12-летнего заключения, предлагает Янг, и вы поймёте разницу между ситуативным и хроническим одиночеством. И тот и другой считают, что их не любят, что они отличаются от всех других и не находят понимания, и оба правы. Но основания для таких выводов у них совершенно различны.

В чём же причины одиночества? Это тема для отдельного разговора.