Давно известно, что от расстройств настроения надо попытаться отвлечься работой, увлечениями. Но, по существу, чаще слово «отвлечься» тут не подходит. Терапия творческим самовыражением (в том числе в своих неврачебных, профилактических формах) — это не какой-то своеобразный «народный университет», в котором просто следует усвоить определенную сумму знаний. Главное здесь — в разнообразных творческих попытках найти созвучное себе, выразить свое личностное отношение к миру: в общении с искусством, природой, в коллекционировании, в создании предметов творчества и т. д.

Делается это для того, чтоб осознанно строить себя, свою личность, в борьбе с расстройствами настроения. Важно найти свои творческие пути к людям — во имя добра, проникнуться творчеством в своей профессии, осознать свою общественную полезность. Творчески самовыражаясь во имя общественной пользы, человек проникается светлым мироощущением.

Приемы самопомощи творческим самовыражением возможно попробовать применить к себе и к здоровому человеку с душевными трудностями. Если они и не подействуют существенно без лечебного общения с психотерапевтом, без специальной групповой работы в уютной обстановке (в целебном общении, в сравнении себя с другими нервными людьми легче найти свои способы самовыражения), то, во всяком случае — если нет острого душевного заболевания, психоза — они не повредят.

Эти приемы не заглушают, не нивелируют личностное переживание, в противовес некоторым лекарствам и психотерапевтическим методикам в духе «искусства быть другим», а, напротив, проясняют индивидуальность творчеством, дабы человек мог опереться на свою духовную особенность, выразить творчески свое переживание и тем смягчить тягостную напряженность-неопределенность.

Описываемые ниже приемы самопомощи творческим самовыражением, переплетаясь между собой, взаимно проникая друг в друга, «привязывают» нервного, вялого человека крепче к живой жизни, одухотворяют его.

1. Самопомощь созданием собственных творческих произведений

Создание собственных творческих произведений серьезно способствует высвечиванию личностного склада автора, оживлению индивидуальности. А это, как уже отмечено выше, всегда порождает в душе светлое вдохновение, вытесняя, ослабляя заволакивающие личность расстройства настроения.

Творческое произведение нередко не есть произведение искусства, науки, техники. Истинное произведение искусства, науки, техники служит, в конце концов, всему человечеству для нравственного, технического, биологического совершенствования. В этом смысле написанная непрофессионалом акварель, снятый фотолюбителем пейзаж, созданное для семейного торжества стихотворение, концерт художественной самодеятельности чаще всего не являются подлинным искусством — но все это может быть подлинным творчеством, если несет в себе духовную особенность автора или исполнителей и если эта особенность находит отзвук в душах читателей и зрителей (пусть немногих), отзвук во имя человечности, добра.

Создание творческих произведений — это не только писание стихов, рассказов, рисование картин, сочинение музыки. Это вообще все занятия, в процессе которых человек создает что-либо более или менее законченное с ясным отпечатком своей индивидуальности.

Можно по-своему, творчески приготовить кушанье, сшить одежду, связать варежки. Предметом творчества, искусства может быть камень, найденный в горах; понятно, его поэтические формы и переливы цветов сотворены самой Природой, но человек, проходивший мимо него вслед за многими другими людьми, ощутил своей духовной индивидуальностью созвучие с этим камнем, выбрал этот камень из многих других и показал через него себя людям. Человек заметил и подобрал в лесу сухой корень, похожий на неуклюжего медвежонка, и тем показал другим людям свое отношение к этому корню: как, по-своему, он видит кусок природы —другие люди испытали чувства, переживания, подобные тем, что испытывал он, глядя на этот корень, выделив его среди всего остального на лесной дорожке.

Нас также должно вдохновлять и то, что целебное создание произведений творчества может в некоторых случаях сделаться созданием истинных произведений искусства.

Если человек с расстройствами настроения не испытывает пока тяги к созданию каких-либо творческих произведений, следует попробовать начать с фотографического творчества, о чем расскажу на собственном опыте.

Как художник отправляется на этюды со своим этюдником, так я отправляюсь куда-нибудь с фотоаппаратом. Мой фотоаппарат — любимый мой механизм. Он для меня как живой. Берегу его от ударов, протираю от пыли мягкой фланелью, забочусь, чтоб удобно было ему лежать в фотографической сумке вместе с экспонометром, штативом и другими фотографическими предметами.

Что я, в сущности, делаю, когда фотографирую? Стараюсь оставить себе на память то интересное, что видел? — Не это здесь главное для меня. Этак можно, например, путешествуя по каким-то местам, накупить открыток этих мест. Если иногда так делаю, то это другая совсем область моей душевной жизни — область просто знания. Тут дело вот в чем. Фотоаппаратом я ищу всюду себя — то, что по-настоящему созвучно мне, моей душе. Потому снимаю лишь то, что мне близко.

Я этого не осознавал, конечно, когда в детстве ходил в овраг фотографировать коров. Но теперь смотрю на эти фотографии с коровьими мордами — и вижу в них свое тогдашнее детское послевоенное настроение.

Фотографическое творчество начинается там, где выражаешь себя, свое отношение к людям, вещам, природе. Такое выяснение, оживление своей индивидуальности через творчество дает душевную опору, целебное вдохновение даже в тяжелых болезненных случаях. Право, на что еще можно опереться, когда душевно расстроен, «рас-строен», то есть не ощущаешь себя цельного, когда распалась, взбаламутилась душа, превратилась запутанными переживаниями, страхами, навязчивостями, сомнениями в аморфное месиво? На что еще можно в это время так благодатно опереться, как не на свою духовную особенность, нравственно направленную к людям и выраженную, например, в твоем снимке или слайде?

