Это не письмо в бумажном смысле слова: в нём нет страниц. Но звуковым письмом я его назвать вправе. Это — монолог человека моего поколения. Он наш, из самых первых акселератов. Он помнит, как это было: как нас, совсем ещё детей, таскали по взрослым клиникам — от районного эскулапа до профессора от медицины. Искали несуществующие пороки, выдумывали болезни. А только и всего — в мир пришли непохожие — акселераты, ещё не знавшие этого своего имени. Но всегда веровавшие, что именно они — гадкие утята в отечественном птичнике — ещё обернутся белыми лебедями онтогенеза. Теперь нас много таких — взрослых на глаз, но с детским в душе. И этот рассказ — о странствиях детской души взрослого вроде бы человека.
МОЛИТВА ПОЛУСИРОТЫ
— Знаешь, Господи, я боюсь, что Твоя Книга Книг, на излёте первой половины жизни упавшая нам в руки, так и останется для моего поколения литературным шедевром и кладезем христианской культуры. И только, и не более того. Потому что в ней мы не находим главной для нас притчи — Притчи о блудном отце.
Единственный известный нам способ не быть преданными никем — не верить никому и ничему. Нам уже пытались подсовывать земных богов — и бородатых, и лысоватых. Но эта кампания нам не подошла — хотя бы потому, что один из них называл своих лучших учеников и соратников не иначе, как «ценным партийным имуществом». А мы не хотим быть имуществом — ничьим и никогда.
А всё это квохтанье вокруг христианской веры, зачисленной сегодня в штат реаниматоров нашего общества (которому может помочь разве что психиатр), живо напоминает песенку 20-х годов (её мне пела бодрая московская тётушка): «Пионеры — лодыри, своего бога продали, денег накопили — нового купили».
Господи, у меня нет никаких навыков в разговоре с Тобой, я не знаю ни одной из молитв, хотя верю им — ведь слова их чисты. Но точно знаю, что Душа у меня есть — хотя бы потому, что она всегда не на месте.
Но что это за вера такая, что делит Душу на чёрненькие и беленькие не после Страшного суда (там хоть объективность), а здесь, на Земле, в храмах своих? Где не пускают дальше порога — дальше взгляд утыкается в аккуратненькую такую табличку: «Проход только для молящихся». То ли ЮАР, то ли обком...
Прости, да мы к своему домашнему зверью лучше относимся — они живут в наших квартирах на равных.
Однажды я, недостойный, перешагнул таможенную черту. И тут же меня сильно толкнули в плечо. Оглянулся — старик. Весь трясётся — и столько ненависти в глазах. Не говорит, не шепчет — шипит: «Ты как стоишь! Сложи руки, как отец учил!» Отец! И меня, человека вроде бы крепкого, словно по лицу хлестнули — и вышвырнули из безопасности взрослости — назад, в детство.
И с тех пор — уже года три — я обхожу тот дом божий стороной. Потому что преданные Тебе рабы Твои жестоки и злы. А Ты знаешь, что это был самый близкий мне храм на Земле? Я ведь бывал почти во всех костелах, церквах и мечетях сёл, городов и стран, где доводилось бывать. А доводилось во многих.
А знаешь, Господи, мне бы хотелось, чтобы Ты был. Мне очень интересно говорить с Тобой. Я многое узнаю о себе — то, о чём прежде не задумывался, и чувствую себя понятым.
Знаешь, что пишут наши психологи, эти профессиональные ловцы и трепанаторы человеческих душ, в своих учёных трудах? Что отец в семье — это опора и наставник. Мне хочется посмотреть им в глаза и спросить напрямую: «Вы с какой планеты, ребята? Валяйте, рассказывайте — не расколюсь». А может, даже передам запавший в душу рассказ о самом ярком — года в три-четыре — воспоминании моего ровесника.
