Своя стезя - afield.org.ua Стезя - тропа, узкая дорога для путников (В. И. Даль). Желательно, чтобы человек состоялся в человеческом мире, чтоб сложилась его судьба, чтоб он был замечен, отмечен, любим, обожаем. Это в идеале. 



[Мир женщины] [ФеминоУкраина] [Модный нюанс] [Женская калокагатия] [Наши публикации] [Коммуникации] [Психология для жизни] [Душа Мира] [Библиотечка] [Мир у твоих ног] [...Поверила любви] [В круге света] [Уголок красоты] [Поле ссылок] [О проекте] [Об авторах] [Это Луганск...]
[Afield — на главную] [Архив] [Сила слабых]
return_links(2); ?>



Александрина

СВОЯ СТЕЗЯ

     Начало: Тому, кто «на депрессии женат»

     «Стезя — тропа, узкая дорога для путников» (В. И. Даль). Желательно, чтобы человек состоялся в человеческом мире, чтоб сложилась его судьба, чтоб он был замечен, отмечен, любим, обожаем. Это в идеале. В действительности же в нашей земной юдоли мало ли судеб поломанных, разрушенных, непонятых, непринятых, растоптанных, не нашедших себя. Жизнь дарует свои блага по-разному: кому лукошко, кому ложку, а кому ни крошки. Возможно и такое.

СИЗИФА

Вязала платок пуховый —
А вышел мешок дырявый.
Садила росток дубовый —
А вырос пенёк трухлявый.

Несла коромыслом воду —
Да всю её расплескала.
Трудилась для огорода —
Свинья его растоптала.

Бежала за птицей счастья —
Она улетела в горы.
Купила однажды сласти —
Меня объявили вором.

Сложила немало песен
Как будто без всякой фальши —
Сказали, что это — плесень,
И пусть плесневеет дальше.

Спешила дорогой к храму,
Неся своё покаянье —
И вдруг провалилась в яму,
Где ждали меня пираньи.

Держу сокрушённым сердце.
О, Боже, пока жива я,
Не дай затвориться дверце,
Когда я к Тебе взываю!..

Своя стезя      Это не означает, что личность должна скатиться в пропасть. Это означает только, что у данного человека особая жизненная стезя, другая стёжка-дорожка, иное, отличное от других, предназначение. Растут же деревья и в чистой зелёной дубраве, и на пыльной душной автотрассе. Те и другие — земные Божьи творения, которым нет цены. Терпению, самопожертвованию и ещё многому другому надо бы учиться у деревьев.
     Только, когда нисходит на нас печаль, когда обрушивается горе, каждому его собственное горе кажется величиною со слона. Как-то одна из моих пациенток обронила: «Мне так тяжело, как будто держу на плечах земной шар, и я за него в ответе». Вспомните, кому-то из вас, возможно, знакомы эти долгие часы уныния, апатии, безысходной и беспросветной тоски и одиночества, пустоты под сердцем, сухости во рту, бледности кожи, тусклости глаз, а также мутный неподвижный туман в голове и вялое течение вязких мыслей, нежелание видеть всё и вся, а тем паче действовать, равнодушие к своей и чужой боли, к родственникам, которые в это время обуза, ощущение полной абсурдности собственного существования. И тело, мешковатое, ненужное, висит на позвоночнике, как на вешалке.

ДЕПРЕССИЯ

Работа валится из рук
И ускользает в решето,
Чего-то весила — и вдруг
Пустопорожнее ничто.

Чего-то стоила она,
И я при ней хоть кем-то был
Вплоть до сегодняшнего дня,
Когда я сам себе не мил.

Когда зелёная тоска
В груди моей свернулась в ком,
Наверняка, как на века,
Легла замшелым кирпичом.

И я тащу этот кирпич,
Передвигаясь абы как, —
Не то я раненая дичь,
Не то распластанный слизняк.

Как пересохшая клешня,
Неповоротлив мой язык.
И если спросите меня,
Я вам отвечу напрямик:

«Вы говорите меж собой
О безобразном, о святом,
Но, Бога ради, не со мной,
Я умоляю вас о том!»

И на любой другой вопрос,
Отодвигая этикет,
Я, может, выдавлю под нос:
«И да, и нет, ни да, ни нет».

От вашей шутки, может быть,
Отгорожусь я пеленой,
Чтоб только вас не прогневить
Своей улыбкою кривой.

Как тяжело идти пешком!
Душа беззвучно голосит,
А тело вялым тюфяком
На позвоночнике висит.