Смягчение душевной напряженности, успокоение светлым возвращением к себе самому приходит нередко уже во время съемки, когда ищешь с фотоаппаратом созвучное себе и, например, заранее придумываешь и записываешь в книжку название будущего снимка. Например: «В лесу. Собачья петрушка среди недотроги после дождя». Или даже тут же записываешь в книжку маленький очерк к снимку. Успокоение, просветление наступает и при рассматривании своих слайдов или снимков в альбоме.

С., 46 лет, пишет мне, что вот он испытывает «беспредметное возбуждение и волнение, какое бывает перед экзаменами, но в таких размерах, что пахнет психиатрической больницей». И дальше: «Хорошо видно, что отвлечение не помогает. Что ни делаешь — получается просто сложение нагрузок (работа плюс болезнь). Немного печатал снимки — то же самое, но позже, по крайней мере, один из них (я его посылаю Вам) дал и дает лечебный эффект».

На обратной стороне выразительного снимка С. объяснил его содержание: «В эту осень жила у нас под домом кошка с двумя котятами. Прошел уже месяц и она знает, что мое появление означает вкусную еду и ничем ей не грозит, но близко не подходит, вообще не подходит. И вот я спрашиваю, в чем причина, а она отвечает, что таков характер...»

Творческая фотография — это вдохновенное творчество выбора (без пера, без кисти). Не расскажет, не объяснит творец толково, почему именно вот так повернул фотоаппарат, почему захватил в кадр то, а не это, откуда взялась мягкость, нежность в листьях. Он только может сказать, что не был равнодушен к тому, что снимал. А у нас впечатление, будто он, художник-светописец, какой-то своей особой душевной «энергией» осветил, одухотворил пленку и снимок.

Итак, когда снимаешь с лечебной целью, при всей необходимости элементарной фотографической грамоты, важно прежде всего предаться своему вдохновению от созвучия с тем, что снимаешь, и «писать» это вдохновение на пленке, как поэт пишет стихотворение, а композитор музыку.

Есть еще у фотографии особенное свойство, которого нет у других видов творчества. Смотришь на старую фотографию и понимаешь: Боже мой, ведь все это, действительно, так точно и было! И эта трава с этими цветками росли в прошлом веке. И такие платья носили женщины. В такие игрушки играли дети.

Фотоаппарат не способен выдумывать, в отличие от карандаша и кисти. Он только выбирает, высвечивает.

Вовсе не думаю, что я фотографический художник, что достоин, например, участвовать в настоящих, не любительских выставках художественной фотографии. Да и технически мои снимки несовершенны. Но тут дело в другом. Для меня важно, что у меня есть некая душевная особенность и я выразил, целебно укрепил ее в себе — в том числе и фотографией, которой предаюсь с детства, с тех пор, как родители купили мне фотоаппарат.

Подобно многим, я ощущаю по временам в напряженной суете нашей жизни тягостное ускользание своей индивидуальности, отчужденность от себя самого, ходульность-стандартность своего мышления и чувствования. Неприятно терять себя даже в усталости. И тогда возвращаюсь к себе, к свойственным мне живым радостям, переживаниям, очерчивая-подчеркивая собственную душевную особенность, например, съемкой или общением с моими, по-своему сделанными, снимками в альбомах. В моих занятиях фотографией с меня довольно того, что могу снять по-своему и что это важно, дорого созвучным мне духовно людям. А кому мои снимки-переживания не интересны — Бог с ним, я ищу и буду, пока живу, искать близких мне переживаниями людей.

Самое высокое в человеке — его творчество, то есть выражение себя в своем деле, не бездуховно-трафаретная работа, а работа по-своему, с душой.

Качество творческой профессиональной работы тем выше, чем сильнее выражена в ней личностная особенность работника. Но если даже не повезло человеку в том смысле, что не лежит душа к «приевшемуся» профессиональному делу, в котором трудно и не хочется себя выражать, а поменять дело уж и поздно, и страшно, словом, делается это дело механически (хотя и от этого есть кому-то польза), — то остается стремиться к творческому самовыражению на досуге. Иначе как жить в возникшей аморфной душевной напряженности или суете-маяте? Не глушить же туманно-тягостную безликость вином, обжорством, возбуждающими фантазии ядами, поиском отвлекающих от дурного настроения дорогих вещей?!

Скромный фотоаппарат многим доступен сейчас, и возможно самой дешевой, старой, «комиссионной» камерой выбирать свое, созвучное себе, проясняя, укрепляя, просветляя душу, индивидуальность, как возможно писать и рисовать по-своему даже огрызком старого, никому не нужного карандаша.

Кстати, когда человек больше чувствует себя собою, яснее сознает, что близко ему и что чуждо, когда в душе живет какая-то увлеченность, то и нелюбимая работа спорится лучше.

Как попробовать себя в литературном творчестве? Чаще всего первыми очерками, рассказами моих пациентов были воспоминания о детских переживаниях. Чудесно-сказочное тепло детства обитает в памяти всякого человека. Описать эти ощущения для многих людей — дело радостное.

Из рассказа М., 19 лет.

«Гуляли мы с бабушкой возле нового здания университета. Глазел я по сторонам, ошеломленный с позиций своих пяти лет размерами и красотой его. Бегал туда-сюда и радовался всему. И вдруг остановился как вкопанный перед огромной плоской чашей для цветов. Там таких много стоит.
— Бабушка, это что же такое? — говорю.
— Да это такая ваза для цветов.
Долго смотрю, не понимая.
— Это ваза?
— Ну да, такая большая ваза.
— Бабушка, да ты ничего не понимаешь. Знаешь, что это? Это же памятник Великой Миске.
Дружный хохот проходящих студентов был мне ответом».

