РАССКАЗ, КОТОРЫЙ ЛЕЧИТ

М. Е. Бурно в своём рабочем кабинете на Автозаводской. Март 2000 г.

Марк Евгеньевич Бурно — психиатр-психотерапевт, доктор медицинских наук, профессор, основатель психотерапевтического метода-школы «Терапия творческим самовыражением», автор психотерапевтических рассказов, повестей, пьес.

Психотерапевтические произведения Марка Евгеньевича, прежде всего, — для дефензивных людей и о дефензивных людях. Дефензивность — понятие, по своему содержанию противоположное понятию «агрессивность». Это — переживание своей неполноценности, проявляющееся в робости, застенчивости, нерешительности, неуверенности в себе. Это люди, мучающиеся тревожными сомнениями по поводу своего здоровья и своей вины перед другими людьми, а то и человечеством.

— Марк Евгеньевич, сегодня хотелось бы поговорить с Вами, как с автором психотерапевтических художественных произведений. Насколько мне известно, свою психотерапевтическую прозу Вы начали печатать много лет назад. А с чего всё начиналось? Как Вы пришли к тому, что стали создавать свои психотерапевтические рассказы?

— Думаю, что у меня есть врождённая предрасположенность к психотерапии, то есть к тому, чтобы помогать человеку средствами своей души. Рассказы писал, как многие студенты-медики и врачи. Посылал в журналы. Меня в молодости очень редко печатали, но я получил из журналов много так называемых «внутренних рецензий». В этих рецензиях часто говорилось о том, что рассказ не подходят журналу потому, что он слишком медицинский и не имеет отношения к литературе. Я, наконец, понял, что пишу медицинскую, психотерапевтическую прозу, поскольку смолоду тянулся к медицине, психотерапии, читал о психиатрии ещё в школе, родившись в семье психиатров.

— Вы употребили сейчас термин «психотерапевтическая проза». А в чём основное отличие психотерапевтических рассказов, повестей, пьес от художественной прозы? Чехов, Достоевский, Гоголь и другие писатели тоже писали на темы, связанные с душевными переживаниями человека. Но тем не менее, их произведения не причисляют к психотерапевтическим в узком смысле. В чём разница?

— Разница в том, что клинико-психотерапевтичсская проза, драматургия своими посильно художественными образами отправляются от клинической картины страдания, от характерологической почвы, от врачебного мышления, дабы помочь человеку. Это не переживание, мышление писателя, драматурга. Это переживание, мышление врача-психотерапевта. Психотерапевтический рассказ — такой же психотерапевтический способ помощи, как психотерапевтическая беседа, психотерапевтические занятия внушением, самовнушением, работа с группой пациентов, сеанс музыкотерапии и т. п. Конечно, психотерапевтический рассказ наполнен лечебными художественными образами, которые помогают, действуют иначе, чем просто слова врача в беседе. И не всякий рассказ о каком-то душевном переживании есть психотерапевтический. А только тот рассказ, который, действительно, помогает. Помогает своими особенными клинико-психотерапевтическими способами, нюансами, о которых часто и невозможно рассказать. Так же очень трудно бывает объяснить сильное действие на читателя какого-нибудь художественного произведения. Литературный критик не может оценить психотерапевтический рассказ, пьесу, как не может оценить, с точки зрения своей профессии, и религиозную силу проповеди священника.

— Для кого в первую очередь предназначены Ваши психотерапевтические литературные произведения?

— Думаю, они, в первую очередь, для тех, кто, больше или меньше, страдает тягостным переживанием своей неполноценности: людям тревожно-депрессивным, неуверенным в себе, с болью вины в душе. Но в психотерапевтическом художественном произведении художественные образы не дают никаких советов. Они так задают страдающему человеку вопросы, волнующие его, что у него, в случае серьёзной помощи, душа сама психотерапевтически работает.

— Проблема сомнений, душевных переживаний, пожалуй, всегда будет характерна для души русского человека. Но есть ли разница между дефензивным человеком советского времени и сегодняшним современным тревожно-сомневающимся человеком? С чем приходится ему сталкиваться теперь? Появились ли какие-то новые особенности в его жизни?

