Светлана Сергеевна Семицкая вошла в кабинет и, тяжело вздохнув, положила черную кожаную сумку на стол. Настроение было отвратительным. Она села за свой рабочий стол, и, поставив перед собой пепельницу, закурила. Но одной выкуренной сигареты женщине показалось мало.
— Светлана, — произнесла вошедшая в кабинет заведующая отделом писем Людмила, — звонила Татьяна. Она спрашивала, в каком ты сегодня настроении пришла на работу.
— Она интересовалась мною? — сделав круглыми глаза, удивленно спросила Семицкая, вертя в руке пачку сигарет. — Скажи мне, Люда, только честно, как часто у тебя с дочерью случаются конфликты?
— Интересный ты мне задала вопрос, — пожав плечами, проговорила Людмила. — Покажи мне хотя бы одну семью, где бы не было конфликтов!
— Я вчера накричала на Татьяну. На душе у меня было неспокойно... Очень тревожно... Она, как назло, задержалась... Ходила с подругой в кино... Явилась домой в начале одиннадцатого.
Людмила, ничего не ответив на слова главного редактора областной газеты «Огни города», направилась к двери, но, сделав несколько шагов, остановилась.
— Да... Светлана, ты ничего не слышала? Не в курсе последней городской новости?
— Какой? — настороженно спросила Семицкая.
— Как?! Разве ты ничего не знаешь?! Сегодня ночью разбились на машине Лучезарова Мальцев, Терехов и Рузалинов. До меня дошли слухи, что Лучезаров пока жив. Он доставлен в больницу в тяжелейшем состоянии. Не знаю, выживет ли он...
— Что? Что ты сказала? — растерянно, дрогнувшим голосом, почти шепотом спросила сидевшая за столом женщина.
Людмила сказала Семицкой, что эта трагедия случилась в половине двенадцатого ночи, и что ее подруга Яна в последнее время жила с Мальцевым. Она и сообщила ей рано утром эту новость.
Светлана уже не слышала, что ей говорила заведующая отделом писем. Она обхватила голову руками и, сжав ее как в тисках, застонала.
— Ты кого-то их них хорошо знала? — испуганно спросила Людмила, наливая из графина воду в стакан.
В кабинете воцарилась тишина. Людмила, выждав паузу, вновь задала свой вопрос.
— Да, — еле слышно прошептали уста Семицкой. — Женька отец Татьяны.
— Что?! Что ты сказала?! Как отец... Ты же всем сказала... — схватившись за голову, переведя дыхание, произнесла Людмила.
— Что я могла еще сказать? Что меня бросили?! Предали?! Растоптали?! Что?! Ответь мне! Что? — голос женщины с каждой секундой усиливался, пока не перешел на плач. — Вот мне и пришлось сказать, что отец Татьяны разбился на машине за день до того, как мы собрались нести заявление в загс. Я придумала легенду, в которую со временем поверила сама. Ты первая, кто узнал правду. Я надеюсь, что это останется между нами, — она вытерла катившиеся по щекам слезы. — Я не переживу всего этого... Не перенесу...
— Лучезаров знает, что у него есть дочь?
Женщина только и смогла кивнуть головой, потом посмотрела на Людмилу и начала свое долгое повествование:
С Лучезаровым я познакомилась на одной вечеринке. Он уже работал в нашем театре, а я училась на втором курсе. Женя сразу же вскружил мне голову. Он был таким добрым... таким обходительным... Таким... — она тяжело вздохнула и, набрав в легкие воздух, продолжила. — Он совершено не был похож на тех парней, с которыми я встречалась до него. Женя говорил мне нежные и ласковые слова. Уверял, что мы обязательно поженимся, и будем жить до самой смерти в любви и согласии. И я верила... Верила его словам... Его поцелуям... Его нежным рукам... Я строила планы на будущее...
Никто в городе не знал, что я встречаюсь с Лучезаровым. Он просил меня об этом. Говорил, что очень боится меня потерять, и чем меньше людей знает об этом, тем спокойнее им спится. Он забрасывал меня письмами и телеграммами. Даже несколько раз приезжал в Москву, — проговорив эти слова, главный редактор посмотрела в окно. Ее лицо моментально изменилось, задергался правый глаз и задрожали губы. Она хотела сквозь силу улыбнуться, но женская улыбка напоминала какую-то гримасу. — Я сказала Жене, что стану матерью, за несколько дней до Нового года. Он стал мне говорить, что ребенок никак сейчас не вписывается в наши планы. Сказал, что мне еще нужно учиться, а он собирается найти работу в каком-нибудь столичном театре. Я стала плакать... Умолять... Доказывать, что ребенок никак не может быть помехой. Тогда он посмотрел на меня...
— У меня таких Светок сотни, — проговорил он с чувством собственного достоинства. — Я сплю со всеми смазливыми девочками... И что?! Что ты мне сейчас прикажешь делать?! Жениться на каждой?! Нет уж! Уволь... Я не шейх Саудовской Аравии, и мне никто не позволит в доме держать гарем!
Он сказал, что в ближайшие дни поговорит с матерью, и она договорится об аборте.
Я стала ждать своего приговора.
Аборт был назначен на четверг. А в среду у моего отчима умерла мать, и мы всей семьей поехали на похороны. После похорон я сломала ногу.
Людмила выслушала исповедь подруги с замиранием в сердце.
Светлана Сергеевна попросила Людмилу, чтобы та отвезла ее домой, так как она вряд ли сейчас смогла бы справиться с управлением машины.
Всю дорогу женщины молчали, только, подъезжая к дому, Семицкая попросила Людмилу, чтобы та обзвонила все больницы и узнала, в какой лежит Лучезаров.
Светлана вошла в квартиру и, бросив у порога сумку, упала на диван и заголосила.
— Женечка... Женечка... Миленький мой... Мой дорогой... — сквозь слезы твердили ее уста. — Только не умирай... Я люблю тебя... Не бросай меня и дочь... Женечка... Ты так нужен мне... Боже... Помоги мне.
Семицкая с трудом поднялась с дивана и, встав на колени, прижала ладони друг к другу. Женщина стала просить Бога, чтобы человек, которого она все эти годы любила, выжил.
Телефонный звонок немного отрезвил женщину. Звонила Людмила, она сообщила, что Лучезаров лежит во второй городской больнице в реанимации и состояние его очень тяжелое.
— В этой больнице у меня работает знакомая... Она сказала, что даже если он и выживет...