Февраль, 1984.

Если почему-либо не хочется вспоминать детство, писать о детстве, можно писать о другом, но тоже непременно как-то о себе, о своих переживаниях, чтобы оживить свое, самобытное, сделаться хоть немного понятнее себе.

Поначалу можно даже не рассказ или очерк писать, а просто делать записи в дневник, в записную книжку. Например, записывать яркие краски жизни вокруг, чтобы чувственно оживиться.

Вот я увидел, как в снежный день вышла женщина с сумкой из магазина и из сумки вылезали целым пластом розовые свежезамороженные морские окуни, а с них свешивался большой пучок зеленого лука, — и так все и записал.

Или запись в книжку в сибирской командировке: «2 октября 1981 г., Красноярск. Утром снег скрипит под ногами. Солнце и осенне-разноцветные листья деревьев. Сфотографировал старинную часовню па снежной горе».

Записывание в книжку, в дневник приводит душу в порядок, становишься себе яснее. «Я постоянно как бы опираюсь в жизни на свою записную книжку и ручку к ней», — сказал мне один пациент. Тревожно-мнительные, сомневающиеся люди нередко записывают на бумаге свои сомнения, доводы «за» и «против», прежде чем решиться на какое-то важное для них действие. Это позволяет охватить вниманием как можно больше моментов, записанное становится отчетливее в душе. Неясное переживание, раздумье, отданное бумаге, делается потому зримее, что как-то все же отделилось от тебя и можешь теперь внимательнее, трезвее рассмотреть его «сбоку», обрести определенность и, значит, душевно смягчиться.

Многолетний опыт помощи пациентам, страдающим чувством неполноценности, позволяет мне написать здесь, что часто в этих людях заложена самой природой, как противоядие страданию, способность к интересному целительному творчеству. Тут надобно осторожно нащупать характер этой затаенной творческой способности и неназойливыми пожеланиями, ободрениями способствовать творческой работе.

Нередко тоскливые, тревожные, не уверенные в себе люди стесняются писать, рисовать, втайне мечтая об этом («Куда уж мне!»). Важно подчеркнуть им, что как раз удрученность, печаль способствуют творческому самовыражению, помогая сосредоточиться, погрузиться в свои душевные кладовые, подвалы, тогда как солнечная радость несколько приподнимает-распыляеттворческие переживания-раздумья. Вспоминая толстовское «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», отмечу: постоянно веселые, самоуверенные люди нередко похожи друг на друга, тревожно-грустные переживают каждый по-своему и нередко способны по-своему, творчески, изображать свои переживания, целебно смягчаясь в поисках душевной определенности.

Ю.. 57 лет, основательно поднявшая себя к жизни из тягостной тоскливости целебным творчеством (живописным и литературным), пишет мне важное для понимания этого обретенного творчески-светлого состояния: «С творчеством приходит радость бытия, открываются просторы для обновления чувств, фантазии и познавания красоты. И чем больше углубляешься в творчество, тем многообразном открывается лицо мира. Мир творчества многолик. Об одном только желтеньком, таком знакомом цветке лютика можно написать целую книгу поэзии и посвятить ему целый альбом с изображением его портретов. Источник творчества неиссякаем. Творчество может быть и в очень малом, и в большом. Оно и в приготовлении обеда, пирога, то есть домашнее, кухонное творчество, и в написании книги, и в полотне художника. Можно нести творчество свое людям и можно творчески созерцать природу в большом и малом ее проявлении. Но мне кажется, что в природе все велико и даже трудно сказать про нее в малом. Созерцая природу, ее творчество, творит и обогащается твоя собственная душа. Я думаю, что творчество должно заключать в себе два чувства — любовь и бескорыстие. Творчество холодное никого не обрадует, душевно не согреет, а злое — может принести несчастье. По поводу бескорыстия в творчестве расскажу из собственного примера. Как-то я захотела нарисовать одному человеку картинку. Тема рисунка, о котором он просил, была мне не совсем созвучна. Но мне захотелось сделать приятное этому человеку. Мое творчество не было одухотворено. Оно было подчинено корысти-угождению и не принесло мне радости. Даже сомневаюсь, понравилась ли моя картинка тому человеку, которому была посвящена. Но вот другой пример с маленькой картинкой „Я их люблю (фиалочки)“. Я рисовала их с любовью, не думая о том, чтобы кому-то угодить, сделать „шедевр“. Я радовалась им, удивлялась, восхищалась. Я как бы впервые с ними встретилась в жизни».

Когда пациенты в начале лечения творчеством вздыхают о том, что писатели, художники из них все равно не получатся, а потому зачем «вся эта детская игра», я прошу их читать воспоминания, написанные не-писателями, смотреть в музеях наивные не-профессиональные картинки (например, на изразцах) или первобытную живопись, чтобы прочувствовать: есть нечто выше мастерства — самобытность (даже неотшлифованная!), переносящая нас в душу древнего или сегодняшнего человека.

Практически важно здесь, чтоб ощущалась постоянная готовность претворять всякое душевное переживание (в том числе тягостное) в произведения творчества, чтоб думалось, чувствовалось про всякий почти предмет, событие: как я по-своему это напишу, слеплю, нарисую. Тогда человек с душевными трудностями защищен почти постоянным вдохновенным знанием, чувством своей личности — от многих возможных огорчений, тягостных конфликтов.

