Это то, что было или будет у многих из нас, что затрагивает всякую чувствующую душу.

Тоска-тоскливость по близкому человеку, ушедшему из нашей жизни, — чаще не болезнь, а горе, которое надо пережить, достойно пронести в себе. Ушедший от нас именно ушел, а не исчез. Ведь он и сейчас в нашей душе, мы говорим о нем (нередко больше, чем о ком-то живом), а значит, он есть, самым существом своим, душою своей присутствует среди нас. Многие ушедшие той памятью, которую оставили после себя, помогают нам жить гораздо больше, чем многие живые вокруг нас. Наконец, сколько людей религиозной верой своей убеждены в будущей встрече с ушедшим...

Горе углубляет наше душевное переживание, помогает серьезнее, подробнее, правдивее понять и почувствовать ушедшего. Потому, по возможности, если нет отчаянной душевной боли с нежеланием жить, то есть нет болезни, требующей врача, не надо выключать свое переживание лекарствами и тем более вином. Лучше полностью, незамутненно пережить то страдание, которое ниспослано нам Богом или происходит по законам саморазвивающейся Природы (это уж кто как чувствует-понимает).

Другое дело — можно помочь себе пережить это горе более цельно и, значит, более смягченно-просветленно в своей цельности. Поясню это. Переживание по ушедшему тем более цельно, целостно, целокупно, чем яснее глубже-подробнее чувствуем в этом переживании именно свое отношение к ушедшему человеку и к смерти, бессмертию вообще. Когда в горе через это свое отношение начинаешь отчетливее чувствовать себя собою, душа смягчается торжественным просветлением. Это есть извечный природный механизм творчества, всегда целебного своим неизбежным вдохновением-просветлением.

Что же нужно, понимая все это, конкретно делать, чтобы пережить свое горе более цельно, естественно, по-человечески? Точнее, как тут надобно помогать, способствовать нашей природе, которая уже и без того, защищает нас — сама собой или по воле Бога. Попытаюсь дать несколько самых общих советов, исходящих из моего тридцатилетнего психотерапевтического опыта.

Во-первых, надо стараться делать все то возможное, что было бы по душе ушедшему, как будто бы он жив и смотрит на нас. От малого до побольше. Вот поставлю на стол ромашки, которые он так любил. Пришью пуговицу к его пиджаку. Подарю его племяннику транзистор: ушедший об этом мечтал. Напечатаю на машинке, попрошу взять в журнал его стихи. И так далее. И если это просится из души, надо говорить с ушедшим (и вслух, и про себя) — и дома, и на кладбище. Рассказать, как всё сейчас дома, как там у него на работе, — как будто он нас слышит. Во всяком случае, нас слышит наша память о нем. Ведь даже неверующий человек, но добрый и сложный душой, свято склоняет голову перед памятью дорогого ему ушедшего.

Во-вторых, надо стараться быть в горе с теми близкими людьми, которые сами переживают тягостно эту утрату или способны искренне посочувствовать, разделить горе. И тогда делаешься еще понятнее себе в своем переживании.

В-третьих, в горе легче среди Природы. Неживая природа (голые скалы, морская галька, песок, звездное небо) оживляет примиряющее с горем ощущение вечности, философское отношение к жизни людей на Земле. Живая природа поначалу нередко исподволь-неосознанно убаюкивает-просветляет тем, что наглядно напоминает: постоянно-естественно одно умирает, другое рождается. Засохший упавший лист как-то остался (какой-то памятью, каким-то следом) в живом материнском дереве, как ушедший человек — в Человечестве. Упавший лист превратится в землю, а совсем из Природы не сможет выпасть, как и бабочка-однодневка. И проникаешься этим природным, волшебным спокойствием. Через это свое, личностное отношение к Природе в связи с горестной утратой близкого человека чувствуешь себя еще более собою, еще личностнее, а значит, светлее становится переживание. И если уж пытаться смягчать страдание лекарством, то пусть лучше это будет тоже Природа: Валериана, Пустырник, успокоительные чаи.

В-четвертых, советую дать волю воспоминаниям об ушедшем, и, может быть, писать эти воспоминания, как бы оживляя этим ушедшего. В писании таком часто начинает светиться тихое творческое вдохновение.

В-пятых, советую попытаться почувствовать все же торжественность того, что произошло. На это способен всякий одухотворенный человек (религиозный и не религиозный). Ведь ушедший ушел туда, где мы все были вечно, до нашего рождения, и куда все снова уйдем, тоже навечно, — после нашей жизни.

Лучший же лекарь горя, конечно, Время. Обычно горестная тоска-тоскливость отступает-смягчается неделя за неделей, месяц за месяцем, — и тогда нет надобности обращаться к врачу.

Итак, тоскливое переживание по ушедшему близкому человеку (во всяком случае, без острой душевной боли с желанием покончить с собой) — не есть болезнь в истинном смысле. Это свойство неравнодушной души, это живая человечность.