— Нет! Нет! Он выживет! Он обязательно выживет! — во всю мощь, дико закричала Светлана.
Семицкая подошла к плательному шкафу и, посмотрев на свой гардероб, решила тотчас же ехать в больницу. Ведь никто иной, как Павел Герасимович Горохов, был главным врачом этой больницы.
Перед глазами, как кадры из кинофильма, пробежали моменты, связанные с Гороховым.
— Да... — усмехнувшись сама себе, с болью в голосе вслух проговорила она. — Горохов... Дорогой мой друг, Горохов. Почему так устроена человеческая жизнь? Сколько лет мы знакомы? Ты так мечтал, чтобы я стала твоей женой...
— Какими судьбами, Светлана Сергеевна?! — спросил Павел Герасимович, расплывшись в улыбке, и поцеловал руку главному редактору областной газеты «Огни города».
— Я пришла узнать о Лучезарове. Есть ли шанс на то, что он выживет?
Врач развел руками.
— Будем надеяться... Сегодня с самого утра только и раздаются звонки. Лучезаров, — нараспев протянул Горохов. — Кумир города... Наша знаменитость... Наша гордость... Любимец женщин всех возрастов. Светочка... Солнышко мое... Как я рад тебя видеть!
Светлана Семицкая, никому не известная журналистка, познакомилась с Гороховым, когда брала у него интервью. Ей нужен был очерк о враче. Как раз в то время Павел Герасимович переживал один из самых тяжелых периодов своей жизни. Жена Горохова сообщила ему, что никогда его не любила, и, собрав пожитки, ушла жить к директору гастронома.
В тот же вечер Горохов пригласил журналистку в ресторан.
Он не жалел денег ни на Светлану, ни на ее дочь. Он боготворил Семицкую и спустя три месяца после их знакомства предложил ей руку и сердце.
— Светочка, мой семицветик, ты даже не догадываешься, как я люблю тебя! Я буду хорошим отцом для Танечки.
Светлана сказала, что к такому ответственному решению, как брачный союз, она пока не готова, и попросила мужчину немного подождать. Но прошел год, за ним другой. Они по-прежнему встречались.
— Знаешь, Паша, — наконец, после долгих раздумий о браке и семье, печально произнесла Семицкая, — ты очень хороший человек... Но... Я не люблю тебя.
— Как? Как это не любишь?! Ты ...Ты... — он замахал руками. — Нет, погоди... Погоди... Ты же мне всегда говорила, что тебе хорошо со мной... А что сейчас?! У тебя кто-то появился?! Ты его любишь?! — в его голосе прозвучал испуг.
— Нет... Нет... У меня никого нет, — как можно добродушнее проговорила Светлана. — Я не могу и не хочу тебя обманывать. Давай останемся друзьями.
Спустя два года после выяснения отношений Горохова назначили главным врачом больницы. А еще спустя полгода Павел Герасимович женился на Светланиной подруге, которая родила ему сына, а затем дочь.
— Павел, Пашенька, — схватив Горохова за руки, взмолившись, произнесла она. — Спаси Лучезарова!
— Светлана, что с тобой? — голос мужчины вздрогнул.
Она опустилась на колени и, обняв Павла за ноги, плача, повторила:
— Умоляю!
— Света... Света... Встань... Что с тобой? Он тебе нравится, или ты его...
Семицкая не дала договорить Горохову.
— Прошу тебя... Я его когда-то любила... Очень любила...
Горохову с большим трудом удалось поднять Светлану и усадить в кресло. Он не просил ее рассказывать о прошлом, зная, как ей будет больно вспоминать о тех далеких годах.
— Света, хочу тебя огорчить... Даже если Лучезаров и выживет... Он останется калекой... Неизвестно, что для него лучше: смерть или...
— Нет... Нет... Пашенька, не говори так... Я люблю его! Понимаешь, люблю! Я каждую ночь, ложась в постель, только и думала о нем... Каждую ночь... Это так трудно... Можно сказать, невыносимо... Я... Я готова быть сиделкой, нянькой... Только бы видеть его... Господи! Почему?
Это «почему» не имела ответа. Было глупо спрашивать у самой себя, почему она так никому и не сказала, кто отец ребенка, а придумала легенду. Почему она по сей день не замужем, ведь поклонников у нее было предостаточно, почему так долго ждала его, почему так никого и никогда не любила, как Евгения Лучезарова — ведущего актера областного драматического театра, который снялся в главных ролях в нескольких боевиках, и они принесли ему любовь и всенародную славу. Он трижды был женат и все три раза разводился, так как жены оказывались совершено не теми женщинами, о которых он мечтал. И вот, наконец, судьба стала к нему благосклонной. Он женился на «мисс города», девятнадцатилетней Катюше, которую сразу же после конкурса уложил в свою постель, и с которой он живет вот уже скоро как три года.
Семицкая вышла из кабинета Горохова, попросив, чтобы он не провожал ее. Она медленно спустилась по ступенькам и не заметила, как оказалась на улице. Пройдя метров двести, она увидела скамейку, и, окинув ее пустым взглядом, присела. На противоположной скамейке сидели парень с девушкой. Они целовались, невзирая на то, что мимо них проходят люди.
Глядя на эту молодую пару, Светлана вспомнила Лучезарова, первые их встречи. Его руки: красивые, с накачанными бицепсами и длинными, как у пианиста, пальцами с аккуратно подстриженными ровными ногтями. Эти руки ласкали ее тело, прижимали к груди и говорили о многом... Так ей казалось в те давно прошедшие годы. Это был первый в ее жизни мужчина, и всех остальных она мысленно сравнивала с Евгением. Он стал для нее эталоном, и найти что-то напоминавшее его, отголосок прошлого, ей было так и не суждено.
Популярность Лучезарова из года в год росла. Вскоре он стал ведущим актером. Он носил дорогие галстуки и модные костюмы. Сплетни о нем расползались по городу с неимоверной быстротой. Он стремился жить красиво. Его окружали самые влиятельные люди города, с ним считались. Он был желанным гостем всех тусовок. Вот и сейчас в его машине оказались Мальцев — владелец казино, Терехов — глава фирмы «Мегаполис», и Рузалинов — директор центрального городского рынка.
В эти тяжелые для своего сердца дни главный редактор областной газеты «Огни города» Светлана Семицкая как никогда сдружилась с Людмилой. Она ей доверила все свои тайны.