2. Самопомощь творческим общением, с литературой, искусством и наукой

Творческое общение с литературой, искусством и наукой — это значит, прежде всего, читать такие книги, такие смотреть спектакли, картины в альбомах и на выставках, слушать такую музыку, погружаться в такие науки, чтобы все это помогало уяснить себе себя, свои душевные особенности и трудности, подсказывало, как жить.

Тут важно помнить, что ты вовсе не плох, не неуч, если тебе, например, чужды, не помогают те художественные произведения, от которых без ума другие люди. Значит, ты человек иного склада, у тебя больше созвучия с другими авторами, потому что больше у вас похожего в душе, в характере. У одного больше целебного созвучия с нравственно-психологической прозой Чехова, у другого — с поэтически-философскими вещами Лермонтова, у третьего — с благородной солнечной печалью Пушкина. Книга писателя, поэта (как и всякое произведение науки, искусства) лечит прежде всего созвучием.

С., 23 лет, недовольная своим характером, «себя прочла в стихах А. Ахматовой и стала себе понятней, ясней», ощутила свою духовную особенность, приняла теперь себя такую, какая есть, научилась уважать себя, похожую на Ахматову. Благодаря строчкам поэтессы «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда» С. глубже поняла наши разговоры в группе о том, что но стоит так уж ругать себя за невольные скверные мысли, за постыдные чувства. Мы нравственно отвечаем, в конце концов, не за то, что в нас само по себе думается и чувствуется, а за свои сказанные людям слова и совершенные поступки.

Следовательно, для того, чтобы книга (как и любое произведение науки и искусства) существенно помогла в поисках своего дела, смысла жизни, помогла разобраться в сложном душевном конфликте, вдохновила на добрые дела, необходимо духовное созвучие автора с читателем.

Отечественный книговед Н.А. Рубакин считал, что суть действия книги на читателя выражается положением французского ученого Эмиля Геннекена, которое следует назвать «законом Геннекена»: «На читателя оказывает наибольшее впечатление та книга, психические качества автора которой аналогичны психическим качествам данного читателя» (Рубакин Н.А. Избранное в 2-х томах, т. 1. — М.: Книга, 1975, с. 191).

Нередко, однако, люди целебно тянутся и к чтению писателей противоположного склада. Так, человек с душевными трудностями в виде тягостной неуверенности, застенчивости, тревожности, чувственной вялости тянется не только к чтению Чехова, но и к чтению чувственного самоуверенного Бунина с пронзительными пряными красками в описаниях любви и природы. Это его чувственно тормошит, целебно «поджигает», но в то же время подчеркивает близость чеховского.

Многим людям с расстройствами настроения помогает повеселеть, ожить веселая, чувственно-сангвиническая, мягко-эпикурейская жизнелюбивая сила,выступающая так выпукло-сочно, зримо во фламандской живописи, в картинах Кустодиева, в романе Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», в «Кола Брюньоне» Роллана, в вещах А. Дюма-отца, Гашека, Ильфа и Петрова, Н. Думбадзе, в музыке Россини, Штрауса, Кальмана.

Итак, важно найти созвучное тебе в искусстве и постараться окружить этим себя дома, где набираешься сил, укрепляешься личностно. На стенах не должно быть случайных картин, фотографий. Пусть все (до формы табуретки на кухне), по возможности, будет по душе живущим здесь людям.

Познакомившись со многими произведениями искусства и науки, нужно выбрать созвучное себе (часто его так немного!) и приобрести некоторый опыт в целебном, личностном, общении с этими созвучными тебе ценностями культуры: установить, какое именно музыкальное произведение, стихотворение, картина, изучение какого именно насекомого или цветка и т. д. помогают освободиться от конкретного расстройства настроения или хотя бы смягчить его.

3. Самопомощь творческим общением с природой

Когда вглядываешься не спеша в облака и деревья, бабочек и ворон, кормишь собаку или кошку, размышляя в это время над тем, что тут происходит, размышляя об отношениях человека с природой, из которой мы все вышли, да еще записываешь эти свои размышления-переживания — происходит как бы «собирание», высвечивание, подчеркивание духовной индивидуальности записывающего.

И опять: когда человек осознанно, ясно чувствует свое отношение к цветку, грибу, гусенице, звездам в небе, свою единую сложную душевную особенность-индивидуальность — уже нет тягостного расстройства настроения: рас-строенное, рассыпанное, растерянное, медузно-аморфное, тягостно-неопределенное собралось, кристаллизовалось в душевную особенность, которой этот человек интересен другим людям и которую им несет. Своим осознанно самобытным восприятием и действием человек крепче, вдохновеннее «привязывается» к жизни.

Если кажется, что, общаясь с природой, ничего своего, существенного, не можешь о ней записать, сфотографировать, нарисовать, то поначалу советую попробовать записывать то интересное о природе, что удалось услышать от людей, но записывать по-своему, выказывая свое отношение к тому, что записываешь. А потом уже легче будет писать, что сам видел и переживал. Приведу здесь свои записи, побудившие многих пациентов к подобному целебному творчеству и рассказывающие (скрыто или явно) о некоторых механизмах целебного общения с живой природой.

Без ошейника

У нашей Тины, крупной короткошерстной собаки (доберман-пинчер), истрепался ошейник. Сняли с нее ошейник — и такое странное впечатление: будто собака голая ходит по квартире.

Москва, январь, 1982.