Теряю силы без следа
И благолепие своё.
Вот и еда, как лебеда,
Меня воротит от неё.

Одежда стала велика,
И кожа дряблым рюкзаком
Иссохла так, что старика
Я вижу в зеркале моём.

Глядит он в узкие зрачки,
Скрививши серую губу,
Глазами, полными тоски,
С крутой «омегою» на лбу.

Да хоть бы выплакаться раз
И в три ручья, и просто так,
И на сейчас, и про запас —
Не нету слёз, ручей иссяк!

Завоевательница-ночь
Повалит с ног даже слона,
И мне противиться невмочь —
Но я ворочаюсь без сна.

А ночь безлунная — сурьма,
Меня берёт к себе в полон.
Она как вечная тюрьма,
Где приговор мне оглашён.

Грядёт рассвет. И солнце — в щель.
И первый луч в мою тюрьму
Шлёт новорожденный апрель —
Зачем он мне и я ему?

Наутро я совсем не гож:
Ещё не умер, но не жив.
Живей меня, наверно, вошь.
А я особенно паршив.

Нехорошо моей жене,
И я один тому виной.
Считай, обуза всей родне,
Мне тяжко с ними, им — со мной.
Они мне прямо говорят:
«Ты на депрессии женат».

Своя стезя      Эта депрессия психотическая, тяжёлая. Гораздо чаще, даже здоровых людей, постигает лёгкий вариант депрессии, или душевное ненастье. Оно наступает, когда человек сам себе перестаёт быть тайной, загадкой, когда он себе скучен и неинтересен. Ну, так знайте, что человек — бездна непознанного, тьма невидимых истин и нереализованных возможностей, и тому есть множество доказательств, да не об этом здесь речь. Быть может, где-то в затхлом чулане вашего опустошённого, опустившегося в депрессивный омут мозга пылится невостребованный творческий дар, дивные способности и умения, другое видение мироздания.
     Всё познаётся в сравнении с худшим. И не о том ли речь в ироническом диалоге из романа И. А. Гончарова «Обрыв»: «... здоров, умён, имение есть. Чего ещё: рожна, что ли, надо?.. — Что это значит, рожон? — А то, что человек не чувствует счастья, коли нет рожна. Надо его ударить бревном по голове, тогда он и узнает, что счастье было, и какое оно плохонькое ни есть, а всё лучше бревна».
     Вспомните А. Ахматову:

     «Думали: нищие мы, нет у нас ничего,
     А как стали одно за другим терять,
     Так, что сделался каждый день
     Поминальным днём, —
     Начали песни слагать
     О великой щедрости Божьей
     Да о нашем бывшем богатстве».


     Эмоция ищет выхода. Во что её излить — вот вопрос. Один пускается в ругань, в запой, в кутёж, в кураж, другой — в депрессию, а третий — в благодеяние, как у той же А. Ахматовой:

     «Одной надеждой меньше стало,
     Одною песней больше будет».


     Одинаково жалкая роль вечно спешащего неудачника с жаждой действия и роль постороннего бездействующего наблюдателя. Ещё жальче на пыльной дороге жизни оставлять розовые крылья молодости, полные всяческих иллюзий. Быть может, неудачники получаются от непомерно больших крыльев юности, а соответственно, от непомерной фантазии? Дисгармония молодости весьма часто кончается фрустрацией. Так именуется стресс рухнувшей надежды. Значит, был настрой на обязательный успех. Ошибочная установка. Наивная дума ранней молодости: я буду стараться, и всё получится, всё будет хорошо. Нет, даже если будешь стараться до полусмерти, не всё получится. Во всех надеждах и мечтаниях лучше держать в уме поражение, энный процент неудачного исхода. Иначе удары судьбы будут страшно болезненны. Если получится, хорошо, удача окрыляет, а не получится — поспеши подняться, передохнуть и утроить усилия. Плохо недооценить себя. И плохо переоценить.
     Кому не знакомо это предчувствие удачи, когда вот-вот, кажется, расправишь крылья и обретёшь могучую поступь хозяина своей судьбы? А потом — крушение, и долго-долго спускаешься с небесной праздничной высоты на горькую землю, молча принимая нудную канитель повседневности, и два победных крыла — для души и тела — уплывают в серое небытие, сгорая в синем пламени вечности, и земля превращается в обледенелый шар, на котором никак не удержаться, и ветром отчаяния несёт тебя по его ребристым меридианам...
     Надо только знать и верить, абсолютно верить, что и эта всесветная душевная боль отболит, поблекнет, ибо не может душа человеческая жить одним страданием. Это в горячей и несогласной молодости можно ещё рвать и метать, и бросать, и начинать сначала. У молодости есть на то права и силы, здоровье. Но молодость и здоровье — птицы пролётные, как прилетели, так и улетят. И после тридцати лет, в пору зрелости, и позднее всё же надо жить рассудком, разумом больше, чем эмоциями. «Я всё могу» — знамя молодости. «Не всё могу, но разумею» — палитра зрелости.
     Задайте себе вопрос: а разве для побед и успехов вас создала природа? А если у вас другая стезя? А если вы избранник, коему положено страдание? И не этим ли страданием будет измерена ваша человеческая сущность? Не она ли, эта мука сердца, будет проверять вас на человечность? Хорошо, если вы сильная личность, способная постоять за себя. Но эти заметки — в первую очередь для слабосильных, утончённых, ранимых, не умеющих отвесить сдачу, штурмовать вершины, не глядя себе под ноги, переступить через совесть, для тех, о ком сказала одна из киноактрис: «Моя героиня относится, к людям с тонкой кожей, эти люди не могут быть счастливыми, делая несчастными других».