Людмила была дочерью классного руководителя, учительницы русского языка и литературы Александры Петровны. Так уж распорядилась судьба, что эта женщина вошла в ее дом и стала самым близким для Светланы человеком.
Отец Семицкой умер, едва девочке исполнилось два года. Перед смертью он просил своего школьного друга, Игоря, чтобы он не бросал его семью. Вскоре у Светланы появился другой отец. Он любил девочку и считал ее своей дочерью. Жить бы да радоваться матери Светланы, что рядом с ней человек, который считает Светку своей дочерью. Но нет... У матери появились какие-то сомнительные знакомые. Она стала исчезать из дома. Игорь находил ее и возвращал в семью. По прошествии некоторого времени мать запила. Из дома стали пропадать вещи. Игорь пытался вылечить жену, но все оказалось напрасно. Она уехала из города. Ее не было три года. Женщина возвратилась домой с «букетом» болезней и, встав на колени перед мужем, стала умолять его, чтобы он простил сбившуюся с пути супругу. И Игорь простил. Но семейное счастье у отчима Светланы оказалось недолгим. Женщину нашли убитой в городском саду с множеством ножевых ранений.
Игорь, забрав Светлану, переехал в другой город, где о нем никто ничего не знал. Он устроился в редакцию газеты, где и по сей день работал корреспондентом.
Когда Светлана перешла в шестой класс, Игорь привел в квартиру женщину. Ей оказалась Александра Петровна — классный руководитель Светланы. Познакомились они на родительском собрании, куда, отложив все дела, отчим пришел с большим опозданием. Девочка первое время никак не могла смириться с тем, что рядом с Игорем не она, а учительница, которую Светлана возненавидела.
Когда Семицкая училась в десятом классе, Александра Петровна ей за ужином сказала:
— Ты, Светик, девочка у нас умная, красивая...Ты должна попытаться поступить в МГУ на факультет журналистики. Чувствует мое сердце, будет из тебя толк.
Светлана, по правде признаться, ни о какой журналистике не мечтала. С детства ей нравилось возиться с кошками и собаками, и она втайне от подруг мечтала стать ветеринарным врачом. Но жизнь распорядилась по-иному. Светлана Сергеевна Семицкая, главный редактор областной газеты «Огни города», никогда в жизни не пожалела, что послушала совета Александры Петровны.
Узнав, что скоро станет матерью, Светлана со слезами на глазах, упав на колени перед женщиной, которая ей заменила мать, произнесла:
— Я от ребенка откажусь в роддоме.
— Как это откажешься?! — испуганно прорвались сквозь слезы слова Александры Петровны. — Как ты можешь говорить такое?!
— Что мне делать?!
— Как что делать? — дрогнувшим голосом проговорила та. — Рожать!
Родив Татьяну, Светлана перевелась на заочное отделение. Александра Петровна ни на минуту не отходила от новорожденной. На помощь Светлане пришла и Люда.
Когда Танечке исполнился год, в гости пришла сестра Александры Петровны. Семицкая случайно подслушала разговор женщин, который касался ее.
— Ты что думаешь, — говорила полушепотом хозяйка дома, — я поверила Светлане, что отец Танечки умер!? Нет... Чувствует мое сердце, что-то не так. Этот подонок живой. Но ничего... Бог на свете есть... 0н отомстит ему. Хочу в жизни только одного — дожить до того дня, когда Бог воздаст ему по заслугам. Лиши бы только Танечка была здоровенькой... Мы с Игорем, пока живы будем, поможем Светке.
Семицкая слышала, как заплакала Александра Петровна.
«Вот и дождалась ты, дорогая моя, любимая Александра Петровна, того часа, когда Бог воздал Лучезарову по его „заслугам“», — подумала Татьяна, вспоминая слова классного руководителя.
В эти дни, как никогда, Семицкую тяготило одиночество. Оно было полным и таким неодолимым... Она чувствовала его днем и ночью. Женщина поймала себя на мысли, что она всегда была одинока, и к этому состоянию ей уже давно не привыкать. Но в эти дни ОДИНОЧЕСТВО выглядело совершено по-иному, оно имело какой-то другой оттенок. Светлана уже и не помнила, что такое душевный покой. Это состояние души было для нее просто нереальным, и, даже можно сказать, невозможным.
Городская пресса только и делала, что оповещала читателей о состоянии здоровья Лучезарова. В одной статье писали, что Евгений никогда не сможет встать на ноги, и впереди его ждет инвалидная коляска и воспоминания о прошлом. В другой — что его молодая жена Катенька, узнав, что муж-«старикашка» остался пожизненным инвалидом, вынесла все из квартиры и смылась в неизвестном направлении.
Сердце обливалось кровью, когда Светлана представляла Лучезарова инвалидом. Но женщина ждала и верила в свой звездный час, и надеялась, что он не за горами.
Так в ожидании прошло около года.
— Светлана, — ворвавшись в кабинет, радостно произнесла Людмила, всплеснув руками, — по моим точным данным, Евгений Лучезаров скрывается от глаз людских в небольшом райцентре на берегу Волги.
— Что за чушь ты несешь, — заикаясь, не ожидав такого поворота событий, произнесла Семицкая. — Почему он должен скрываться от людей?... И вообще... Почему в райцентре?... Почему на Волге?.. Кто это все тебе сказал?.. В какой газетенке ты это вычитала?
— В какой... В какой... — с недоумением, нахмурив брови, произнесла Людмила. — Говорю тебе, у меня точные данные... Точнее быть не может... А почему он скрывается от людей? — пожала плечами Людмила, — так это ты у него спроси.
Людмила на одном дыхании, взахлеб, стала рассказывать, что ее подруга Яна ездила с братом погибшего Мальцева к Евгению Лучезарову.
— Горохов был прав, когда сказал, что лучше бы он погиб... Янка, как только его увидела, чуть не потеряла сознание. Сейчас он может сниматься в фильмах ужасов без грима.
— Все! Все! Хватит! — подскочив со стула, закричала она сквозь слезы. — Мне и так на душе скверно, а тут еще ты со своей издевкой! Каким бы он ни был, все равно я его люблю! По-ни-ма-ешь...Л-ю-б-л-ю!
Людмила подошла к Светлане и, обняв женщину за плечи, нежно коснулась щекой ее щеки.
— Не сердись на меня, Светульчик... Я совершенно не хотела тебя расстраивать.
Не успела Людмила выговорить фразу, как почувствовала, что сердце Семицкой забилось бешено и порывисто. Она видела, что Светлана побледнела и глаза зажглись ненавистью.
