Бурно М.Е.

О национальных характерах

В наших занятиях разнообразным целебным творчеством в духе терапии творческим самовыражением пациенты с тревожными и депрессивными расстройствами изучают характеры, тягостные расстройства настроения, чтобы яснее понять свои особенности, в том числе национальные, сравнивая себя с другими людьми, и сообразно этим природным особенностям обрести собственный самобытный путь-смысл в жизни, одухотворенно-целебный в широком и высоком смысле. Разные у людей от природы характеры: напряженно-авторитарные, сангвинические, замкнуто-углубленные, тревожно-сомневающиеся, застенчиво-раздражительные, демонстративные, неустойчивые и еще другие. Но каждый общечеловеческий характер, как и телесная особенность, имеет свою более или менее выразительную национальную окраску. Нашим пациентам разных национальностей, с их душевной ранимостью-уязвимостью, переживанием своей неполноценности помогаем понять-прочувствовать, что на свете нет просто плохих характеров, как нет и плохих национальностей. Даже неприятные многим определенные национально окрашенные черты характера не есть дурное само по себе, а дурное – лишь у данного, конкретного дурного, например, своей безнравственностью человека. Так, может вызывать неприятное чувство нередкая у русских людей лень-непрактичность, надежда на «авось», склонность к охмелению со всяким там «ты меня уважаешь?». Однако всё это имеет единый корень и с русской добротой, широтой натуры, и с особенно свойственным русским интеллигентам тоже «неделовым» стремлением погружаться с чувством вины в подробные нравственно-этические размышления, как это замечательно психологически изображено в произведениях Достоевского, Толстого, Чехова. Известная, неприятная многим русским, практичность некоторых евреев (расчетливое умение не упустить то, что можно не упустить, и т. п.) свойственна отнюдь не всем евреям и генетически глубинно связана не только с полезными обществу высокими коммерческими, экономическими способностями, но и с блестящим практическим умением многих врачей-евреев легко и точно произвести сложнейшую хирургическую операцию, быстро-трезво разобраться в сложной диагностике и т. п. В этом же духе можно рассуждать о любом народе. Дореволюционная «Большая энциклопедия» (т. 20, с. 36, 1909) «типичными чертами характера» черкесов называет «гостеприимство и кровную месть, отчаянную храбрость, подчинение старшим, с другой стороны – коварство, лживость, склонность к воровству и открытому грабежу». И здесь, убежден, вспоминая Адыгею своей молодости, что коварство, вороватость и другое дурное имеет отношение лишь к некоторым черкесам, хотя и может здесь быть национально заострено, усилено. Но сколько я видел, чувствовал черкесского благородства без всякой лживости-фальши, притом выраженного настолько ярко, красиво, что это тоже можно назвать национальной чертой. Дурное, безнравственное возможно лишь у конкретных людей, но не у всего народа. Любой народ в целом, если только сознание его не загипнотизировано временно какой-то душевной эпидемией (массовым агрессивным национализмом, завоевательной войной, революцией и т. д.), благороден, нравственен, дабы выжить, и, в доказательство этого, прекрасен народным своим творчеством, своей национальной классической литературой и искусством.