НЕЗАТУХАЮЩИЙ КОСТЁР

Я — обгорелая трава,
Когда порой смотрю на Вас.
Я — пересохшая листва,
Когда шагаю мимо Вас.

Незатухающий костёр
Грозит меня испепелить —
И пусть, но только не позор
На ране совести носить.

Уж лучше мне сгореть дотла,
Чем опалить кого-нибудь.
И вместо зла — одна зола
Пусть мой очерчивает путь.

Я не хочу кривых дорог
И грязных лужиц за собой.
Вот выпал снег мне на порог
Искристо-бело-голубой.

И выхожу, как человек,
По снежной улице бродить,
Мои следы чисты, как снег.
Моей душе — такой же быть!

Горит костёр, его пока
Не удаётся мне сокрыть.
Издалека, издалека
Я буду Вас боготворить.

И обойду Вас стороной,
И постараюсь не глядеть,
Чтобы греховною волной
Вас ненароком не задеть.

Пусть жизнь звонит в колокола,
Зовя меня на торжество.
С её роскошного стола
Я не желаю ничего.

И ухожу на берега
К местам возвышенно-благим,
Где чисто-свежие снега
Сверкают бело-голубым...

     Выйти из беды — значит раскрепоститься, оставив себе только надежду. Не каждый способен это сделать на людях, не каждый может принародно выреветь, выплясать, перепеть, переплавить душевную боль свою. И для этих зажатых — нет на земле места более подходящего, убежища и чистилища более надёжного, чем природа.
     Надежда тлеет долгие годы, но не бесконечно. Когда-то наступит предел, опустошение, когда идол надежды больше не будет бередить душу. Перегоревшее жнивьё. Образуется пустота, которую можно заполнить вечными, непреходящими ценностями — шумом дождя, шелестом травы, трепетом листвы. Только не дать зачерстветь душе, не задохнуться во злобе и зависти, в сутяжничестве и корысти.

СЛИШКОМ КОРОТОК ВЕК

Слишком маленький срок
Нам отмерен для жизни.
Всех и каждого ждёт
Похоронная тризна.
Слишком короток век,
Чтоб творить безобразья
Под личиной вражды
Или благообразья;
Чтоб копить и копить
Ненасытную злобу,
Только чёрную желчь
Собирая в утробу,
А затем обливать
Разноцветною грязью
Тех, кто вышел в пажи,
А тем более — в князи.
Заодно и сосед,
Если он не по нраву,
Пусть отведает вкус
Ядовитой отравы...

Расползается месть
Без конца и без края —
Так и можно прожить,
Беспощадно карая,
Не боясь никого,
А направо-налево
И плевать, и косить,
Задыхаясь от гнева.

Но, взирая на нас,
Усмехается время,
Видя наших страстей
Непосильное бремя,
И, косясь на часы,
Роковые минуты
На земные дела
Оставляя кому-то.

И у звёздных миров,
У высокого неба
Нам бы надо просить
Не вина и не хлеба,
А хотя бы молить
Для себя снисхожденья
За земные свои,
За свои прегрешенья.