Светлана Сергеевна отошла в сторону и почувствовала облегчение от того, что сейчас она знает, где можно найти любимого человека, который в ней нуждается.
— Извини меня... Я сама не знаю, что со мной происходит. Из глубины памяти постоянно возникает ненависть к Лучезарову. Она бок о бок шагает с моей к нему любовью.
— Я тебя понимаю...
— Нет... Ты не можешь меня понять. И никто не может... Кто не пережил этого, тому не понять мое состояние... Состояние души, тела, мозгов.
Они еще долго сидели в кабинете главного редактора «Огни города». Людмила сообщила, что, по словам Яны, каждую ночь, независимо от того, какая погода на улице, Евгений вместе с матерью выходит подышать свежим воздухом. Их прогулки длятся не более получаса, так как у Лучезарова нет сил передвигаться.
Спустя две недели, в ночь с пятницы на субботу, машина, в которой сидела Семицкая, стояла у подъезда дома номер шестнадцать на улице Володарского небольшого райцентра на Волге. Женщина с содроганием в сердце ждала того момента, когда распахнется дверь и из нее выйдет человек, который завладел ее сердцем.
Долго ждать Семицкой не пришлось. Людмила оказалась права. В пять минут второго стала медленно открываться входная дверь. Из нее вышли двое. Женщина, которая в руке держала фонарик, и мужчина в плаще, в широкой шляпе с полями и шарфом, который закрывал его лицо. Его туловище было полусогнутым. Он ставил впереди себя костыли и медленно тянул за собой ноги, не отрывая их от земли.
«Нет! Нет!» — дрожащим голосом, схватившись за голову, промолвила Светлана.
Она почувствовала, как леденеют ее руки и ноги, как по позвоночнику прошелся холод. То, что суждено было увидеть одинокой женщине, не пожелаешь и врагу.
«За что!? За что же ты меня так наказываешь, судьба?! За что?! Я прошу тебя, ответь мне! Женечка... Миленький мой... Дорогой мой... Потерпи чуть-чуть... Я тебя никогда не брошу... Слышишь, ни-ког-да! Я стану твоими ногами... Я все вытерплю... Я сильная... Я смогу... Вот увидишь, смогу... Вдвоем мы сможем пережить твой недуг... Я... Я...»
Слезы сдавили ей горло, и Семицкой показалось, что еще секунда, и кислород перестанет поступать в легкие. Она широко раскрыла рот и стала глотать воздух.
Когда мать с сыном скрылись за углом дома, Светлана вылезла из машины и, сделав с трудом несколько шагов и откинув голову назад, прижалась к стене панельного дома. Ее взор был устремлен в пустоту.
«Женя... Женечка... — твердили в темноте ее уста. — Сколько за свою жизнь ты познал женских губ, сколько поцелуев, многообещающих и умиротворяющих... В жизни и на сцене, а возможно, и в кино... Ты стал кумиром не только женщин бальзаковского возраста, но и молоденьких девчонок... Они тобой бредили... Бросали к твоим ногам цветы и свои сердца... А ты... Как ты с ними поступал? Ты брал все то, что встречалась на твоем пути, не задумываясь, что это человеческие души, человеческие сердца, что они ноют, изнемогают и болят. Им было больно, как и тебе сейчас... Возможно, ты сейчас рассчитываешься за свою прежнюю жизнь, за свое отношение к человеческим душам... Ты мог только брать... Человеческое сострадание, боль — эти качества были тебе непонятны, им не было места в твоем сердце. Но несмотря на все это — я люблю тебя... Ты — то единственное, ради чего я все эти годы жила... Я поднялась с колен, с тех самых колен, на которых стояла перед тобой и просила тебя, чтобы ты не бросал меня с ребенком. Я широко распрямила плечи и вдохнула аромат популярности и славы...»
Неизвестно, сколько бы Светлана разговаривала полушепотом сама с собой, скрестив руки на груди, если бы не услышала женский голос. Семицкая вошла в подъезд. Она стояла на лестничном пролете, прижавшись к дверному косяку, и с тревогой в сердце ждала той секунды, когда судьба вновь сведет ее с Лучезаровым.
«Мы не можем знать, что нас ждет завтра или через год. Все мы в руках Бога, и как он распорядится нашей судьбой, то нам и будет предназначено в дальнейшем», — неожиданно на ум Светлане пришли слова, сказанные Александрой Петровной.
И спустя несколько секунд судьба вновь свела одинокую женщину с мужчиной, которой стал отцом ее дочери. Мысли о том, что Лучезаров недосягаем, для Светланы канули в небытие.
— Сынок, осторожно... Не нужно так спешить. Отдохни немножко, — услышала она заботливый, нежный голос матери Евгения.
Светлана опустила глаза. Еще две ступеньки, и мать с сыном будут стоять перед ней. Сердце задребезжало. Оно стало биться в сумасшедшем ритме страстей, по телу пробежала дрожь, и в судороге свело ногу.
— Здравствуй, Женя, — с трудом произнесла Семицкая.
Лучезаров остановился на какие-то доли секунды, и, еще ниже опустив голову, хотел продолжить свой нелегкий путь.
— Светка?! Что ты здесь делаешь? — не понимая, что происходит, растерянно спросила пожилая женщина.
— Да, это я.
— Ты? — голос ее задрожал, — Что тебе нужно от моего сына!? Что вам всем от него нужно?! — голос с каждой секундой становился все громче и громче. — Как я вас всех, газетчиков, ненавижу! От вас нигде покоя нет! Пишете всякую ерунду! Уходи! Убирайся! Вон с моих глаз! Ты слышишь! Совсем совесть потеряла! Убирайся!
Она хотела дать Светлане пощечину, но та вывернулась.
— Женя, я люблю тебя! — лихорадочно выкрикнула Семицкая, — Я, надеюсь, что ты еще не забыл, что у тебя есть дочь! Мы любим тебя! Если будет трудно, позвони!
Светлана Сергеевна не слышала, что в ответ кричала ей мать Евгения. Она выбежала из подъезда и, полная гордости за свой поступок, открыла дверцу машины.
Она вошла в гостиничный номер и, не раздеваясь, легла на кровать, свернувшись в калачик.
Мучившая ее в последние месяцы бессонница немного пошатнула женские нервы. Светлана это чувствовала, но не в силах была лишить себя бессонных ночей — единственного времени суток, когда она могла предаваться мечтам или воспоминаниям.