— Российский тревожно-сомневающийся человек — по природе своей часто российский интеллигент, каких в мире трудно встретить. Интеллигентность этого человека заключается в том, что ему совестно перед тем, кому хуже, чем ему самому. И ещё он понимает, чувствует, что его правда не единственная истинная правда, что разные люди своими правдами благотворно дополняют друг друга. Он непримирим только к откровенной безнравственности. Он стремится быть общественно полезным, действовать во имя добра. Это выходит из его переживания собственной неполноценности. Человек становится увереннее в себе, помогая другому. Но в наше время тревожно-сомневающиеся люди, российские интеллигенты, «загадочная русская душа» ушли в «подполье», не приветствуются модой. Сейчас модны призывы «полюби себя», «позаботься всячески, чтобы у тебя в душе был комфорт», «переживание за других только разрушает». И т. д. Но время российской интеллигенции вернётся. И снова многие наши учёные, писатели, художники будут не воинами-борцами, а будут сродни российским интеллигентам дореволюционного времени — на новом, конечно, витке истории, немного другие. И Россия снова пойдёт вперёд, благодаря мудрой «силе слабых».

— Марк Евгеньевич, в своих научных книгах Вы подчёркиваете, что все великие творцы в той или иной мере болезненно страдали душевно, за счёт чего и создавали свои произведения. А среди пациентов, которым Вы помогаете, попадались люди, похожие своим творчеством на русских классиков?

— По духу, конечно. Среди наших пациентов очень много людей, по-особому — и именно в духе российской интеллигенции прошлого времени — чувствующих мир. И это отражается в духе их творчества. Большое количество людей — это люди конформные, личностно маловыразительные. Они приняли современные правила, о которых сказал выше, и живут по ним, им так удобно жить — «как все»: думать только о себе, заботиться только о себе. Ведь если ты о себе не позаботишься, то никто не позаботится. Тревожно-сомневающиеся, дефензивные люди, как правило, не конформны, они не хотят жить, «как все». Им легче жить с их стойкой самособойностью. Она врождённая, непоколебимая, трудно поддаётся влиянию внешних обстоятельств.

Люди, о которых я говорю, практически всегда остаются самими собой. Культуру могут творить именно такие люди. Великое творчество — это лечение от глубокого страдания. При том, что, конечно же, не всякий страдающий — великий человек.

— В своих художественно-психотерапевтических произведениях Вы часто описываете людей с тягостными душевными переживаниями, и Ваши герои вызывают, лично у меня, исключительно уважение к их душевной силе, силе слабости, о которой так много рассказано и в Ваших научных работах. Будьте добры, пару слов для наших читателей, в чём она — сила слабости, сила душевного недуга? За что Вы так уважаете своих пациентов, на которых, видимо, и похожи герои Ваших психотерапевтических пьес и рассказов?

— Сила слабости состоит в том, что именно люди, которых принято называть «слабыми», то есть не воинами, не практиками жизни, есть люди, способные видеть то, что не замечают другие, способны чувствовать это своей часто обострённой нравственностью. Такими были, например, дефензивные Дарвин, Чехов, психиатр Корсаков, физиолог Павлов, писатель Андрей Платонов. А сколько подобных им по характеру учителей, врачей... Что они — слабые? Это сила слабости. Разве это просто слабость застенчивого человека, когда не собьёшь его с его нравственного чутья и поступка?

— Марк Евгеньевич, хотелось бы услышать от Вас какое-либо напутственное слово для наших читателей, слова поддержки, пожелания.

— Пожелал бы людям с более или менее тягостными переживаниями в душе глубже погружаться в себя, в своё творчество. Потому что творчество страдающего человека, будь то рисунки, стихи, рассказы, всё что угодно творческое, непременно обладает высокой ценностью своего содержания, особенно — ценностью нравственного переживания. Ведь в истории художественной культуры по-настоящему ценной, вечной остаётся именно нравственная глубина переживаний творящего, а не просто изображение событий. Люди, склонные к дефензивным страданиям, очень часто предрасположены именно к нравственным переживаниям. Пусть не великим, но ценным, важным для людей.

Не стесняйтесь творить — для людей и чтобы своей душе помочь.

* * * *

Художественно-психотерапевтические произведения Марка Евгеньевича изучают и играют в особой группе творческого самовыражения — в Реалистическом психотерапевтическом театре, которым руководит кандидат медицинских наук, ассистент кафедры Инга Юрьевна Калмыкова. Они вместе с Марком Евгеньевичем работают на кафедре психотерапии Российской медицинской академии последипломного образования (Москва). Однажды на репетиции мы читали один из психотерапевтических рассказов, который называется «Дранники». Этот рассказ Марка Евгеньевича, написанный почти полвека назад, помогает мне глубже понимать свой характер, отдалённо похожий на характер героини; помогает понимать другие характеры, встречающиеся мне в жизни и раскрывающиеся в образах героев рассказа «Дранники». Это понимание меня автором и сочувствие ко мне и другим обладает для меня особой целебной силой, помогает находить гармонию с самою собой и окружающим миром.