Это когда дивной красоты ваза (наверное, старинной работы) летит через комнату — в голову маме, но «опора и наставник» промахивается, ваза вмазывается в угол печки и разлетается по белому кафелю жуткой красоты водопадом. И потом твой друг живёт с этой печкой «глаза в глаза» всю жизнь — и в пять лет, и в тридцать пять. Переезжать в другую квартиру бессмысленно — в другое детство не переедешь.
А вы знаете, товарищи психологи-инопланетяне, как это — всё детство чувствовать себя предателем? Ведь ты не можешь спасти самое доброе и чистое на этой страшной Земле — маму. И как это, когда всегда ты сам себе и опора, и наставник. И строишь себя «от противного». И что уж такое замечательное ты сможешь построить, ты, никогда не видавший идеала — того человека, которого строишь, и не очень-то верящий, что он вообще существует...
Я не знаю, с чего началась на Земле цепь предательств, — я не историк и не теолог, — но уверен, что первое её звено существовало задолго до рождения Иуды. И эта чёрная цепь всё раскручивается — из поколения в поколение — и калечит, и губит судьбы и души. Но я знаю, что 45 лет идёт в стране Великая водочная война. Что же ты, Господи, не остановишь eё! Война, где все — против всех. Водка ведь не обязательно бутылка, это ценностный ориентир, эквивалент забвения любой ценой. В пьянстве ли, в работе — всё едино. Где дети — как души брошенных собак в пригородных посёлках поздней осенью. Их любили только одно лето. И теперь они бродят стаями, заглядывая в душу любого прохожего: может, может, чудо ещё успеет? Раньше живодёра... Ну когда же, Господи, кончится это, ведь каждый — именно каждый «блудный» отец горькой моей страны, последний забулдыга, совсем пропащий, желает добра и света своему малышу?
Мне кажется, эта страшная война началась в День Победы в Отечественной — или ещё до неё. Не знаю, что и как было тогда, — но у меня с детства ощущение, что собственная страна предала своих спасителей. Страна, в которую слали американскую тушёнку и ботинки, трофейное кино, а не лекарства и протезы для победителей.
А сами победители оказались перед нечеловеческим выбором — и в этом нет их вины. Недавно, перебирая родительский архив, заметил текст на обороте красивой немецкой открытки:
«Дело движется к финалу, Скоро Гитлеру капут, Что же фронтовые жёны Как коровушки ревут?»
Значит, вещим женским сердцем почувствовали беду. «Фронтовые жёны» — и слова-то такого никогда не знал. Горький подвиг женщин, спасших своих любимых на войне и отпустивших их навсегда — к детям, чтобы не стали маленькие сиротами.
Господи, да ведь по возрасту так получается, что все жуткие богадельни моей страны в этот год, в этот час, в минуту эту набиты именно ими — святыми и безгрешными, абсолютно никому не нужными фронтовыми жёнами.
Их предали спасёнными ими — те, кто никогда и никому из детей своих не рассказывал, что, может, и живёт ещё на свете одна старушенция, спасшая их, маленьких, от сиротства.
И я знаю только один способ прекратить эту цепь вечных предательств — замкнуть её на себе, не отвечать предательством на предательство. Но это чудовищно трудно. И сегодня, когда на корнях Добра разрослось и щедро плодоносит Зло, но, как ни странно, из семян зла пробиваются ростки добра, Господи, если ты есть, дай нам хоть немного мудрости, чтобы понять, где — что. И как можно больше обыкновенного мужества, чтобы не предать своих учеников. Не предать ни иначе, ни точно так же, как предавали нас те, кого мы так долго искали и сами выбрали себе в Учителя.
Об этом уже сложена то ли притча, то ли сага, то ли новое Евангелие. Мне оно запомнилось так.
ПРИТЧА О ПОТЕРЯННОЙ ДУШЕ
Рассказывают, что жил на Земле человек со странным прозвищем — странным для коммуниста — Иисус Христос. Блестящий интуитивный психолог, с душой чистой-чистой,белой-белой. Полгорода в беде рыдало у него на груди, и для каждого находилось слово понимающего и действенного добра и совет — разумный и честный.