Сейчас она чувствовала свое превосходство над больным, убогим человеком, которого безумно любила. У нее не было ни грамма сомнений, что они сейчас будут вместе и что Евгений нуждается в ней, как никогда.
И Светлана Сергеевна не ошиблась.
Она лежала в своей постели и читала любовный роман, когда раздался телефонный звонок. Семицкая хотела крикнуть дочери, чтобы та подняла трубку, но какая-то сила заставила ее подняться с постели.
— Светочка, здравствуй, — услышала женщина на другом конце провода мужской голос. — Извини меня, что я беспокою тебя в столь поздний час.
— Женя?! Женя, это ты?! — неуверенно, почти шепотом, спросила главный редактор областной газеты «Огни города», боясь услышать слово «НЕТ».
— Моя мать умерла... Позавчера были похороны... Она для тебя оставила письмо... Если будет время, загляни ко мне. Найти меня можно по старому адресу.
— Женя... Женя... Милый... Я сейчас к тебе приеду... Обязательно приеду... Сегодня же пятница... Завтра нерабочий день... Женя... Женечка... Как хорошо, что ты позвонил... Жди меня.. Я приеду... Обязательно приеду... Только не ложись спать...
Она подскочила с постели и, раскрыв шкаф, стала прикладывать к себе вещи одну за другой. Голова ходила кругом от счастья и перевозбуждения. Светлана все еще никак не могла поверить, что звонил ее любимый. Человек, подаривший ей дочь, которую она любила не меньше, чем ее отца.
Надев голубую шифоновую кофточку, в которой она, по мнению окружающих, была «неотразимой», и брюки, Cветлана направилась в спальню к дочери.
— Танечка, — присев на край кровати к девушке, которая, не отрывая взгляда, смотрела телевизор, произнесла: — Мне только что позвонила моя коллега и попросила, чтобы я к ней приехала. У нее какие-то неприятности.
Девушка заулыбалась и, проведя пальцами по материнскому лицу, с интересом спросила:
— Мамочка, а твоя «коллега» хоть ничего?
— Да... Она красивая.
— Мамочка, я так хочу, чтобы ты была счастлива, — она прижалась лицом к материнской груди. — Мамочка, за меня не волнуйся. Я завтра после школы поеду к бабушке и дедушке. Мамочка... Расскажи мне о нем... Он любит тебя? А ты его? Ты, я надеюсь, меня с ним познакомишь!
— Конечно, конечно, моя девочка! Я думаю, что для него в твоем сердце найдется немного тепла.
Семицкая совершено не помнила, как вышла из квартиры, как остановила такси, как оказалась в подъезде дома, того самого дома, где стала женщиной.
Прозрение к ней пришло только тогда, когда за закрытыми дверями она услышала шаги.
— Здравствуйте, Светлана Сергеевна, — открыв двери, произнесла уже не молодая женщина. — Женя ждет Вас в кабинете.
Она предложила Светлане повесить плащ.
Стоя перед закрытой дверью, Семицкая перекрестилась, и со словами: «Ну что, Светка, с Богом!» — потянула к себе дверную ручку.
В комнате, в трех метрах от двери, на кресле сидел человек, который, по словам Людмилы, мог без грима сниматься в фильмах ужасов. Правый глаз был прикрыт черной круглой материей. Огромный резной шрам тянулся от изуродованного глаза до губы, из которой сочилась слюна.
— Ха... Ха... Что остолбенела. Испугалась?! Подойди... Ну, подойди ко мне поближе... Ха... Ха... — голос Лучезарова напоминал скрежет металла.
От неожиданности Семицкая прикрыла глаза.
— Ну, что ты там стала... Ты же так рвалась ко мне... Что ты... Ха... Ха... Страшно! Нет, не страшно... Противно... Отвратительно... Мерзко... Вот видишь, до чего доводят ночные прогулки.
Она была не в силах что-то произнести. Женщина почувствовала, как слезы подступили к ее глазам и спустя несколько секунд стали медленно катиться по щекам.
«Это невозможно! Просто невозможно, — подумала она с невыносимой болью в сердце. — Во что Лучезаров превратился?! Где его красота, его манеры, его блеск глаз... Где они? А сексуальность? Лучезаровская сексуальность, о которой в городе ходили легенды? Где его загорелое тело, нежный, слегка охотничий взгляд, свежие, пылающие жаром губы, гибкая атлетическая фигура с накачанными бицепсами, холеное лицо, которое всегда пробуждало у женщин желание оказаться рядом с ним в одной постели...»
Она поборола страх, который вот уже несколько минут как поселился в ее теле, и, сделав над собой усилие, подошла к креслу. Светлана наклонилась над любимым, и, прикрыв веки, несколько раз как во сне произнесла его имя, потом прижалась к его лицу. Ее губы стали медленно перемещаться от подбородка к виску, прокладывая путь поцелуями, жадными и медлительными.
А он... Он не оттолкнул Светлану от себя, а наоборот... Его рука, облаченная в черную кожаную рукавицу, прикрывавшую изуродованную до неузнаваемости часть тела, скользнула по женской спине. Евгений издал дикий вопль. Семицкая слышала его учащенное сердцебиение, чувствовала пылающее жаром тело. Она продолжала одаривать его лицо поцелуями. От нее исходил заряд нежных, теплых лучей. Они согревали холодное, в последнее время превратившееся в маску, лицо Лучезарова.
Охваченные неожиданной страстью, они предались минутным любовным утехам.
— Спина... Моя спина... — застонав, произнес Евгений.
Этот стон слегка отрезвил женщину. Она подскочила и увидела то, чего не заметила раньше. Его искаженное от боли лицо, его беспомощное тело нуждались в тепле и ласке.
Семицкая, как верный и преданный хозяину пес, присев на корточки, положила голову на больные ноги Лучезарова.
Он гладил ее волосы и, тяжело дыша, постоянно хватал губами воздух.
— Я люблю тебя, — слегка приподняв голову, произнесла Светлана шепотом. — Я люблю тебя таким, каков ты есть.
— Меня?! — он разразился диким смехом. — Меня?! Как можно меня любить!?
— Прекрати! Слышишь! Прек-ра-ти! — казалось, еще секунда — и она заплачет от невыносимой боли в сердце. — Я люблю тебя... Я всегда любила тебя... Тебе меня не понять... Я любила только тебя, и поэтому не выходила замуж, так как боялась, что ты когда-нибудь позовешь меня, а я не смогу к тебе подойти.