Своя стезя      Можно ли жить со злобой в душе, с отравой в сердце? Можно ли работать с ненавистью и презрением? Это сорняки. Слепой бурьян необработанной души. Прополоть немедленно! Новый день надо встретить с чистым сердцем, чистыми руками, чистыми глазами. «Не допускайте в своё сердце низменных инстинктов, жадности, злобы, зависти, недовольства и презрения, иначе они отравят вам ум и тело», — говорили древние врачи. Разве обман обогащает душу? Или месть? Или зависть? Разве в этом предназначение человека? Да, это тоже человеческие чувства. Но рядом с ними (нет, выше их!) живут альтруизм, самопожертвование, милосердие. Напомню, что альтруизм, по С. И. Ожегову, — это «готовность бескорыстно действовать на пользу другим, не считаясь со своими личными интересами». Позволительно такое грубое сравнение: первые три чувства — это амбар, вторые три чувства — это храм. Храм вашей души.
     Кто сказал, что человек всегда должен радоваться? И писать книги — только радостные? И слагать песни — только возвышенные, как доклады? И сочинять стихи — только восторженно-захлёбывающиеся? Да полно! Всё в природе земли меняется. Даже за световой день поразительно изменчиво небо, облака, сияние солнца, атмосферное давление, магнитные поля. Так же изменчиво состояние человека, его мятежный дух не мирится с узколобым оптимизмом, он «ищет бури», мечется, волнуется, отчаивается. И стоит ли этого бояться? Коли природа, взрастившая нас, столь изменчива, — нам и подавно суждена такая круговерть.
     Вот разновидности настроения: «забодаю!», «я люблю весь белый свет!», «я люблю Вас, сударь!», «размахнись, рука, раззудись, плечо!», «ах, зачем я не летаю?!», «жевали, жевали и выплюнули», «пропадай, моя телега, все четыре колеса!»
     И за это надо быть благодарным судьбе, что не лишила нас способности чувствовать печаль, боль, отчаяние. Эти чувства высокочеловеческие, и вот тому подтверждение в высказываниях писателей:
     С. Алёшин: «Страдание — неизбежная часть жизни. Как физическая боль — сигнал какого-то телесного неблагополучия, так и способность человека душевно страдать — сигнал того, что он человек».
     К. Паустовский: «Способность ощущать печаль — одно из свойств настоящего человека. Тот, кто лишён чувства печали, так же жалок, как и человек, не знающий, что такое радость, или потерявший ощущение смешного».
     Я призываю вас к знанию своей переменчивой природы, своего душевного состояния. А знание поможет одолеть страх перед неприятным и неизвестным. Нет ничего противнее и недостойнее человека, чем страх.
     Немало наших бед продиктовано страстным желанием быть «как все»: иметь «всё, как у всех», бежать туда, «где все». Древний рефлекс подражания, он есть и у обезьян. А ведь природа лепила из нас индивидуальности. Нет на земле абсолютно похожих, равнозначных людей. Генетический рисунок каждого человека причудливо разнообразен. Природой предназначены нам разные дороги, разные потребности. А мы с младых лет и до старости ломаем, комкаем, кромсаем, обстругиваем свои углы, неровности, чтобы в конце концов, после титанических усилий самоподавления, превратиться в среднестатистическую серость и на этом успокоиться: наконец-то всё, как у всех!
     Это своё стремление к единообразию мы самозабвенно переносим на окружающий мир. Каждый тополёк, посаженный вдоль дороги, стремится к индивидуальности, растёт непохоже на других. И только люди, движимые стандартными понятиями, упорно ампутируют тополиные ветви, придавая им форму одуванчика. Когда это ещё будет: год и два, и три покалеченные деревца будут стоять, как скелеты, пока великая сила жизни не выбросит новые побеги. Хоть «одуванчиком», но надо жить...
     А ещё для того, чтобы идти по жизни человеком, не зверем, необходимо мужество. Иногда его требуется охапка, целая скирда. И, кажется, нет больше сил, не могу больше тратить душевные силы, бездну энергии на выработку мужества, и завтра сломаюсь! Нет, сегодня! И это предел!..
     Предел чего? Предел твоего, моего, нашего личного горя, личного отчаяния. А мир беспределен. И природа беспредельна. И тогда остаётся взметнуть к небу чистый, незамутнённый взгляд — и перестать требовать! Ничего не требовать для себя — не в этом ли смысл подвижничества, милосердия, самопожертвования, альтруизма? Ибо множество несчастий и болезней наших проистекают от зависти, ревности, плохо скрытой и даже неосознаваемой агрессивности человеческого существа.

ЗЕМЛЯНАМ!

Я сгораю дотла, дотла,
Замерзаю в момент, в момент,
Усыхаю в миру одна,
Истощаясь на нет, на нет.

