Долго, очень долго брёл в этот раз Охотник по буйно-зелёным зарослям джунглей. Мускулистой рукой рубил лианы, прокладывая себе путь. Внимательным и смелым взором окидывал окрестности. При ходьбе похлопывал по спине колчан со стрелами, задетая случайной веткой, гудела тугая тетива лука. Уже не первый день багровых закатов и свежих росистых рассветов он выходил в поисках дичи из своего каменного дома, обогретого очагом. И охотник был и опытен, и смел, и умён, и находчив, но не везло ему — только мелкие колибри случайно выпархивали из-под ног.
И собрался он, было, вертаться домой, как увидел на солнечной полянке львёночка. Тот весело гонялся за мелкими птичками, кувыркался в изумрудной траве, то замирал так, что только мордочка была видна, то прыгал и приземлялся, неуклюже распластав лапы. Умиление улыбкой скользнуло по суровому лицу Охотника, и тут же он одернул себя: «Эко диво, что я, львят не видел?» Но усталость в ногах звала отдохнуть, а путь домой вроде бы не так долог, но и не близок. Выйдя из-за дерева, где наблюдал за забавами львёночка, Охотник направился на полянку. Львёночек был так наивен, да к тому же что-то в глазах охотника подсказало ему, что опасности нет, что не стал убегать.
Присел Охотник рядом со Львёночком, и они разговорились. Каждый на своём языке, но к удивлению обоих, они не только понимали речь друг друга, но и разговор был лёгким и плавным. Не заметил Охотник, как Солнце уплыло за горизонт, и только появившиеся с сумерками светлячки напомнили, что пора возвращаться в свой каменный дом. Не хотелось Охотнику уходить, ибо увидел он в чистых зелёных глазах столько доверчивости, а в мягком мурлыкании услышал столько бесхитростности, сколько за всю жизнь не видел и не слышал. Но идти было нужно — дома ждала хранительница очага и маленькая дочь. Всю дорогу до жилища ему вспоминались удивительные глаза Львёночка и его мурлыканье, и Охотник впервые пожалел о том, что приходится возвращаться.
На следующий день он не стал скитаться по дебрям в поисках дичи, а, достав из запасов кусок мяса и захватив большой деревянный гребень для волос, прямиком направился на полянку. Когда они увидели друг друга, глаза Охотника засветились радостью, а Львёночек счастливо завилял хвостиком.
Летел день за днём, и Львёночек и Охотник всё больше привязывались друг к другу, а когда приходил час прощания, печалились. Оставшись порознь, вспоминали прошедший день и всё чаще и чаще думали друг о друге. Каждый день они бегали по джунглям наперегонки и купались в водопаде, а когда уставали, вместе подкреплялись снедью. Охотник обожал расчёсывать гребнем становившуюся всё длиннее шёлковую гриву Львёночка, тот довольно мурлыкал, прикрыв глаза и положив голову на его колени. «Скоро ты вырастешь, моя кошечка, — приговаривал Охотник. — Станешь красивой и сильной львицей. Ты — царица зверей. Моя гордость и радость». И от этих слов мышцы Львёночка наполнялись могучей силой, и он блаженно потягивался под ласковыми руками Охотника. «Мне одной сила ни к чему, — отвечал всегда Львёночек. — Хочу делиться ею с тобой. Хочу, чтобы она была нужна тебе. Хочу заботиться о тебе так же, как и ты обо мне». И при этих словах пелена грусти затмевала взор Охотника.
Проходили неделя за неделей, Львёночек становился всё более грациозным, всё более смелым, всё более сильным. И сердце Охотника наполнялось счастьем от созерцания перемен. Бывало даже, что не только Охотник защищал Львёночка от людей, но и Львёночек прогонял недовольных Охотником людей своим рычанием. Когда на джунгли опускались сумерки, они ложились рядом, Охотник поглаживал мягкое и нежное тело Львёночка, а тот ласкал и щекотал Охотника языком и длинной гривой до тех пор, пока не засыпал в его объятиях, доверчиво уткнув мордочку в грудь Охотника. В такие часы Охотник чувствовал, как волшебная энергия переливается из тела Львёночка в его тело, и к огрубевшей душе возвращается радость юности. Но лишь только луна поднималась над зарослями, Охотник поднимался и, осторожно ступая, дабы не разбудить Львёночка, шёл на негаснущий огонёк своего каменного дома. Шёл только лишь затем, чтобы не притронуться к остывшему ужину, чтобы высохли слёзы хранительницы очага, а дочь, уснувшая в своей кроватке со словом «папа» на маленьких пухлых губках, имела возможность обнять его утром.
Каждую ночь он просыпался оттого, что слышал, как в джунглях скулит в одинокой тоске по нему Львёночек. И сердце его наполнялось рыданиями.