— Ну и дура, — выпалил он на одном дыхании, — Я артист... Был, есть и умру артистом. Театр — вот моя жизнь, моя стихия. В ней нет реальности... Только роли.
В женских глазах заиграли искры ненависти к его необдуманным словам. Она поднялась, подтянула на себе голубую шифоновую кофточку, и, глядя на Лучезарова своими громадными черными глазищами, изрекла:
— С этой минуты ты станешь молить меня о любви. Могу биться с тобой об заклад, что это так и будет... Твой час расплаты настал, и я постараюсь сделать так, что ты потеряешь покой и сон... Ты будешь думать обо мне и днем и ночью.
— Я!?
— Да, ты... Твое мужское начало еще живет в тебе, и оно требует простора.
— Это интересно... Очень интересно... Мое начало требует простора...
Светлана медленными плавными движениями рук стала расстегивать блузку на своей груди.
Лучезаров замер в кресле и, откинув слегка голову назад, стал пристально наблюдать за Светланой. Он не шевелясь, не отрывая взгляда от стоявшей возле него женщины, наблюдал, как одежда медленно, словно облака, падала на пол, открывая путь к ее обнаженному телу.
Плавные женские движения заставили мужчину подняться с кресла и увести в далекую, манящую, ранее неведомую ему даль.
Она шла медленно, высоко подняв голову и слегка покачивая бедрами.
А он... Он тяжело дышал, что есть силы, опирался на костыли, и, волоча по полу больные, изуродованные после многочисленных операций ноги, шел за женщиной, которую лишил самого дорогого — женского счастья.
Светлана вошла в спальню... В ту самую спальню, которая на протяжении долгих лет стояла у нее перед глазами. Наконец-то ее самая сокровенная женская мечта сбылась. Она снова здесь, снова в этой обители, и сейчас ей уже ничего не сможет помешать превратить свои долголетние мечты в реальность.
— Лучезаров, — томно произнесла она, живо вскочив на кровать, — подойди же ко мне... Ну... Чего ты ждешь? Чего ты боишься? Где же твоя прежняя сноровка? — спросила она мягким, мелодичным голосом, слегка прищурив глаза.
— Све... Све... Я... — он стал полуоткрытыми губами хватать воздух.
И хотя Евгений стоял в метре от кровати, Светлана чувствовала, как стремительно бьется сердце в его груди, как кровь ударила в виски, как тело потребовало чего-то, что он давно уже не испытывал.
Она спрыгнула с кровати и, сбросив покрывало, сделала шаг. Один-единственный шаг навстречу мужчине, который завладел ее сердцем.
— Све... Све... Нет... Нет...
Она не слышала, что бормотали его губы, периодически глотая воздух.
Семицкая понимала, что Лучезарова одолевает страх. Ее дыхание, медленное и глубокое, вызывало в нем желание. Женщине потребовалось всего несколько минут, чтобы раздеть мужчину и уложить в постель.
— Может, не стоит начинать все сначала, — эти слова только и смог произнести Лучезаров.
Светлана прильнула к его губам своими теплыми губами.
В постели Евгений оказался таким же беспомощным, как и в жизни.
— У меня уже давно не было женщины, — обливаясь потом, процедил он сквозь зубы. — Ты же знаешь, во что превращается мужчина, живущий без женщины... Он становится... Его покидают силы... С того самого момента, как я стал калекой... Моя супруга... Катенька... Она не смогла побороть в себе страх... Она еще в больнице сказала, что не сможет со мной больше жить, а тем более лечь в постель. Я прекрасно понимаю ее... Она еще так молода и так прекрасна... Зачем я ей сейчас?! Да я и сам никогда бы не позволил, чтобы это хрупкое, юное создание стало моей сиделкой.
— Не переживай, — миролюбиво произнесла Светлана, — сейчас у нас с тобой начнется восстановительный период. Ты слегка перенервничал. Не нужно так расстраиваться по этому поводу. В конце концов, ты же не стар...
Евгений из рассказов друзей и знакомых знал, насколько женщине отвратительно и мерзко видеть, что мужчина потерял былую силу...
«Бедный Женя, — подумала печально про себя Семицкая, слегка улыбнувшись. — Что с тобой стало... А ведь были времена, когда ты всегда добивался своей цели. Один твой поцелуй — и крепость была повержена. А сейчас?! Сейчас твои глаза молят о помощи. Время... Оно расставило все на свои места. Я была марионеткой в твоих сильных мужских руках, ты играл на моих чувствах. И вот я дождалась обратного результата».
Светлана посмотрела пристальным взглядом в глаза Лучезарову. Это окончательно добило мужчину. Из его груди вырвался дикий стон, который дал ей понять, что он страдает от своего бессилия. Евгений, как ребенок, прижался к женской груди и что-то буркнул себе под нос. Она гладила его волосы, чувствуя, как вздрагивает на ее груди мужское тело. Злоба и постигшее разочарование жгли душу Лучезарова медленным огнем.
— Ты живешь воспоминаниями о прежнем Евгении Лучезарове... А его уже давно нет... Нет его былой славы, популярности... И вообще... Ничего нет... Осталось только одна оболочка, некогда называемая человеком.
Семицкая поцеловала Евгения в щеку и, лениво поднявшись, устроилась на самом краю постели. Положив руки на колени, она спросила:
— Ты говорил, что твоя мать оставила для меня какое-то письмо.
— Да... Да... Она его написала за несколько дней до смерти, — растерянно произнес Евгений. — Как будто предчувствовала свою скорую кончину.
Он с трудом поднялся с постели и, опираясь на костыли, стал волочить по полу ноги.
Сердце женщины облилось кровью, когда она наблюдала эту сцену. У Светланы было чувство, что ее пристальный взгляд на обнаженное изуродованное тело, как ток, пронзил Евгения насквозь.
Семицкая окинула взглядом постель, где еще несколько минут назад лежал человек, который некогда завладел ее юным сердцем и разбил его на части.
— Вот, — облегчено произнес Лучезаров, протягивая запечатанный конверт Светлане.
Семицкая моментально вскрыла его и стала читать. Она несколько раз перечитала предсмертное письмо бабушки своей дочери и взглянула на Евгения.
— Она просил меня, чтобы я тебя не бросала.
— Что?
— Да... Да... Зачитать?.. «Я знаю, что у тебя благородное сердце, и что ты любишь моего сына. Вся моя надежда только на тебя. Пожалуйста, не бросай Женю. Ему будет так трудно одному...»