Естественно, что Учеников у него были когорты, а Учителем был от Бога. И был он Духовным Отцом для многих, иного никогда не имевших.
Но однажды пришёл чёрный день чёрного года. Одного из Учеников — может, самого талантливого — накрыла беда. На их профессиональном языке — «попал под танк», и, честно говоря, вытащить его было не в человеческих силах. Не знаю, почему, но, говорят, Учитель солгал на суде — на том, где Ученик пытался добиться правды (хотя это было занятием совершенно безнадёжным). Ученика выкинули с работы (для которой он, собственно, и родился) и вытолкнули из страны.
И с тех самых пор такой надёжный прежде мир Учеников и их общего Дела начало трясти. Потому что некоторые из коллег стали называть их Духовного Отца «Иисусиком», а Ученики — яро ненавидеть называвших. Учитель был для них всё таким же — чистым-чистым,белым-белым. Пожертвовавшим самым дорогим — лучшим Учеником — во имя спасения их общего святого Дела.
Прошло несколько лет. И снова пришла Беда. Была какая-то совершенно дьявольская логика в том, что Учитель продал и второго своего Ученика — может быть, самого любящего. Уже с большей пользой для себя, хотя, в общем, тоже недорого.
В час Предательства Ученику всё казалось: вот сейчас он умрёт, и весь этот ужас кончится. Но это Бог умирал в его душе — и всё не мог умереть. И Ученик простил своего прежнего Духовного отца. Так прощают прощаясь, в память о прежнем Добре, забыть и отступиться от которого невозможно.
Но на этой горькой Земле только любящие и сумасшедшие прощают своих убийц. И была своя горькая логика в том, что осиротевшего Ученика выкинуло из этого мира реальности в иной мир — бреда.
И тот, новый, его Мир прекрасен. Господи, да разве можно остаться нормальным в мире, где Христос распродаёт своих учеников?!!
У этого человека очень странное помешательство — странное для коммуниста. Ему всё кажется, что Душа его уже отлетела, и нашла настоящего Бога, и теперь навсегда с Ним, и Он не предаст её даже после того, как мир перестанет существовать. И за этим искалеченным человеком нужно всё время присматривать — ведь его всё тянет уйти вслед за Душой, и он изобретает всё новые способы ухода от жизни этой.
Господи, и это тянется годы, а его прежний Духовный Отец так и ходит по Земле без покаяния. Что же будет с ним на Страшном суде? Господи, ведь его Душа была прекрасна!
Господи, спаси Души всех отступившихся от нас отцов. Ведь мы простили им на самом страшном — детском, земном — суде.
Мы простили даже Тебе, оставившему нас так надолго. И знаем, что Ты простишь нам это прощение.
* * * *
На этот раз не будет не только имени — псевдонима: тайна редакционной исповеди священна.
Мне, автору размышлений над этими удивительными письмами, вспоминается одна окуджавская строчка.
«Вce ухищрения и все уловки не дали ничего взамен любви».
Да, сколько бы мы ни ковыряли пальцем в небе на предмет «А что там?», сколько бы ни проклинали род людской на языке философии, к каким бы теориям мироздания ни прибегали — находится человек, желающий одного: простить Жизни и быть прощённым ею. Да, это вариант не для всех. Для самых духовно сильных. Так давайте сделаем попытку стать ими, уважаемые мои коллеги по незримому колледжу мироздания!..
— Знаешь, Господи, я боюсь, что Твоя Книга Книг, на излёте первой половины жизни упавшая нам в руки, так и останется для моего поколения литературным шедевром и кладезем христианской культуры. И только, и не более того. Потому что в ней мы не находим главной для нас притчи — Притчи о блудном отце.
А вы знаете, товарищи 
Рассказывают, что жил на Земле человек со странным прозвищем — странным для коммуниста — Иисус Христос. Блестящий интуитивный психолог, с душой 
И тот, новый, его Мир прекрасен. Господи, да разве можно остаться нормальным в мире, где Христос распродаёт своих учеников?!!
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 20 апреля 2007 г.