Когда страшно

Тине шестой год. Это собачья зрелость, середина жизни. Но по-прежнему, бывает, Тина по-детски не слушается. Увидит какую-нибудь собаку и без разрешения идет к ней, сосредоточенно вытянувшись, покачивая черными блестящими бедрами. Зову: «Ко мне!» Слышит (потому что ухо в мою сторону поворачивается), но не идет ко мне. Или вот взбудоражена радостью общения с природой, вынюхивает что-то в цветах и травах, а я говорю ей: «Сидеть!» Нередко при этом не садится сразу, а медлит, хотя прекрасно понимает команду: при слове моем «сидеть» всегда чуть одернется вниз ее изящно-смешная задняя часть. А то тянет себе поводок так, что чуть не бегу за ней, хотя при этом все время трусливо поджимается, боясь, что шлепну. Но вечером на темном пустыре, когда всякие страшные звуки, движения вокруг, и ветки американских кленов торчат, как черные враги, — вот тут нет собаки послушней. Далеко от меня не уходит,позову — тут же подбежит, сразу, и сядет рядом, поводок не тянет, голову преданно-дружески прижимает к моей ноге и только чуть дрожит-ворчит при всяком шорохе.

Москва, октябрь, 1983.

Собачья ревность

Вот вижу на пустыре у дома лютики, ярко-желтые, влажно-блестящие внутренней поверхностью своих лепестков, вижу шмеля-медвежонка на красном клевере и наклоняюсь над этой прекрасной природой, чтоб рассмотреть поподробнее и снять фотоаппаратом на цветной слайд. Но Тина не дает мне этого сделать. Увидев, что наклонился над чем-то, отдаю свое внимание не только ей, но и еще чему-то природному, живому, она тревожно несется ко мне, оставив все свои дела, и сердито растаптывает лапищами нежные лютики, готова проглотить шмеля, хлопая зубастой пастью, как чемоданом. А если скажу доброе слово какой-нибудь собаке, гуляющей рядом, даже щеночку, — о, Тина готова разорвать этого «третьего лишнего». Это инстинктивная собачья ревность. Природный смысл ее — не пропасть. Без хозяина пропаду, как те бездомные голодные псы. Я же не кошка, которая может жить сама но себе, ловя птиц и мышей, а домой приходит только попить молока и поспать. Мне нужно общаться с близкими людьми, класть голову им на колени, смотреть им в глаза, прося пирога, защищать их от недругов. Если хозяин полюбит лютик, шмеля или какого-нибудь пуделька, возьмет его к себе вместо меня или будет меньше интересоваться мною — мне будет плохо. Понятно, собака сама так не думает, но именно этим смыслом самосохранения проникнута инстинктивная собачья ревность, которая есть одновременно собачья любовь. Ибо ревнуешь того, кого боишься потерять, с кем хорошо тебе, без кого не можешь жить, то есть кого любишь.

Москва, июнь. 1984.

Семья-тело

Тина зализывает своей целебной слюной не только свои ранки на лапах, но и наши, если вдруг усмотрит. Кажется, она по-своему чувствует себя и нас как бы единым организмом, органы которого то распадаются в разные места (в магазин, на работу, в театр), то соединяются, наконец, в нашей квартире. Тина каждый вечер ждет этого полного соединения (когда все, наконец, придут) — и тогда только успокаивается. Она, конечно, и себя чувствует органом этого большого семейного тела и не хочет без него существовать отдельно.

Москва, март, 1982.

Ветер свалил дерево
(посвящается В. Фомичевой)

Гулял с собакой в лесу после ветреной ночи с дождем. Все мокро — и лесная морковь, и недотрога, и по-июльски затвердевшие листья ландыша, и прыгающие среди растений лягушата величиною с мух. Увидел сломанное ночным ветром небольшое дерево. Под самый корень. Подошел. На изломе кремовая трухлявость, но ветки такие живые, листья крупные, широкие, темно-зеленые, а снизу светло-войлочные. Кора — как свежая хлебная горбушка и под изломом сердцевины не попорчена. Что это за дерево? Не ясень, не осина. Дома в старинном Ботаническом атласе русской флоры Монтеверде (1906) нашел, что это Ива козья, или бредина. И листья но краям «волнисто-городчатые», как написано и нарисовано. То есть это верба.

Прошло две недели, а Ива козья (верба) все лежала в лесу живая, зеленая, потому что соки шли в нее из земли по неповрежденным сосудам под изломом. Такое живое дерево — и уже никогда не поднимется. Уж лучше бы от болезни или старости умерли некоторые ветки, лучше бы просто подряхлело дерево, но стояло бы на ногах. Как хорошо, когда ты в любом возрасте, с любой болезнью, на ногах.

Востряково, июль, 1983.

Чтобы научиться целебно-творчески, по-своему, воспринимать Природу, недостаточно просто смотреть на растения, животных, камни и т. д. Важно основательнее знакомиться со всем этим, изучать природу с помощью книг (хотя бы школьных учебников по естествознанию). Важно вникать в особенности сегодняшнего ответственного отношения людей к поврежденной нами природе.

Наконец, для углубления в целебные отношения с Природой следует попытаться представить себе, сколько возможно, механизмы психотерапевтического воздействия природы на человека.

Из моего письма к Е., 45 лет.

Вы так подробно, жизненно описали мне свою душевную тревожную напряженность, «раздерганность“, суетливость, раздражительность, неуверенность, застенчивость, склонность к самокопанию и совестливому самообвинению, что, пожалуй, попытаюсь Вам помочь письмом в Ваш далекий город.

Уже многим пациентам и просто нервным людям приходилось советовать, по возможности, разными способами для душевного смятения и радостного просветления внимательно приблизиться к Природе.

