Театр Лошади

История цирка и первых театров массовых зрелищ началась с лошади. С тех пор многое изменилось. Спецэффекты, актёрское искусство, совершенствуясь, сильно изменили театр. Неизменным лишь осталось участие благородного животного. Да и неизменным ли? Кто может быть артистом, для кого и зачем?
Театр Лошади

     Конный театр уже изначально задумывался как театр, где и люди и лошади — актёры — участвуют в создании спектакля.
     Смешение жанров — цирка, театра, кинематографа, породило совершенно незабываемое зрелище. Но о выступлениях Конного театра «Каскадёр» написано уже много, равно как и о людях, представляющих театр. И сегодня речь не совсем об этом. Я хочу рассказать о тех, кто, как настоящие каскадёры, всегда остаются за кадром, без имени в титрах, но без которых невозможен ни один спектакль, о тех, благодаря которым мы имеем право гордо именоваться конным театром — об ушастых, хвостатых и самых любимых артистах. Кто они, кроме как участники многочисленных каскадёрских баек и легенд?
     Надо ли говорить о том, какой труд — создание настоящего артиста, полноценной личности. Особенно, если это не человек. И, может быть, самое главное достижение в жанре конного театра — это именно работа с животным — кропотливая, тяжёлая, но достойная своего результата.
     Лошадь, которая чувствует себя артистом — это особая статья. Достаточно только посмотреть один из наших спектаклей, чтобы в этом убедиться. Постоянное напряжение, смена многочисленных ролей, масок и декораций. Но лампы затухают, аплодисменты смолкают, и в жизни начинает чего-то не хватать. Но и в повседневной, в ней хватает многого всего такого интересного, чтобы наши лошадки и их проделки занимали не меньше половины пресловутых баек и легенд театра. Спектакли бывают нечасто, поэтому, соскучившись по театру, четвероногие артисты устраивают настоящие спектакли в жизни. И таланта, и изобретательности им не занимать... Такой вот Театр Лошади, или, вернее, театр в Лошади.

     Итак, дорогой Зритель, позволь представить нашего первого героя.

     Картина первая.
     Жаркий летний день. По пыльной леваде бродит конь. Это Лурик. Он красавец, и знает об этом. Ему жарко и хочется домой, а единственный кустик, дававший хоть какую-то тень, уже давным-давно неосмотрительно съеден... Он изрядно повалялся в пыли, и чистотой победно сияет только нос и хитрый глаз, который всё чаще обращается к единственной дырке в заборе, в которой, бдительно размахивая кордой, стою я. Но подходит время обеда, коню смертельно хочется домой, и тогда начинается настоящий спектакль...
     «Договориться не получится», — грустно констатирует Лурик. Тогда в ход идёт запрещённый приём: коварное животное подходит к столбу для «волчьего гона», который только сегодня под палящим солнцем, не жалея ни ломика, ни «чьей-то матери», установили наши ребята. И не просто подходит, а начинает трудолюбиво его из грунта выковыривать, маскируя своё гнусное занятие под желание почесаться.
     Гневный окрик его ничуть не смущает, поэтому приходится идти и отгонять Луря подальше. Пользуясь случаем, вредное животное, крадучись, за моей спиной двигается в сторону освободившейся дыры. Но манёвр замечен, и мы бросаемся наперегонки к выходу. «Сегодня не мой день...», — читается в глазах Лурика. Наконец, игра в прятки наскучивает нам обоим, конь подходит ко мне и мордой выталкивает на дорогу к дому. Перед таким аргументом не устоять в прямом смысле на ногах, и Лурик, весело подпрыгивая, тащит меня домой в конюшню, радостно предвкушая обед. «Упрямая скотина!» — проникновенно шепчу ему на ухо...
     Картина вторая.
Театр Лошади

