Здравствуйте!

Спасибо всем, откликнувшимся на дебютный номер «Якорного поля»!
Отдельное спасибо Ольге Таевской (newwoman.ru) за дельные советы.

На сегодняшний день, признаться, я почти уже подготовила «первоапрельский» номер – нечто красно-бело-коричневое, с готическим шрифтом и картинками в духе Валеджо про монстров.:) Но передумала, и сегодня выкладываю «нормальный» номер. Все-таки не хочется превращать «место, где свет» в «место, где тьма», даже на один день, даже ради шутки. Шуток и без того, надеюсь, сегодня будет достаточно. А теперь – к теме номера...

Первое окно выходит в поле,
В поле наших самых лучших лет,
В этом поле не бывает боли,
И любой вопрос находит свой ответ.
Там и днем и ночью солнце светит,
Летом и зимой цветет земля,
Не взрослея, там играют дети,
И один из них - наверно я.

О Владиславе Крапивине можно говорить очень много. А лучше ничего не говорить, все равно неповторимую атмосферу его книг не передашь. И поэтому всех интересующихся творчеством автора отсылаю на его официальный сайт: http://krapivin.ru, на котором также есть очень многие из его книг.

С чего начинать читать? Многие советуют с трилогии «Голубятня на желтой поляне». У меня же знакомство с Крапивиным началось с фантастического цикла «В глубине Великого Кристалла». В него входит и «Застава на Якорном поле», которая дала название сайту, и о ней хотелось бы сказать несколько слов.

Пересказывать не буду – это ведь то же самое, что Чайковского напеть.:) Остановлюсь лишь на некоторых моментах, которые меня заставили «Заставу»:) выделить даже среди других крапивинских книг, каждая из которых любима по-своему. Все нижесказанное – мое личное прочтение книги, не более.

Поле вне времени и пространства, куда судьба однажды забросила героя... «– А ты знаешь, почему якорь на пуговицах у моряков?... Потому что якорь – знак надежды. Раньше, когда моряки уплывали в дальние моря, от якорей зависело их спасение. Во время бури, когда суша недалеко. Чтоб не разбило о скалы. Надежда, что вернутся домой.
«Якорное поле, – вспомнил Ёжики. И подумал: – Поле надежды. Какие-то якоря состарились, вросли в землю, их корабли отплавали свое. Но есть ведь и ростки...»

Место действия – солнечный южный Полуостров. Счастливое будущее... Так ли уж счастливое? «Кто папа, спрашивать не принято. С папами в наши дни сложно. Многие пацаны ничего про них и не знают. У Ежики в этом отношении положение, пожалуй, лучше, чем у других. По крайней мере он точно, без выдумок и сказок, знает, кто был отец...»

Мама погибла при загадочных обстоятельствах. Судьба, решив продолжить цепь испытаний юного Матвея Юлиуса Радомира, отняла еще и дом, друзей, поместив его в Особый суперлицей – интернат, где готовят будущих «владык мира». И когда становится совсем тоскливо, он сбегает из лицея и виток за витком ездит по подземной кольцевой дороге – слушает записанный на пленку мамин голос. Она объявляла станции, и однажды в давным-давно известном маршруте возникает новая станция – то самое Поле. На загадочном поле его ждут те, кто хочет устроить его встречу с мамой – в параллельном мире она жива. Но встреча на состоялась. Матвей, смутившись перед новыми товарищами, не назвался тем имени, которым звала его мама... Они же могли сделать это только однажды, а ждали они мальчика по имени Ёжики.

После этого Ёжики еще раз окажется на Поле, но – по вине тех самых «будущих владык мира» – безрезультатно... В те дни к нему в руки попадает мыслящий кристалл, который оказывается мальчишкой по характеру, и с которым они быстро становятся друзьями. Но нового друга в нужный день надо отправить в космос. Вот о чем говорят друзья перед расставанием.

«– Яшка, я не понимаю!.. Ведь Якорное поле – оно же есть!
– Оно-то, видимо, есть, – невесело отозвался Яшка. – Я не знаю про другое...
– Про что?
– Есть ли там... твоя мама.
...
– А как узнать?!
– Это можешь только ты. Сам.
– Как?
– Иди опять. Пробивайся. Две попытки уже было, третий раз, может, повезет...
«Как в сказке», – с ознобом подумал Ёжики.
– Как в сказке, – серьезно отозвался Яшка. – Поэтому смотри: третий раз не пробьешься – значит, все... Наверно, такой закон.
– Но второй раз была засада. А если и сейчас?
– А ты плюй на все правила! На все Мебиус-векторы, темпоральные кольца и меридианы. Рвись напропалую! – совершенно непонятно и сердито посоветовал Яшка.
– Знать бы, на что плевать! Я об этих векторах и так ничего не знаю! Я просто ехал, шел, бежал, вот и все...
– Значит, надо снова, – неуверенно сказал Яшка. – Ехать, идти, бежать. Только еще быстрее... прямей. Это же третий раз...»