Дабы полнее ощутить целительное психотерапевтическое действие природы, важно знать, как, каким образом, природа нам помогает. Конечно, здесь все индивидуально: одному душевно хорошо с собакой, другому — с яблоней, третьему — в поединке с диким зверем на охоте, а четвертому — в общении с вечностью камня, неба.

Почему плохо человеку без живой природы? Почему так хочется в выходной день за город, где лес, рыбалка, грачи, скворец поет, желтые одуванчики в зеленой траве? Почему люди, живущие в многоэтажных домах, выращивают в горшках цветы, заводят пса или кошку? Прежде всего потому, что человек вышел из Природы и внутренне (чаще неосознанно) испытывает чувство ностальгического родства с ней. Ведь прожилки в листьях лопуха, крапивы или в красном осеннем кленовом листе — это сосуды растения, подобные нашим кровеносным сосудам. Они тоже разносят, ветвясь, свою растительную «кровь» — питание в каждую живую клетку, в самые кончики листьев. Лягушка на лопухе дышит, как и мы, и тоже у нее ноздри и рот, хотя по-своему устроенные, тоже кожа и пальцы на лапке. У людей маленькие дети — и у растений свои маленькие дети. Я пью воду — и одуванчик пьет из земли воду. У человека глаза — и у синицы, особенно устроенные, но тоже глаза. Мы видим себя в живой природе, и живая природа живет в нас. Потому рядом с живой природой нам хорошо, как хорошо с родными людьми. Будущий человек в утробе матери за девять стремительных месяцев, пока не родится на свет, кратко повторяет великий и долгий путь усложнения живого от одноклеточного к человеку. На этом пути он, например, дышит жабрами, как рыба, а позднее покрыт, как обезьянка, шерстью, растворяющейся потом в околоплодной жидкости. Кстати, так же и лягушка, прежде чем стать лягушкой, живет некоторое время головастиком, то есть подобием той рыбы, которая когда-то выползла из воды на берег, превращаясь в лягушку. Но дышащий жабрами головастик, вылупившийся из икринки, живет не в животе матери-лягушки, потому что нет такой необходимости: в пруду или в луже, где плавает лягушачья икра, вон сколько «околоплодной» жидкости!

Много вокруг доказательств единства, родства нашего с Природой. Но вот еще одно, малоизвестное. Во время Великой Отечественной войны раненым, потерявшим много крови, вливали в сосуды, наряду с другими кровезаменяющими жидкостями, препарат морской воды под названием «раствор АМ-4 Бабского». Дело в том, что морская вода очень похожа на жидкую часть крови (плазму) млекопитающих и человека содержанием солей натрия, калия, кальция. Животные, выбираясь в процессе эволюции из моря на сушу, вынесли с собой в своих тканях, сосудах, сохранили в себе морскую воду, нужную им для жизни. Мы вышли вместе с наземными животными из моря, и в наших жилах течет соленая морская вода.

Наш организм не способен усваивать для своего постоянного самостроительства что-то искусственное, синтетическое, потому что мы не роботы, а живая часть живой природы, которую нам остается только крепче беречь.

Понятно, для каждого свое. Напряженность некоторых людей смягчается, например, не столько общением с природой, сколько быстрой ездой на автомобиле. Но ведь Вы сообщаете в письме, что успокаиваетесь среди природы.

Будучи частью живой природы, мы не можем не мучиться (физически и душевно), когда живое вокруг заменяется все больше железом и пластмассой. «И думал я, — пишет Виктор Астафьев в рассказе „Древнее, вечное“, — глядя на этот маленький, по недосмотру заготовителей, точнее, любовью конюха сохраненный и все еще работающий табунок деревенских лошадей, что сколько бы машин ни перевидел, сколько бы чудес ни изведал, вот эта древняя картина: лошадь среди спящего села, недвижные леса вокруг, мокро поникшие на лугах цветы бледной купавы, потаенной череды, мохнатого и ядовитого гравилатника, кусты, травы, доцветающие рябины, отбелевшие черемухи, отяжеленные мокром, — все-все это древнее, вечное для меня и во мне — нетленно» (Древнее, вечное. — М.: Советская Россия, 1980).

Бывало, поначалу слышал я от некоторых своих пациентов, что природа не интересует их и не поможет им. Но вот посидят они в группе творческого самовыражения вместе с другими пациентами, которым общение с природой ощутимо помогает, посмотрят в уютной обстановке психотерапевтического кабинета, с чаем и свечами, цветные слайды других пациентов, на которых сняты близко Иван-чай, Пижма, Купальница, Иван-да-Марья, узнают, как называются эти цветы — и нередко, через некоторое время, испытывают уже более серьезное и теплое чувство к природе.

Мы часто не обращаем внимания на то, чего не знаем, не понимаем, но все больше любим то, что больше узнаем (если, конечно, внутренне расположены это любить). Поэтому ботанический атлас, определитель насекомых, чтение книг о природе весьма помогают увлечься природой. Лучшие поэтически-познавательные книги о природе — известные книги Дарвина, Фабра, Тимирязева, Сабанеева, Ферсмана, Лункевича, Дм. Зуева, Плавильщикова, Стрижева.

Разным по своему складу людям с душевными трудностями помогают сблизиться с природой, душевно проникнуться ею разные художники природы. Одним созвучнее Кольцов, Аксаков, Пришвин, Солоухин, Астафьев, из живописцев — Левитан, Саврасов; другим — Фет, Тютчев, Торо, Серая Сова, Швейцер, а из живописцев — Сезанн, Ван-Гог, Чюрленис.