     Вечерняя сцена, стадион залит разноцветными огнями, шум зрителей на трибунах. Под звуки марша по сцене едет всадник — витязь со знаменем Святого Георгия — не кентавр (такое смешение жанров не наш стиль) — а наш художественный руководитель, народный артист Осетии Мухтарбек Кантемиров. Под ним с достоинством вышагивает красивый ториец — мощный, золотисто-яблочный, с серебряной гривой и хвостом. Под громкие аплодисменты, приветствуя зрителей, он встает на свою фирменную «свечу». Гордый поворот головы и лукавый молодой взгляд — разве скажешь, что ему уже 27 лет, и по человеческим меркам конь уже глубокий старик-долгожитель!
     В красавце Раудисе — коне Мухтарбека, мы узнаем нашего старого знакомца Лурика... Его смеющийся хитрый взгляд говорит о том, что нельзя всё время быть условно положительным или отрицательным персонажем. Даже если по паспорту у тебя два имени и двойное гражданство... Условно, потому что иногда, за кулисами, в величественном Раудисе нет-нет, да и проглянет шаловливый Лурик, неизменно вызывая к жизни цветистую речь тех, кто в очередной раз пал жертвой его изобретательности...

     Представление продолжается — на сцене сменяются витязи, татары, французы и казаки. Многогранный смысл спектакля стремительной волной добирается до зрителей. Но всё оказывается так просто. На трибуне молодая мать спрашивает ребёнка, указывая на всадника: «Ты знаешь, кто это на коне?» «Сказка», — завороженно шепчет малыш, протягивая ручонки к золотистому коню.
     Запомни это слово, Зритель. Мы не раз вернёмся к нему в своей бесконечной пьесе.
     Лурик понимающе подмигивает.

     Картина третья.
Театр Лошади

     Зимняя левада, заходящее солнце на голубом небе и снег, снег, снег, пронзительно белый. По этому снегу несется наш следующий герой — сам бело-серый, как все оттенки снега, орловец Сазандар. Летит из-под копыт снег, а одинокий, словно картонный, но такой живой силуэт коня стремительно уходит в закат... Это не сцена из кинофильма — это память о нашем товарище — ласковом умнице, трудяге и задире — мы окликали его Сазиком-Сказкой. Большой любитель порезвиться, он был одним из любимых коней нашего режиссёра Ростоцкого. «Дайте мне этого коня, и я в пять минут выиграю любую войну!» — часто любил говорить про Сазика Андрей Станиславович.
     К сожалению, в жизни каскадёров, неважно, людей или лошадей, не всё заканчивается счастливо. Заигрывание в трюке со смертью не меняет саму смерть. А часто в дело вмешивается совсем уже нелепый Случай. Мы прощались со многими достойными.
     Эта сказка — с печальным концом.
     Мы очень любили тебя, Сазик. Вот только, жаль, не уберегли.

     Картина четвёртая.
     Перед тобой, Зритель, Москва начала ХХ века. Всё почти как сейчас, только люди одеты по-другому, а кавалеры всё так же отвозят дам в театр. Но где-то по столичным улицам бродят подлые террористы, которых хлебом не корми, а дай почитать Бориса Савенкова с его обоснованием абсолютно негуманного поведения, а потом дай что-нибудь взорвать.
Театр Лошади

     Всё это совершенно непонятно нашему следующему герою — караковому рысаку Казанове, который стоит в четверике кареты посреди декораций «Мосфильма», где снимается фильм Карена Шахназарова «Всадник по имени Смерть», и изо всех сил привлекает к себе внимание демонстрацией своей гнусной сущности и наблюдая за «кровавыми разборками» фильма с высоты своего лошадиного разумения.
     В данный момент его занимает совершенно другая, но не менее нужная мысль: «Ну, терроризм. Как явление. Или феномен? Вот, наслушался. Да это всё происки злобных пиротехников, у которых понимаешь, руки чешутся без работы! И вот ведь совпадение — взорвать им, видите ли, нужно именно наш четверик! А если у меня хвост обгорит? Жить вообще стало опасно, вон вчера на меня уселся огромный страшный слепень, а потом не менее страшный «слепень» из актерской массовки! Но я же каскадёр. Хотя нет, я — звезда. Во. И потом. Режиссёр, конечно, вон он какой весь замечательный — даже под зонтиком сидит, но откуда ему знать, скажем, что пора обедать? А мне это желудок лучше всякого помрежа подсказывает».