Поднимаясь едва-едва,
Озираю холмы, холмы,
А за ними лежат луга, —
Но они все немы, немы.

Я спускаюсь в долы, в долы,
Спотыкаясь, скользя, скользя.
Но глухи они, и, увы,
Докричаться нельзя, нельзя.

Тонет голос в глуши, в глуши.
Даже эхо мертво, мертво.
А кого я зову в ночи? —
Никого вокруг, никого.

А кого я ищу, ищу?
Неужели землян, землян?
Сколько боли от них терплю
И страдаю от ран, от ран.

Разве мало заноз, заноз
У меня на душе, душе?
А прощённых обид обоз
Исчезает уже, уже.

И себе на беду, беду
Иль на радость — и пусть, и пусть!
На рассвете к костру, к теплу
И к землянам вернусь, вернусь!

Своя стезя      Тяжко любить людей. Они зыбки и ненадёжны, они изменчивы. Быть может, только одного Бога да сотворенную Им природу можно любить неоглядно, без страха быть отверженным и ненужным. Как не вспомнить при этом исповеди учёного-естествоиспытателя и религиозного мыслителя П. А. Флоренского: «Мне странно думать сейчас, а тем более писать, что в такой насыщенной взаимным признанием и взаимной любовью семье, как наша, такой внимательный и нежный, слишком даже нежный, каким я был, я в сущности, может быть, никого не любил, то есть любил, но любил Одну. Этой единственной возлюбленной была Природа».
     М. Поповский писал: «Человек не может только отдавать». Да, расходование себя без малейшего вознаграждения — тяжкая участь. Душа будет долго и мучительно терзаться обидой, отчаянием, депрессией, яростью. Если при этом потерять человеческий облик, то можно и озвереть, и возненавидеть всех и вся. Главное — дожить до гармонии, до того времени, когда удастся умерить свои притязания на окружающий мир, когда больше не потребуется невозможное, когда появится просветление, очищение, возрождение души, и останется только благодарность миру, мудрость прожитых лет. Потом настанет пора, когда вам больше не понадобится чужое сочувствие.

НИКАКИХ КОНФРОНТАЦИЙ!

Не выношу никаких конфронтаций
И не терплю атмосферу вражды.
Пусть начитают мне горы нотаций,
А оскорбленья уложат в скирды.

С пеной у рта пусть меня ненавидят,
Запрезирают до мозга костей,
Словом змеиным смертельно обидят, —
Я их прощу, словно малых детей.

Все их усилья, пожалуй, напрасны:
Злобою я не отвечу на зло.
Бедные, как они, видно, несчастны,
Коли такое у них ремесло!

Вон как скосило дрожащие губы
И вырывается пламя из глаз.
Кажется, что на меня лишь сугубо
Чёрная желчь изольется сейчас.

Пусть изливается, я её смою,
Ей не удастся меня пропитать:
Дух мой, поправ притяженье земное,
В чистой лазури привык обитать.