Однако, когда дело доходит до отправки Яшки:

«– Тебе ведь не выбраться нынче днем на Поле, – опять зажужжал Яшка. – А для меня, для взлета, сегодняя последний вечер. Завтра меридиан выйдет из совмещенных плоскостей, и это на полгода. Опять столько ждать... Я потому и рассчитал, я тороплюсь...
– А мне говорил: плюй на все эти законы и векторы...
– Так у тебя же своя дорога. А у меня своя, и законы свои...»

В финале так и получилось – «еще быстрее... прямее»...

Вот так и мы... Ездим без конца по нашим кольцевым линиям. То утешаемся станцией – приятным воспоминанием, то ждем, когда поезд вынырнет на поверхность и в окне вместо темноты тоннеля мелькнет лучик надежды. Но когда, услышав наши просьбы и мечты, поезд выносит нас на Поле Надежды – ... мы теряемся, тушуемся, не можем произнести свое настоящее имя; медлим, думая, что это навсегда, и можно прийти в следующий раз. Делаем все возможное, чтобы потерять свой шанс, свою надежду. «Когда я вернусь, снова буду один, под серым небом провинции... Прощай, чужая земля, но нам здесь больше нельзя...» Потом опять едем, идем, бежим, но... «Уходи, ты мне не интересен...» Это Волшебник, «Обыкновенное чудо». Устав создавать не используемые героем шансы, он просто перегородил ему подходы к дому. И выход теперь один – рваться напропалую. Через все векторы и меридианы... Что и сделал Медведь, и – как и Ёжики – ему это удалось.

Вот бы и нам знать свою Дорогу, свои «законы, темпоральные кольца, векторы и меридианы...» Вот бы, попав на Поле Надежды, не перепутать его ни с каким другим земельным угодьем, вот бы не растеряться, предъявить все ники, сделать все остальное, что нужно, вовремя... Наконец, если уж упустили шанс, вот бы хватило духа действовать, невзирая на его отсутствие...

Такая вот сказка... Однако, вступление затянулось, переходим к номеру журнала.

Виртуально ваша, Светлана.

(Наверное, надо заметить в скобках: говоря «плюй на все правила...» и т.д., Владислав Петрович Крапивин, конечно же, не призывает к противоправным и антиобщественным действиям.:))

Продолжение книги М.Е. Бурно «О характерах людей».
В сегодняшнем выпуске – напряженно-авторитарый и тревожно-сомневающийся характеры. (Конь и трепетная лань...;)) .

Существо напряженно-авторитарного (эпилептоидного) радикала – в реалистической авторитарности, сказывающейся прямолинейно-агрессивным, самолюбивым мышлением, чувствованием и поступками. Душевную напряженность такого человека по-настоящему смягчает лишь какая-то реализация, осуществление его изначальной авторитарности, – и хорошо бы, чтобы реализация эта происходила с пользой для общества.

Прямолинейность мышления, чувствования всегда более или менее агрессивна – и агрессивность всегда прямолинейна. Не агрессивен тревожно-сомневающийся. Он постоянно взволнованно сомневается, рассматривает со стороны свои мысли и чувства – так ли думает-чувствует, в соответствии с разными обстоятельствами жизни? Тревожные сомнения по закоулкам ищут истину, обнаруживают то драгоценное, мимо чего прошли по прямой дороге бестревожные, прямолинейные в своем мышлении.

Существо тревожно-сомневающегося (психастенического) радикала – обусловленная природной, изначальной тревожностью-дефензивностью, вкупе с чувственной жухлостью-блеклостью и засильем реалистической аналитической работы мысли, тревожно-тягостная неуверенность в своих достаточно реалистически-земных чувствах, особенно при обстоятельстах, когда эти чувства принято, следует как-то естественно обнаруживать (в беседе с малознакомым человеком, в обстановке радостного или горестного события и т. п.).

Тревожная сосредоточенность на мыслях об ускользающих непосредственных чувствах нередко объясняет и несобранность, житейскую рассеянность этих людей. Дефензивность, загруженная подробным аналитическим размышлением, сотканным из сомнений, обнаруживает себя сложными нравственно-этическими переживаниями с обычным здесь тягостным самообвинением.

Не будучи достаточно практичным, такой человек должен воспитывать в себе готовность действовать, одолевать свою лень в сложной работе мечтаний. Бывает, тревожно-сомневающийся (психастеник) любит свою заболевшую собаку, а к ветеринару все не отведет ее (ленив на подъем). Неорганизованному по природе своей психастенику (тревожно-сомневающемуся) необходимо жить по расписанию, в режиме, радуясь и тому, что выполнил расписание хоть на две трети.