То есть надобно искать, и общаясь с произведениями искусства о природе, свое, личностное восприятие природы. Одни мои пациенты вглядываются в трогательную для них лесную земляничину, спрятавшуюся под зеленым листом, рассматривают мухомор, вокруг которого комары, «опьяненные лесным алкоголем, жужжат, кружатся (...), смешно задирают ножки, поют ему свой хвалебный комариный гимн» (Ю., 57 лет). Других восхищает прежде всего пейзаж — в естественных или символически-отрешенных, «космических» формах. Третьи с такого малого расстояния смотрят, например, на кору сосны или фотографируют ее, чтоб увидеть ее глазами ползущего по ней муравья. Четвертые воспринимают целебно природу единым потоком запахов, красок и не склонны всматриваться в отдельный кленовый лист.

Всего важнее учиться воспринимать природу по-своему, то есть творчески. Например, собрать не просто гербарий, а гербарий близких себе растений и показать-открыть людям себя через него. Когда же эффект лечебного действия природы помножается на целебно-творческие моменты художественного фотографирования или описания, то это, понятно, еще сильнее психотерапевтически действует.

Иногда такого рода произведения приобретают высокую общественную пользу, то есть выходят в печатных изданиях и духовно служат людям, читающим их. Но и в тех случаях, когда художественное творчество о природе не поднимается так высоко, оно все равно должно нести в себе момент общественно-полезной работы: можно подарить близким, друзьям свой рассказ о природе, гербарий, фотографический пейзаж в рамке, живописную картину леса и т. д.

Возможно и творчески-научное целебно-любительское увлечение общением с природой с чувством общественной полезности. Это прежде всего помощь профессионалам-биологам, работающим в сельском хозяйстве. Многие насекомые, жизнь которых связана тесно с сельскохозяйственными культурами, в нашей громадной стране не изучены — никогда не хватит для этой работы штатных специалистов, ведь нужно часами наблюдать за жизнью насекомого в природных условиях: чем питается, сколько кладет яиц, что опыляет и т. д. Поэтому специалисты и обращаются с такими просьбами к школьникам, например, и в журнале «Юный натуралист». Но не только школьники могут стать помощниками специалистов в этом деле — государственно-важном, интересном. Главное здесь — страсть к наблюдению Природы, чтению биологических книг. И совсем не обязательно иметь специальное биологическое образование для того, чтобы в наше время, в нашей громадной стране, помогая профессионалам, что-то важное открыть в наблюдении за дикими животными и растениями.

Немного о домашних животных — и в особенности о собаках. Собака, конечно, ближе к человеку, нежели кошка, хомячок, попугай. Собака дает богатый отзвук на наше добро к ней, многое научается понимать, когда долго живет рядом с людьми, волнуется за близкого ей человека, то есть ей передается волнение, например, ожидающих людей, и она в тревоге бегает к калитке смотреть: не идет ли. Живя вместе с собакой, мы видим, чувствуем в ней то, что перешло от животных к человеку и общественно-человечески усложнилось-изменилось, а в человеке видим яснее то, что роднит нас с животными, с природой вообще. Собака как домашнее животное как бы стоит между нами и остальной природой не только в том смысле, что, вынужденные гулять с собакой, мы больше обращаем внимания на травы, деревья, среди которых она бегает, на движение времен года, но, главное, благодаря собаке, ощущаем острее, глубже связь свою со всей природой.

Острее ощутить эту связь помогает, конечно, и упомянутое выше изучение природы чтением о ней, творческим наблюдением за насекомыми, цветами, почками деревьев, — с помощью пера, кисти, фотоаппарата.

Если человек с расстройствами настроения, несмотря на разнообразные попытки, не чувствует помощи от общения с природой, надо искать другую целебную творческую увлеченность.

4. Самопомощь творческим коллекционированием.

Творческое коллекционирование — это значит собирать только созвучное душе коллекционера. Такое собрание каких-либо предметов составляет портрет собирателя.

Случается, я прошу пациента даже в тяжелых патологических случаях принести на лечебное занятие хотя бы три-четыре марки или открытки (пусть самые разные по содержанию, но непременно созвучные ему), дабы показать, уяснить через эти марки (открытки) товарищам в группе, мне и себе самому особенность своего душевного состояния.

С., 46 лет, с тяжким депрессивным чувством ускользания своей индивидуальности, ощущением «роботности» (как будто бы он — не он), в процессе лечения пришел к тому, что приобретает созвучные ему марки, подчеркивающие его индивидуальность В его альбоме перемешаны на одной странице самые разные но содержанию марки из разных стран. Как будто бы нет никакой системы. Но это не так. Система такой, целебно-творческой, коллекции — в созвучии марки душевным особенностям коллекционера. Это созвучие для него настолько важно, что он часто жалеет у киоска, что нельзя купить лишь одну марку из всего набора. И вот, при усилении тяжкого ощущения «роботности», смотрит альбом, — и всегда на какой-то странице какая-то марка «зацепит» своим особым (даже в этом тягостном состоянии) созвучием с ней, целебно подчеркнет душевную особенность, и наступает возвращение к себе самому, душевное смягчение в этом возвращении.

Конечно, отнюдь не все коллекционеры (даже из страдающих расстройствами настроения) проникнуты подобным собирательством.

Иного охватывает, например, также целебное таинственное чувство, что ведь эта монета — действительная, настоящая монета, ходившая по базарам и лавкам двести лет назад в такой-то стране. Или гордость берет за то, что эта марка есть лишь у немногих, у нескольких человек в стране или в мире, — и в том числе у меня.

Бывает, человек собирает в альбом марки только от тех писем, которые ему писали. Открывая такой альбом, вспоминает, кто наклеил на свой почтовый конверт к нему какую марку. Марки эти напоминают общение с близкими и знакомыми людьми иногда в течение многих лет.