Своя стезя      Смирить себя во имя добра, ради высшего смысла бытия. Только на этой стезе можно обрести себя вновь, уже в новом качестве, с новым видением мира и себя в нём. Каким же? А вот таким:
     — никто ничего мне не должен;
     — погоду своей души я создаю сам;
     — умею довольствоваться малым;
     — не ставлю заведомо невыполнимых задач;
     — всякое желание соразмеряю со своими возможностями;
     — могу обуздать любое своё желание;
     — удивляюсь каждому утру жизни;
     — стараюсь жить на волне альтруизма.
     Как писал Сенека: «Жить, значит нести военную службу». Пусть достанет на себя иронии, как означено на татуировке молодого допризывника: «Рождён для мук, в счастье не нуждаюсь». Всё зависит от уровня притязаний. Если жить потребительски, то мне много чего не хватает, и я несчастное жалкое создание. Если жить жертвенно и милосердно, то у меня есть всё, и я — счастливый человек!
     И значит, всякую душевную муку можно переплавить в доброе дело. Бездействовать нельзя. Только действие! Поможет доктор время. Но потребуется высокая работа души, чтоб не во зло, не в обиду — только в добро! Во имя! На благо! Это получится не сразу. Всё ваше естество будет протестовать, метаться: как? Со мной — зло, а я — в добро? Негоже! Несправедливо! И тёмные силы души (у кого их нет!) долго будут роптать и царапать сердце. Не позволяйте себе быть брюзгой! Любой ценой растопить льды! А это можно сделать только душевным теплом единственно из желания потушить ещё не разгоревшийся костёр, разрядить атмосферу, грозящую скандалом, склоками и междоусобицами.
     Добро должно быть бескорыстным. Не требовать, не ждать себе вознаграждения, иначе содеянное вами — уже не добро, а заём: ты — мне, я — тебе. Ещё более высокое качество служения миру, почти недоступное нашему пониманию, — творить добро безымянно, как сказано в Евангелии от Матфея: «Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас...»
     Это единственная возможность выйти человеком из бедствия. Даже если впереди ничего нет. Даже если больше терять нечего. А разве природа, процветая и радуя нас, думает о вознаграждении? Она всё делает даром. Вот и стоит на опушке в березняке этакое тонкое высокое белоногое создание с мелкими, только что распустившимися клейкими листочками, молча сияет небесной своей красотой и невинным очарованием, чуть трепеща изумрудно-зелёной кроной с повислыми пылящими серёжками. Чистая грация!
     Сенека в «Нравственных письмах к Луцилию» писал: «...чем можешь, притесняй тело и освобождай место для духа». Человек — существо телесное и духовное, но больше духовное. Только, кто больше, кто меньше. Какой ущербной должна быть личность при малом содержании и наполнении души! Человеку дано видеть мир в его многоцветьи и многоразличии. Человеку дано слышать звучание мира сего. Человеку дано чудо прикосновения к живому трепетному созданию. И всё это — для наполнения души. Разве телом мы живы? И его благополучия достаточно для бытия? Нет, духом, только духом! И душа наша жива, покуда наполнена природой. Вспомним ещё раз П. А. Флоренского. В 1929 году в письме к В. И. Вернадскому, развивая его учение о биосфере, он писал: «...о существовании в биосфере или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, то есть о существовании особой части вещества, вовлечённой в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа».

СВЕТ В ДУШЕ

Лучше быть жертвой, чем палачом —
Хоть с гильотиной, хоть с кирпичом.
Лучше ходить с пробитым плечом,
Чем угрожать кому-то мечом.

Лучше быть битым, чем избивать.
Лучше поститься, чем пировать.
Лучше нуждаться, чем воровать.
Лучше казниться, нежели врать.

Лучше молчать, когда всюду крик,
Попридержав немного язык.
Лучше искать чистейший родник,
Чем окунуться в мутный арык.

И безответно лучше любить,
Нежели злобу в сердце копить.
Лучше корыто скорби испить,
Чем через совесть переступить.

Лучше принять как благо и честь
Жизнь такую, какая ни есть.
Вместо того, чтоб из кожи лезть,
Лучше пуд соли при жизни съесть.

И претерпеть судьбу до конца,
Не потеряв своего лица.
Лучше идти тропой мудреца,
Нежели стать на путь стервеца.

Лучше лишиться всего, всего,
Кроме сокровища одного —;
Света в душе, и ради него
Стоит гостить у мира сего.

КАК ДОЛЖНО

Всё должно быть, как должно:
     благородно и чисто,
Без единой помарки, —
     а во имя чего!
А во имя свободы
     светозарно-лучистой,
На её именины,
     на её торжество.
Должно петь о свободе
     непорочного духа,
О его совершенстве,
     о его красоте,
И пускай эта песня
     не для каждого слуха,
И не место ей в нашей
     колготе-суете.
Должно петь о святынях
     и осознанных жертвах,
Воздымая их выше
     заурядных сует,
Рассылая по миру
     в белокрылых конвертах
Этот чисто-кристальный
     и высокий сюжет.
Должно петь о печали —
     песня душу омоет —
Воспевать состраданье,
     и во славу его
Прожигать своё сердце,
     разумеется, стоит,
И другого от жизни
     не желать ничего!

Из книги Александрины «С любовью к Ундорам»
В иллюстрациях использованы виды курорта Ундоры.


Александрина. О СЧАСТЬЕ БЫТЬ САМИМ СОБОЙ
ГОРЕМЫЧНАЯ МУЗА


Опубликовано на сайте Afield.org.ua (Поле надежды) 30 марта 2007 г.



[Afield — на главную] [Архив] [Мир женщины]
[Сила слабых] [ФеминоУкраина] [Наши публикации] [Модный нюанс] [Женская калокагатия] [Коммуникации] [Психология для жизни] [Душа Мира] [Библиотечка] [Мир у твоих ног] [...Поверила любви] [В круге света] [Уголок красоты] [Поле ссылок] [О проекте] [Об авторах] [Это Луганск...]


return_links(); ?>