Непрактичность, обусловленная во многом инертностью-медлительностью, обнаруживает себя и в том, что тревожно-сомневающийся не предложит вовремя помочь знакомой женщине с тяжелой сумкой, не спохватится сказать вовремя доброе слово нуждающемуся в нем – с последующим внутренним раскаянием. И тут ему также ничего не остается, как заранее дрессировать в себе готовность действовать, дабы не мучиться потом угрызениями совести.
Полностью

В сегодняшнем номере – маленький очерк «Изящная повелительница» – о том, что такое «от кутюр» и «прет-а-порте».

Что такое мода? Мода – это старая наша шапка. Или новое наше платье. Мода стара, как листок смоковницы, и нова, как первая весенняя почка в саду.

Мода отражает социальное, политическое и культурное состояние общества. Мода заставила французскую императрицу Евгению в 1869 году взять с собой 250 платьев на праздник открытия Суэцкого канала. Мода заставила 27 парижских швей в XIX веке за 11 дней изготовить бальное платье из 100 метров ткани.

В 1900 году парижские кабаре бросили вызов: обнаженные женские ноги. В 1926 году весь Париж смеялся над карикатурой «эмансипированной женщины», сидящей на облаке, закинув ногу на ногу. Примерно в то же самое время неисправимые зубоскалки припевали вслед всякой женщине, одетой сколь-нибудь современно: «Отрезала косы, чтобы детей пугать». Вот так, с насмешками и жестокими конфликтами на рынке, мы входим в наше время и с отчаянием констатируем, что «все модно». А мы все-таки хотим одеться хоть немного, но «эдак»!
Полностью

Сегодня представляю вам отклики на статью Ренаты Ларичевой«В ловушке собственного детства» (на ее публикацию в газете). Эта статья была помещена в предыдущем номере.

Спасибо тебе, незнакомый любимый человек. Спасибо за твой чудесный, неповторимый мир, за рассказ об оазисе, который гибнет. Не могу не писать, не попытаться помочь. Начну с того, что ты самый нормальный человек из всех, кого мне пришлось встретить, познакомиться, услышать, понять. Жить в нашем жестоком мире, все видеть и понимать тяжело, почти невозможно. Хорошо себя чувствуют только те, кто душу имеет такую же грязную и смело плещется в этих помоях, или те, у кого плотно закрыты глаза, уши, нос, и только рот, не боясь захлебнуться, требует колбасы и секса.

Что же делать, не будучи ни тем, ни другим? Мне кажется, это твой путь. Создать свой мир, где собрано только прекрасное: лес и стихи, море и корабли под парусами. А ты Фрези Грант – бегущая по волнам – центр и смысл этого мира. Иначе просто и быть не может.
Полностью

Сегодня в «Публикациях» еще одна статья Ренаты Ларичевой – «Колыбельная для судьбы».

«Ну что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?»

Накрапывал дождь, мы ломились через отчаянно мокрый шеломайник – траву выше человеческого роста, потом вниз по тропе, мимо горячего водопада, и – вперед, вдоль черного берега Великого, не очень Тихого океана – к вулканам на горизонте. И кто-то из тех, кто шел впереди, запел про Париж. Песенка эта была известна всем странникам: «Ты посмотри – вокруг тебя тайга... Здесь, как на Пляс Пигаль, весельем надо лгать – тоскою никого не убедишь...» Кончалось лето 72-го, еще год оставался до окончания университета... Пока мы молоды – мы бессмертны, и когда нас на горном плато накрыл внезапный снежный буран, и шанс выбраться был, в общем-то, невелик, страха не было. Была обида: ну как я могу остаться здесь – университета не окончив... Мы выбрались – вне всякого сомнения и потому, что знали колыбельные песни для судьбы, утешающие и спасающие, как та, про Париж...
Полностью


1 апреля – Международный день птиц. Вы, наверное, обратили внимание, что птицы обитают на большинстве иллюстраций этого номера... А в «Каталоге летающих женщин» уже 17 экспонатов..:). Всем, чья душа стремится ввысь, кто оседлал Пегаса или окрылен любовью – счастливого полета!

Теперь все чаще чувствую усталость, Все реже говорю о ней теперь. О, помыслов души моей кустарность Веселая и теплая артель! Каких ты птиц себе изобретаешь, Кому их даришь или продаешь, И современным голосом поешь? Вернись, душа, и перышко мне вынь, Пускай о славе радио споет нам. Скажи, душа, как выглядела жизнь, Как выглядела с птичьего полета? Покуда снег, как из небытия, Кружит по незатейливым карнизам, Рисуй о смерти улица моя, А ты, о птица, вскрикивай о жизни, Вот я иду, где-то ты летишь, Уже не слыша сетований наших, Вот я живу, а где-то ты кричишь И крыльями взволнованными машешь.

Иосиф Бродский