     Прервём, Зритель, этот невероятно актуальный монолог, чтобы отметить, что трюковая сцена со взрывом кареты была особо одобрена режиссёром фильма Кареном Шахназаровым, как и работа всех каскадёров. Главные же герои сцены — четыре тёмных коня — были также одобрены и отмечены доппайком и выходным днём.
     «Что значит прервём?» — возмутился бы Казанова-Гугуня. «А кто выслушает лошадь?» Снова за кадром. Сегодня продолжения сказки не будет. Счастье поступает мелкими порциями, чтобы успеть его осознать.

     Всё было бы очень понятно, если бы не необыкновенная история этой «обыкновенной» лошади. Гугуня пришёл в театр совсем больным, и мало кто верил, что из него ещё можно сделать не то что артиста, а просто нормальную лошадь. Но в лучших традициях сказки про Гадкого Утёнка, в заботливых и любящих руках, он превратился, если не в лебедя, то в артиста точно. И теперь на любом выступлении Казанова, как «с корабля — на бал» — со съёмочной площадки фильма — на конноспортивный праздник, из упряжки четверика — на джигитовочную прямую: на все четыре копыта мастер! Мало где лошадь может похвастаться такой универсальностью, иначе, профессионализмом. Впрочем, он сам «сказал» — звезда, да и только. Артист и должен быть личностью. Особенно, если он — лошадь. А человеку, чтобы разглядеть это, нужно быть личностью вдвойне.
     Но это в кадре. А за кадром — огромный труд, вложенный в лечение, воспитание, обучение... И откармливание! А ещё в любовь. Взаимную.
     Вот и снова Сказка, куда от неё денешься, ведь мы-то выбрали сами. А твой выбор — с тобой, Зритель...

     Картина пятая, она же заключительная.
     Наш заключительный герой. Его зовут Осман, Масин, но себя он ощущает, как по паспорту, исключительно Стойким. Цель его жизни — успеть сделать за день людям столько пакостей, чтобы никто не успел догадаться, какой он на самом деле хороший...
Театр Лошади