— Все! Хватит! — опершись о шкаф, выкрикнул Лучезаров.
Светлана поднялась с кровати и подошла к Евгению. Его тело вздрагивало. Семицкая бросила взгляд на свое отражение в зеркале и, поправив волосы, провела рукой по изуродованной щеке Лучезарова. В женских глазах было понимание и сострадание к человеку, который остался один. Она обхватила его голову руками:
— Женечка, я помогу тебе... Помогу преодолеть твой недуг... — касаясь его щеки, произнесла она как можно спокойнее.
Он, словно раненый воин, нуждался в эти минуты в утешении и ласке. Лучезаров прильнул к Семицкой всем телом. Его тепло моментально согрело обледеневшую женскую душу, и она ощутила на мгновенье какое-то внутреннее спокойствие. Она желала вновь испытать то, что испытала в объятиях этого человека много лет назад.
— Я тебя никому не отдам! Слышишь, ни-ко-му!
— Света, тебе еще не надоело возиться со мной? — спросил Лучезаров низким голосом за ужином. — Прошел месяц, как мы стали встречаться... А толку-то?! Я понимаю тебя, ты хочешь выглядеть в моих глазах благородной дамой...
— Перестань, — резко произнесла Семицкая, перебив Евгения. — Не распускай нюни! Ты ведь не хочешь, чтобы я от тебя ушла, — она окинула взглядом его лицо и добавила: — Ведь не хочешь, чтобы я с тобой поступила так, как ты поступил со мной?
— Что тебя удерживает возле меня?
— Прошлое... Да... Да... Прошлое. Оно идет бок о бок с настоящим.
— Что говорит дочь по поводу твоих ночных отлучек? Она знает, с кем ты проводишь ночи, выворачиваясь вся наизнанку?
— Нет... Ей незачем это знать...
— Мамочка, когда же ты нас наконец-то познакомишь со своим другом, — за обеденным столом спросила Татьяна, и, взглянув на Александру Петровну, добавила: — Нам всем интересно знать, кто такой твой таинственный незнакомец Мистер Икс, — ее голос был нежен и мил. — Надеюсь, что он скоро станет членом наше семьи. Тебя в последнее время, мамульчик, совершено не узнать. Ты вся искришься.
— Вы все его знаете. Он...— промолвила Семицкая смущенно, — он довольно-таки уважаемый в области человек... Его знает почти каждая женщина в нашем городе. И не только в нашем...
— Он политик? — не удержавшись от любопытства, спросила дочь с искрой в глазах.
— Нет... Он артист.
— Артист?! Вот здорово! — всплеснув руками, восторженно выкрикнула девушка.
— Мамочка! Миленькая, кто он?! Не томи же нас!
— Евгений Лучезаров.
— Кто? — испуганно произнесла Александра Петровна.
— Евгений Лучезаров.
В комнате воцарилась тишина. Александра Петровна взглянула на Светлану и, сжав руки в кулак, трясущимися губами спросила:
— С каких это пор Лучезаров стал уважаемым в области человеком? Он же бабник, пьяница и картежник, да и вдобавок ко всему калека.
— Нет... Это просто городские сплетни... Он очень милый человек... И вообще... — Светлана растерянно посмотрела сначала на дочь, затем на Александру Петровну.
— Нет, дорогуша, — стукнув по столу кулаком, взорвавшись, закричала старуха. — Спустись на землю! Не пари в облаках! Я на днях разговаривала с его родственницей! Он же калека! Понимаешь, ка-ле-ка! В придачу ко всему у него громадный долг!
— Я его люблю, — покраснев, как бы оправдываясь, произнесла Семицкая.
— О какой любви ты говоришь?! Подумай о дочери! За ней сейчас глаз да глаз нужен, а ты твердишь нам про какую-то любовь.
— Я всегда думаю о дочери.
— Да... Можно подумать! — с ехидством в голосе произнесла Александра Петровна. — Пока я жива, ты с ним встречаться не будешь. Это мое последнее слово!
Женщина поднялась из-за стола и, подойдя к двери, услышала за своей спиной:
— Я его люблю, и никогда не оставлю его в беде! Слышите, ни-ког-да!
С той поры прошло четыре с половиной года. Светлана вышла замуж за Евгения, и они переехали жить в другой город, к дядьке Лучезарова, который спустя пять месяцев умер, оставив племяннику небольшой дом.
— Что, не ждали гостей? — открыв своим ключом дверь, радостно спросила Татьяна в тот момент, когда Семицкая с Лучезаровым смотрели фильм.
— Доченька! Девочка моя! Почему ты не позвонила, не предупредила нас о своем приезде! Я бы что-нибудь для тебя вкусненького приготовила.
Светлана поцеловала дочь и удалилась на кухню. Девушка окинула взглядом Евгения и, не сказав ему ни слова, пошла вслед за матерью.
— Мама, я хочу тебе сообщить очень приятную новость, — произнесла она. — Я выхожу замуж.
— Как? Как это ты выходишь замуж? Постой! — отставив кастрюлю в сторону, слегка заикаясь, произнесла Семицкая. — Кто он? Кто его родители? И вообще... Почему ты приехала одна, а не с ним? Женя... Женечка... Ходи сюда! Ты слышишь! Нет, ты слышишь, какой нам сюрприз преподнесла Татьяна! — всплеснув руками и кипя от злости как чайник, просипела Светлана.
— Он очень порядочный человек, — решительно произнесла Татьяна. — И очень меня любит.
— Кто же он? Сашка из твоего класса, или еще какой-нибудь прохвост?
— Нет, мамуля, на этот раз ты ошиблась. Это не Сашка и не какой-нибудь прохвост, а уважаемый Семицкой и Лучезаровым человек. И он никто иной, как Сайфульдинов.
— Кто? Сайфульдинов? — Светлана рассмеялась. — Ты что, сошла с ума? Он же тебя на двадцать лет старше.
— В подсчетах ты ошиблась. Он меня старше не на двадцать лет, а на восемнадцать лет, три месяца и пять дней. И достался он мне по наследству.
— Что за чушь ты несешь!
— А что это ты так разволновалась?! В чем причина твоего волнения? Ну, подумаешь, лишилась любовника.
— Замолчи! — скрипя зубами, выдавил из себя Лучезаров. — Как ты разговариваешь с матерью!
Татьяна окинула холодным взглядом Евгения и, усевшись на стул, стала вслух вести свои рассуждения.