Каждый день и ночь повторялось одно и то же, пока однажды Охотник, вставая одновременно с подъёмом луны, не заметил, как на мгновение приоткрылся глаз Львёночка, и хрустальная слеза скатилась по его носику. Он нежно погладил Львёночка по голове.
— Почему ты всегда уходишь? — спросил Львёночек, не открывая глаз.
— Потому, что меня ждут хранительница очага и дочь.
— Ты привязан к ним так же, как и ко мне?
— Почти что.
— А к кому больше: к хранительнице или дочери?
— К дочери, конечно, — пожал плечами Охотник.
— Я хочу родить тебе ребёнка, — обвил лапами Львёночек крепкий торс Охотника. — Он не будет похож на твою дочь, но зато будет твоим и моим. Скажи, что мне нужно сделать, чтобы ты никогда не уходил?
Охотник горько промолчал в ответ, поцеловал хрустальные слёзы Львёночка и ушёл, чтобы вновь не притронуться к остывшему ужину, чтобы вновь высохли слёзы хранительницы очага, чтобы вновь дочь, уснувшая со словом «папа» на губах, утром могла обнять его.
Охотник, бывало, рассказывал Львёночку о царящих в людской общине негласных законах: о том, что нужно убивать, чтобы выжить, а чтобы жить, нужно быть не только ловким, умным и сильным, чтобы убивать как можно больше, но и уметь обманывать и предавать. На это Львёночек удивлённо хлопал длинными ресницами и рассказывал об истинах, давно забытых и невостребованных людской общиной. Он рассказывал о том, что и солнце, и ветер, и джунгли живые и имеют душу. О том, что нельзя делать шаг, не убедившись, что не наступишь на черепаху или больную птичку. О том, что нужно иметь сострадание и любовь ко всему живому. Львёночек говорил о тех истинах, которыми жил с рождения, но на осознание которых, а не просто понимание, у одного человека уходит полжизни, у другого — вся жизнь. Охотник кивал, но не сознавал этих простых истин, главная из которых звучала так: «большая любовь стоит больших жертв».
Их любовь становилась всё более страстной и в то же время роковой. И однажды наступил день, когда Охотник не вернулся домой. Три дня и три ночи им со Львёночком нужно было для того, чтобы стать единым целым. И прошёл первый день, когда Охотник тяжело размышлял о том, что переступает через мораль людской общины, требующей его возвращения. И прошла первая ночь, когда изысканная ласка Львёночка заглушила внутреннее разноголосье. И прошёл второй день, когда горестные мысли о дочери белили его виски. И прошла вторая ночь, когда счастливый вид Львёночка не мог спасти его от моральных мук. И настал день третий.
— Прости меня, мой любимый Львёночек, — сказал Охотник, и слёзы выступили на его глазах. — Я должен уйти. Навсегда. Тебе придётся научиться жить без меня.
— Ну почему? — спросил Львёночек, и хрустальные ручьи потекли из его глаз.
— Потому, что у меня есть долг, — проглатывая комок, прошептал Охотник.
— Объясни.
— Я должен вернуться к хранительнице очага и дочери, я им нужен.
— Ты мне тоже нужен, — прерывающимся голосом сказал Львёночек.
— Ты скоро станешь львицей, ты молода и красива, и у тебя вся жизнь впереди. Я хочу остаться с тобой, но нужно вернуться. Это — мой долг.
— А перед собой у тебя есть долг? Ты думал о том, что именно тебе нужно, а не им?
— А как это? — поразился Охотник. — Нас людская община учила, что люди должны друг другу и общине, что нужно делать так, а не эдак, а о долге перед самим собой никто никогда не говорил.
— Долг перед собой — это быть счастливым, — ответил Львёночек.
Охотник вернулся в свой каменный дом. Он без аппетита съел остывший ужин, зашёл в детскую комнату и мрачно посмотрел на спящую дочь. Затем сел перед очагом и не ощутил его тепла. Принялся чинить стрелы, но перья ломались. Выронив стрелу из рук, он обхватил голову руками и, стиснув зубы, приказал себе: «Нужно это пережить».
Он лёг в постель, впервые показавшейся ему жёсткой, и подумал: «Если я всё сделал правильно, сделал так, как того требует людская община, то почему я несчастлив?»
Он пытался уснуть, но перед внутренним взором стояли весы, на одной чаше которых были хранительница очага, дочь, каменный дом, друзья и родственники, а на другой ничего, кроме любви. Мрак ночи разорвал доносившийся из джунглей дикий, полный горя звериный крик. Охотник обмер, узнав в крике Львёночка. И он не знал, что этот звук исходит не из гортани — то умирало сердце любимой.