Так же как значки городов напоминают, в каких городах когда был. Это способствует целебному вдохновенно-стройному ощущению прожитых лет, пережитого в эти годы.

5. Самопомощь проникновенно-творческим погружением в прошлое

Творчески погружаться в прошлое — это значит глубже, яснее видеть себя теперешнего в своих детских переживаниях, в фотографиях, письмах дедов и прадедов, в прошлом своей деревни, своего родного города, страны, человечества, в народных сказках своей родины и т. п., — оживляясь всем этим.

Уточняя, благодаря такому погружению в прошлое, свою духовную индивидуальность (например, созвучие с прадедом, выясненное в чтении его писем; и мои глаза, взор так похожи на дедовские на фотографии), человек в то же время осознает-ощущает и свою «неслучайность», глубинные связи с ушедшими близкими, историей своей страны (например, военными событиями в своем городе) и Человечества, Вселенной. То есть речь идет о вдохновенно-осознанном личностном общении с предметами прошлого (например, памятниками старины), о приготовлении старинных кушаний, об этнографических занятиях, о проникновенно-философическом отношении в этом духе даже к таракану, который, как оказывается, жил во времена динозавров (вместе со сверчками и кузнечиками), дабы зримо ощутить через этого таракана свою связь с прошлым Земли.

Когда размышляешь об этом в записной книжке или пишешь рассказ, целебное действие творческого погружения в прошлое усиливается. Чтение таких произведений, как «Семейная хроника» С.Т. Аксакова, «Кладбище в Скулянах» В.П. Катаева, побуждает к составлению родословных, к путешествиям к могилам своих предков, и т. д. Духовно бесценны для этих занятий «Заметки о русском» (М., 1984) Д.С. Лихачева.

Из рассказа Ф., 40 лет.

«Вспоминается вечер под Новый год. Мне было тогда лет пять. Я смотрю на огромную темно-зеленую елку; она стоит на полу, и крестовина прибита прямо к полу большими гвоздями. Чтобы увидеть тонкую верхушку, упирающуюся в потолок, мне надо запрокидывать голову. Светятся цветы и бабочки, нарисованные тонкими фосфорными линиями на стеклянных шарах, а внизу мандарины на ниточках, и если снять корку, ее острый запах смешивается с ароматом хвои и есть мандарин еще вкуснее».

Январь, 1984.

Из «наброска» С., 46 лет («Из детства. Эвакуация»). «В Кемерово помню булыжную мостовую, каменные перила нашего балкона, Томь, которая казалась мне очень широкой, тайгу вдали на другом берегу, голубой пароходик с волшебным названием „Химия“, очень толстый лед в проруби зимой, мороженое молоко на рынке (я теперь храню пакеты молока в морозильнике), речку Искитимку, множество окровавленных бинтов на откосе возле госпиталя».

Январь, 1984.

Я читал этот «набросок» в группе пациентов в отсутствие автора (простуженный, он был дома) и потом написал С. в письме (4 февраля 1984 года): «„Набросок“ так всех пронял своей правдивостью, тонкой простотой, что был целый шум (...). Это всколыхнуло во всех нас детские слои души, и наступило целебное оживление, каждому из нас послышались запахи и краски своего детства».

Весьма помогает многим душевно напряженным людям — время от времени видеть и трогать вещи своего детства (игрушки, книги детства, заржавленное перышко, которым писал в первом классе, и т. д.) и вещи, связывающие с умершими родными.

6. Самопомощь творческими путешествиями

Творческое путешествие — это путешествие ради серьезного познания себя, своего отношения к новым местам и людям (то есть путешествие, прежде всего, в себя самого). Хорошо уехать далеко, где совсем другая природа, где никогда не был, но возможно получить не меньший целебный эффект от творческого путешествия в соседний городок на электричке или даже на соседнюю улицу пешком. Важно только подготовиться ко всякому такому путешествию чтением, записыванием в книжку из справочников, энциклопедий, географических книг и т. д. о местах, куда едешь или идешь, чтобы выказать и к главному, и к некоторым подробностям свое отношение со знанием дела, записать это свое отношение-переживание в ту же книжку, выразить в фотоснимках, рисунках. Чтение книг В.К. Арсеньева, Н.К. Рериха, В.М. Пескова поучительно располагает к этому.

7. Самопомощь творческим поиском одухотворенности в повседневном

Обычное выглядит необычным, оживляет-одухотворяет, когда воспринимаешь его личностно, по-своему, как, например, чудесно это видится в книгах Платонова и Пришвина. Целебная сила этой самопомощи влюбленностью в жизнь (поиском необычного в обычном) нередко тем выше, чем больше в ней одновременно непосредственной общественной пользы. Потому одухотворенность в повседневном следует искать не только в домашней жизни, в общении с природой, но прежде всего в своей профессиональной работе.

Так, платоновский Назар Фомин (рассказ «Афродита»), воодушевившись «огнестойким строительством в районе», «смотрел страстными глазами на впервые изготовленное в кустарной мастерской черепичное изделие» — «он погладил тогда первую черепичную плитку, понюхал ее и унес к себе в комнату, где жил, чтобы вечером и наутро еще раз рассмотреть ее — действительно ли она вполне хороша и прочна, чтобы на долгие годы лечь вместо соломы в кровлю сельских хат и тем оберечь крестьянские жилища от пожаров».

Духовная осознанность своей общественной пользы благотворно-целебно «работает» во всех приемах самопомощи творческим самовыражением, о которых рассказано выше, и является, в сущности, источником светлого мироощущения.