— Ты, уважаемая Светлана Сергеевна, в своем упрямстве, в своем желании заполучить Лучезарова, потеряла не только покой и сон, но и дочь. Он стал твоим наваждением на долгие годы. И вот ты дождалась своего заветного часа. Твоего Женечку наказал Бог. Пришел его час расплаты... От него ушла молодая жена, умерла мать, он остался без работы, от него отвернулись друзья, товарищи, он превратился в беспомощного мужчину-калеку, на которого без слез на глазах нельзя было смотреть. И вот на его горизонте появилась ты... Милая, заботливая, ласковая. Ты выполняла все его прихоти, только бы он не расстраивался. Вначале вы продали его квартиру, затем квартиру его родителей, и перебрались жить в нашу, а меня отправили к бабушке с дедушкой. Вам нужно было рассчитаться с долгами, в которых твой муженек увяз, играя в карты. И тут вам подвернулась еще одна халява. Женечкин дядюшка, предчувствуя скорую кончину, предоставил вам дом. И ты, позабыв про меня, оставила дочь чужим людям и переехала в другой город.
— Александра Петровна тебе не чужая, — произнесла мать, слегка поперхнувшись. — Мы переехали к дяде только потому, что он жил недалеко от Москвы, а Жене нужно было лечиться.
Семицкая не забыла упомянуть дочери, что Лучезаров нуждался в пластических операциях, которые ему сделали одну за другой.
— Ты, мамуля, видела, как у тебя на глазах погибает любимый человек, и поэтому по ночам стала писать сценарии. И написала. А дальше был тупик. Нужны были деньги для осуществления твоей и Лучезарова мечты. Ты стала спать с толстосумами, в надежде на то, что они профинансируют твой сценарий. После долгих путешествий из одной постели к другой, наконец-то, судьба над тобой сжалилась и послала тебе вдовца Сайфульдинова. Он был не только богат, но и прекрасно сложен. А в постели... — девушка облизала языком свои пухлые губы и, тяжело вздохнув, слегка прикрыла веки. — В постели он настоящий тигр!
— Все, хватит! Достала! — закричал Лучезаров, выходя из себя.
— А что ей оставалось делать? — поднявшись со стула и подойдя к нему, спросила Татьяна. — Тебе было нужно только одно... Ты мечтал сниматься в кино. Ты им бредил... Вот твоя женушка и написала сценарий, как бывший мент, попавший в аварию и ставший калекой, больше уже не нужен своей доблестной милиции. Что делать бедному милиционеру, прикованному к инвалидной коляске? Как дальше жить? Вот в порыве ярости он и решил возглавить банду... Он стал главарем преступной группировки, от которой содрогался весь город. Ты вновь замелькал на экране. О тебе снова вспомнили. Каждый из вас получил то, что хотел. Ты славу, а твоя жена любовь.
— Прекрати!
— Ты ведь прекрасно знал, что твоя жена обласкана любовником, и дрожал от страха, боясь, что она к Сайфульдинову перейдет жить, оставив тебя одного.
— Все! С меня достаточно! — вырвалось из груди матери.
Взбешенная Семицкая, взмахнув рукой, изо всей силы влепила дочери пощечину. Татьяна отскочила в сторону. На мгновение они застыли и с ненавистью глядели друг на друга.
— Так вот, знайте, Сайфульдинов больше денег вам не даст! И тот сценарий, что ты ему месяц назад принесла, я порвала! Сейчас у него есть на кого тратить деньги! — выкрикнула в порыве гнева дочь.
— Как это он не даст денег?! — растеряно спросил Лучезаров. — Я что-то не понимаю... У нас написан сценарий... Я уже вел переговоры с режиссером... Постой... Не горячись... Света... Нет, Света, ты слышала?! Он же нам обещал... Я ему недавно звонил... Это невозможно!..
— Что в этом может быть невозможного?! Деньги его, а, следовательно, скоро станут и моими. Почему я ими должна разбрасываться? И вообще... Давайте закроем эту тему.
Над комнатой повисла минутная тишина, которая была прервана нервным кашлем Лучезарова. Его лицо моментально покрылось красными пятнами. Он несколько раз пожал плечами и стал нервно ломать пальцы рук. Евгений бросил оскорбленный взгляд на дочь и тяжело простонал.
Татьяна окинула взглядом мать. Ей стало очень жаль ее. Жаль потому, что этот сидящий в двух метрах от матери мужчина принес ей в молодости только слезы и разочарования, этот мужчина, который сейчас весь дрожал от гнева и возмущения, так и не принес ей долгожданного настоящего и не обещал никаких перемен в будущем.
«Мама... Моя мама, какая же она несчастная женщина, — подумала дочь, посмотрев в лицо матери. — Как она могла так долго ждать и верить, что будет рядом с Лучезаровым счастлива. И вот она рядом с ним в одной постели... И что... Он постоянно только и делал, что думал о себе. А она... Она бросила свою любимую работу, дочь, только чтобы быть рядом с ним. Счастье, которое она так долго ждала и в которое так верила, оказалось призрачным, похожим на мираж».
Татьяна подошла к матери и поцеловала ее в заплаканную щеку.
— Мама, Сайфульдинов любит меня. Он такой нежный со мной, такой сексуальный, такой... Мамочка, с ним я буду счастлива. У него такой нежный взгляд, такое гибкое и крепкое тело. Я, как только вижу его, сразу же чувствую себя желанной женщиной. Это не важно, что он меня старше... Он мне может дать то, что не могут дать мои сверстники.
— Но у него ведь восьмилетняя дочь? Ты хотя бы подумала о ней?
— Да. С Наташкой мы подружились. Она чудная девчушка. Мамочка, у меня к тебе есть большая просьба. Напиши сценарий, как восемнадцатилетняя девушка влюбилась во вдовца, который на двадцать лет старше ее. Только, прошу тебя, со счастливым концом. Я хочу быть счастлива.
— Ты будешь счастлива. Обязательно будешь счастлива. Ты единственная радость в моей жизни, — со слезами на глазах произнесла Семицкая.
— А Лучезаров?
— Он твой отец.
— Светлана, — произнесла вошедшая в кабинет заведующая отделом писем Людмила, — звонила Татьяна. Она спрашивала, в каком ты сегодня настроении пришла на работу. 
Всю дорогу женщины молчали, только, подъезжая к дому, Семицкая попросила Людмилу, чтобы та обзвонила все больницы и узнала, в какой лежит Лучезаров.
— Светлана, что с тобой? — голос мужчины вздрогнул.