День и ночь весы держали равновесие, а вой из джунглей становился всё тише и тише. Ранним утром после второй бессонной ночи, перерезавшей его лоб глубокими морщинами, чаша весов, где находилась любовь, перевесила. Охотник встал, оделся, написал записку: «Я ухожу», поцеловал в лоб спящую дочь и вышел из дома. Джунгли поразили его необычной тишиной. Он бросился на полянку. Та была пуста. Только сочная трава примята.
— Львёночек, — позвал он, — я вернулся, я не смог жить без тебя.
На звук его голоса из зарослей вышел уже не львёночек, а молодая, красивая, сильная львица. Только зоркий глаз Охотника было не обмануть — перед ним стоял Львёночек. Но он был и тот, и не тот Львёночек, которого Охотник знал. Львёночек изменился, и изменился навсегда. Вот только на дне огромных зелёных глаз застыла боль.
— Львёночек, ты меня не узнаёшь? — поражённо спросил он. — Это же я, Охотник.
Ярость наполнила взор львицы. Одним ударом острых когтей она располосовала его грудь и вырвала кусок сердца. А затем убежала вглубь джунглей, оставив Охотника истекать кровью на полянке.
Долго звал Охотник Львёночка, умолял понять и простить. Но до пещеры, куда скрылась львица, было не докричаться. Там на холодный камень вытекала из её глаз хрустальная вода слёз. А вместе с ней и боль, и ненависть, и любовь.
На закате, полыхнувшем на все джунгли, они вновь встретились. Их глаза были устремлены друг на друга. В одних стояла пустота, в других — горе. Ибо Охотник только сейчас понял, что потерял абсолютно всё. С наступлением сумерек львица и охотник разошлись в разные стороны.
Отныне, когда треплющий джунгли ураган заставляют просачиваться кровь из зашитого сердца, Охотник выходит на порог своего каменного дома и долгим взглядом, полным тоски, смотрит на джунгли. Где-то там, на другой их стороне, лежит в пещере львица и, прикрыв лапой детёныша, с необъятной тоской смотрит на хлещущий дождь. В эти минуты они оба вспоминают самые счастливые дни их жизни.
Долго, очень долго брёл в этот раз Охотник по 
Летел день за днём, и Львёночек и Охотник всё больше привязывались друг к другу, а когда приходил час прощания, печалились. Оставшись порознь, вспоминали прошедший день и всё чаще и чаще думали друг о друге. Каждый день они бегали по джунглям наперегонки и купались в водопаде, а когда уставали, вместе подкреплялись снедью. Охотник обожал расчёсывать гребнем становившуюся всё длиннее шёлковую гриву Львёночка, тот довольно мурлыкал, прикрыв глаза и положив голову на его колени. «Скоро ты вырастешь, моя кошечка, — приговаривал Охотник. — Станешь красивой и сильной львицей. Ты — царица зверей. Моя гордость и радость». И от этих слов мышцы Львёночка наполнялись могучей силой, и он блаженно потягивался под ласковыми руками Охотника. «Мне одной сила ни к чему, — отвечал всегда Львёночек. — Хочу делиться ею с тобой. Хочу, чтобы она была нужна тебе. Хочу заботиться о тебе так же, как и ты обо мне». И при этих словах пелена грусти затмевала взор Охотника.
Охотник, бывало, рассказывал Львёночку о царящих в людской общине негласных законах: о том, что нужно убивать, чтобы выжить, а чтобы жить, нужно быть не только ловким, умным и сильным, чтобы убивать как можно больше, но и уметь обманывать и предавать. На это Львёночек удивлённо хлопал длинными ресницами и рассказывал об истинах, давно забытых и невостребованных людской общиной. Он рассказывал о том, что и солнце, и ветер, и джунгли живые и имеют душу. О том, что нельзя делать шаг, не убедившись, что не наступишь на черепаху или больную птичку. О том, что нужно иметь сострадание и любовь ко всему живому. Львёночек говорил о тех истинах, которыми жил с рождения, но на осознание которых, а не просто понимание, у одного человека уходит полжизни, у другого — вся жизнь. Охотник кивал, но не сознавал этих простых истин, главная из которых звучала так: «большая любовь стоит больших жертв».
День и ночь весы держали равновесие, а вой из джунглей становился всё тише и тише. Ранним утром после второй бессонной ночи, перерезавшей его лоб глубокими морщинами, чаша весов, где находилась любовь, перевесила. Охотник встал, оделся, написал записку: «Я ухожу», поцеловал в лоб спящую дочь и вышел из дома. Джунгли поразили его необычной тишиной. Он бросился на полянку. Та была пуста. Только сочная трава примята.
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 9 ноября 2007 г.