     На сцене Масин — идеальная джигитовочная, богатырская по крепкой, ладно сбитой стати, лошадь, и в тачанку, что называется, и под принцессу. В будни — вредный, постоянно зажимающий уши тракено-(к)рысак, золотисто-гнедой, весь в пятнах, как питон. И такая цельная и интересная натура, которая сразу и навсегда занимает в человеческой душе нишу — «любимый». Не за что-то или вопреки — а просто. Раз и навсегда. Любимый.
     А ведь с характером, ещё каким непростым и неподатливым. Если Осману, например, надоедала чересчур тучная (по его мнению) прокатчица, то всё начиналось с выразительного взгляда, который, кроме презрения, не выражал ничего и не сулил сырьевому придатку в седле ничего хорошего. Аккуратно, почти нежно высадив даму в сугроб, очень довольный собой, Осман бодро отправлялся в конюшню. Встретив запертую дверь и укоризненный окрик, Масин всего лишь скромно прикладывал уши и прижимался поближе к родной кормушке. На самом деле, его почти никогда не наказывали в этих случаях, но по обыкновению в своём деннике он ещё долго крысился и громко обиженно сопел о проблемах глобализма, несправедливости жизни вообще и его, Османкиной, в частности...
     Наверное, каждый конник вспомнит массу забавных и не очень случаев, связанных с любимой лошадью. В моей памяти намертво застрял ещё один.
     ..Лошадей собирают на представление, в конюшне суматоха и всеобщее возбуждение перед спектаклем. В проходе, распятые на «развязках», стоят до блеска начищенные и причёсанные артисты, все убранные в парадно-сценическую амуницию.
     В деннике кружит Осман и нетерпеливо ждёт, когда же и он со всеми выйдет к зрителю. Всю свою лошадиную жизнь он страшно нервничал от скопления людей, от шумных огней города и боялся звуков взрыва, но, попадая на сцену, забывал о своих страхах и со всех четырёх ног, зажмурив глаза, первым бросался по команде всадника в самую гущу экранной «битвы». Он кружит в деннике и ждёт своей очереди. Но за ним не приходят.
     Тогда он подходит к окну разом опустевшей конюшни, смотрит на вечернее небо, уперев свой бархатный нос в пыльную решетку и тоскливо-призывно ржёт, то ли напоминая о себе, то ли желая удачи своим коллегам. Его выпускают гулять, и, прихрамывая, старый Масин идёт по лужайке и, наверное, вспоминает огни сцены. Эта сказка уже не для него.
     Но для тебя, Масюня, всё равно будут ещё и глубина бездонного неба, и пьянящие запахи трав — ты их не забудешь, пока жив. И пусть аплодисменты, так будоражившие твою кровь, больше не звучат для тебя — ты остался самим собой, просто поменяв «шкуру».
     А помнишь, Осман, как ты вышел на почётную пенсию. Ты всегда был моим «ровесником», а я забывала, что ты уже давно старик... Мне казалось, что твои 20 и мои — это один возраст. Помнишь, как тебе не понравилась новая хозяйка, ты убежал и нашёл себе дедушку в деревне и остался у него жить как любимый зверёк? И как вы стали жить душа в душу — два вредных старика, словно поведавших друг другу о своей бурной жизни... Ты помнишь, когда что-то было не по-твоему, ты весь морщился и топорщил коротко остриженную колючую гриву, и становился похожим на маленького толстого и смешного ёжика? А когда радовался, то лошадиная улыбка разглаживала на твоём лице мелкие морщинки, а глаза светились молодостью и азартом...
     Я не успела даже попрощаться с тобой. И не знаю, Осман, жив ли ты до сих пор. Но я тебя помню. И не только я. Ты тоже остался в нашей сказке навсегда.

     Эпилог.
     Вот она — наша бесконечная и разная сказка, с многоликими героями и финалами. Среди кадров и закадровых сцен мы всегда помним цену, заплаченную за результат.
Театр Лошади

     Как кусочки мозаики — представления, люди и лошади. Последние смотрят на нас и вас — лубочные, картинные кони, из спектакля и со знамени, с фотографий и записей. Но самые главные — те, которые каждое утро выглядывают из-за решёток денников, что, «мол, вот они мы, такие разные и живые, и не забудьте про нас».
     Понимаешь, Зритель, они делают эту сказку для тебя, с нами, людьми — и мы вместе доверяем тебе своё творчество. И артисты — люди и лошади одинаково знают о сказке, хотя для тебя мы многое оставляем за кадром.
     Она — трудная, местами трагическая, пропахшая пылью и потом; она же — нарядная, яркая, шумная и праздничная на сцене. С неизбежным пронзительно грустным, но светлым финалом — обязательно добрым — а как иначе, ведь она вся создана из любви — нашего главного чуда.
     А ещё такое же чудо — вышеперечисленные участники промелькнувших в памяти картин, наши лошадки.
     Без них мы не смогли бы создать эту сказку. Впрочем, без нас им бы тоже было всё по-другому.
     Мы уже давно пытаемся сказать, как уважаем их по-партнёрски, и очень-очень любим, как можно любить только заведомо более слабого, того, за кого мы несём ответственность, того, в кого мы вкладываем свой труд, того, чью любовь и доверие мы принимаем.
     Только вот, кажется, они уже давно всё поняли сами...

     P.S. Лурик? Что-о??? Не-ет! Он снова сбежал... Занавес.