Итак, есть конкретные скверные люди, несущие в себе врожденную склонность ко злу, и это существенно не поправишь ни добрым воспитанием, ни жизненными радостями, достатком. Есть благородные от природы дети, которые и при безнравственном воспитании вырастают порядочными людьми. Но между этими полюсами (так уж устроено в Природе, Человечестве) существует масса эмоционально зависимых от обстоятельств жизни людей, которые будут «плохими» или «хорошими» по обстоятельствам, событиям жизни. Одним из самых страшных, обезличивающих событий жизни является война. Вообще всякое враждебное противостояние людей друг другу в представлении многих особенно дурно окрашивает национально-психологические свойства инородцев. В основе этого лежит свойственная многим людям с первобытных времен природная защита от внимательно-человеческого отношения к врагу, мешающего в битве. Помню это еще из любимой книги детства – доисторического романа Рони Старшего «Борьба за огонь». Так и все немецкие солдаты и офицеры во время Великой Отечественной войны превратились для нас в бездушно-дурных «фрицев», которых надлежит убить или взять в плен. Это так художественно-горько выразил Андрей Платонов в рассказе «Неодушевленный враг». А Лев Толстой уже в молодом своем рассказе о Кавказской войне «Набег» не мог примириться с таким военно-суженным, агрессивным настроением людей. Иные сложные, одухотворенные люди не способны даже в пекле сражения суживаться сознанием в прямолинейной неразмышляющей ненависти. Они и сегодня в бою разглядывают своего врага как человека и спрашивают у себя примерно такое: «Боже мой, если б не проклятая война, может быть, этот молодой солдат с родинкой на щеке, которого сейчас убью, не зная его, был бы моим лучшим другом, лучше всех других понимающим меня и способным искренне сочувствовать мне в моих душевных трудностях?»

Не способен примириться с военной агрессивной обезличенностью людей и современный народный писатель Адыгеи и Кабардино-Балкарии Исхак Машбаш. Об этом – его новые исторические печально-романтические повести о Кавказской войне («Два пленника»). Старый солдат Федор, побывавший в плену у черкесов, выучивший язык горцев, полюбивший многих из них, и юная пленная черкешенка Афипса, ставшая дочерью Сорок четвертого драгунского Нижегородского полка, подружившись, по-человечески нежно прониклись друг к другу, сделались как родные, как, может быть, случилось бы это и в мирной жизни. Но часто именно одухотворенный человек может, при всей доброжелательности-любви своей к инородцам, здорово жить только среди своих по крови людей, среди родной природы и культуры. Он должен быть личностно свободен, то есть ни у кого не должен быть в плену (физическом и духовном) в самом широком смысле. Иначе он страдает, вянет-гибнет душою и телом, как аристократическая своей тонкой духовной хрупкостью Афипса. Вот что говорит о Федоре в связи с этим писатель: «Простой солдат понял, что девочке нужна свобода, и только свобода, родная земля, родные по духу и крови люди. Не зная лучшего, он пошел на нарушение присяги, на преступление, сбежав с Афипсой из крепости. И погиб» (с. 465). Да, есть черкесы, которые хотят жить среди русских в русских городах, и им хорошо там. Но многие черкесы плохо себя чувствуют не в своем ауле, потому что «вишня» по-черкесски «чэрэз», а не «алубали», как по-грузински, потому что черкесы не носят умирающие цветы на могилы – «дома вечности» (с. 318).

Книги Исхака Машбаша по-горски поэтически-красочно и грустно говорят нам следующее. Не нужно плена, не нужно войны и ненависти; будем проникаться друг к другу теплом душевным, духовным – в согласии с нравственным духом Православия и Ислама. Необходимо нам, чтобы понять друг друга и помириться, разглядеть в «противнике», с уважением к его национально-психологическим особенностям, человека, а не безликого врага. Это удается некоторым героям дилогии – черкесам, русским, грузинам. Если бы это удалось сегодня тем русским и чеченцам, которые способны более других остановить трагедию на Северном Кавказе, то было бы легче договориться между собою в наших национальных желаниях, по-человечески, без ран, смертей и горя, цивилизованно. А то горе, слезы, перестрелки, бои, террористические акты, куда-то идущие от своих разрушенных домов беженцы, – всё это происходит уже не только в Чечне, но и вокруг нее.

В сущности, написанное выше есть одновременно материал для обсуждений, лечебной работы с тревожно-депрессивными, сложными душой пациентами в наших психотерапевтических группах творческого самовыражения. Книги Исхака Машбаша уже вошли в библиотеку нашей психотерапевтической амбулатории, оказавшись ценными и для лечения. Спасибо писателю.

1996.