Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно.
Однако, выйдя замуж в третий раз, решила, что менять мужей неразумно.
Для смены декораций в хрупком театре земного бытия существуют любовники, поклонники и прочие претенденты на главную роль.
По профессии Виктория была Свободным художником. Хотя что такое свобода?
Живопись была смыслом её жизни. Это была своего рода одержимость — свойство любого большого таланта.
Жила она где-то там высоко в запредельном мире своей души.
И живопись была то ли отражением этой сложной духовной жизни, то ли наивысшей её концентрацией.
Глядя на лицо Виктории, на её фигуру, трудно было что-то сказать... кроме того, что эта женщина самодостаточна и независима.
...Пожалуй, что то же чувство мы испытываем, когда смотрим на пантеру или тигра...
Но живопись... не умела молчать. Она выдавала её с головой.
По этим линиям, цветовым пятнам, игре света и тени можно было читать, как по книге её судьбы. И Виктория знала это и не боялась этого.
Её жизнь вполне устраивала её, вернее, другая форма была бы просто неприемлема для неё.
Она и биографию свою толком не могла рассказать. Ну, это, как река — родилась из маленького родничка и течёт в Вечность. Ни прибавить, ни убавить.
* * * *
Он вошёл в её жизнь случайно. А может быть, и нет.
Как и все свободные художники, денег Виктория не имела и поэтому, когда не было вдохновения, зарабатывала на жизнь, рисуя в парке карандашные портреты.
Этого хватало... к тому же не требовало большой затраты энергии и времени.
...Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос:
— Девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать... но, может быть, обессмертите меня на холсте?
— На холсте нет, а на ватмане пожалуйста, — сказала она, с сожалением закрывая книгу.
И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное.
Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были... высокими, как небо, и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости... когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности.
Юноша был молод. Ему было не больше 27. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет.
Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него.
Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись.
Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время, пока она рисовала, он не сводил с неё глаз.
Она чувствовала это сквозь трепет ресниц... сквозь шелест листвы...
В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка.
Ей казалось, что время остановилось.
...Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы, мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением, и всё это вместе — мост и его отражение — были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око.
Их руки, как ласточки, проносясь над перилами, соприкасались... случайно... нежданно на миг или два и разлетались в разные стороны.
А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора...
— Уже?! — вырвалось у него с сожалением.
Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же... через день.
Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы, проведённые с ним, были для нее подарком судьбы, откровением Свыше.
Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего.
Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос.
Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе.
От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро.
— Ты живёшь один? — спросила она.
— Да...
— Пойдём к тебе.
Через полчаса они оказались в обыкновенно тёмном подъезде, поднялись по лестнице, и он открыл дверь ключом.
Виктория вела себя так, словно она всю жизнь приходила в эту комнату, такую тихую, с удивительной аурой доброты и постоянства.
У Виктории не было желания медлить. Она бросила взгляд на постель...
Её вид вполне удовлетворил её. Она провела рукой по его щеке, взяла его руку в свою... но он не пошевелился.
Виктория с удивлением не заметила никаких признаков его готовности лечь с ней в постель.
— Мы так и будем стоять? — спросила она.
— Ну, почему же, мы можем сесть, — сказал он спокойно.
— Вот как, — только и сумела она произнести.
— Вы не совсем правильно меня поняли... Я не собираюсь становиться вашим любовником.
Виктория подумала, что ещё немного и она упадёт со стула, — то есть?..
— Я предлагаю вам стать моей женой. Руку и сердце, — добавил он и улыбнулся.
— Видишь ли, ты никогда не спрашивал меня... Но ведь я уже далеко не девочка... Я замужем.
— Я знаю.
Она не спросила, откуда он знает. Только пожала плечами.
— И тем не менее, — сказал он, — я хочу, чтобы мы поженились. Я люблю вас. Надеюсь, что и я вам не безразличен.
— Конечно, не безразличен... Но я не могу выйти за тебя замуж. Прости, но я не хочу расставаться с мужем. Меня устраивает то, что есть. К тому же я старше тебя лет на десять... если не больше.
— Но ты мне очень сильно нравишься, — добавила она быстро, видя его протестующий взгляд. — Я очень хочу тебя.
Он хотел что-то сказать, но она положила ладонь на его губы, — пожалуйста... не нужно слов. Я люблю, когда мужчины молчат. Мне нравится видеть их и... пробовать на вкус. А слова я сама скажу тебе... какие захочешь.
— Будь моим, — она стала мягко и нежно целовать его глаза.
Он сначала застыл в её руках, а потом стал мягким.
Не выпуская его из своих объятий, Виктория стала расстегивать все пуговицы, которые встречались на его одежде.
— Нет, — вымолвил он с трудом, — и отстранил её, — нет.
— Ты странный! — вырвалось у неё с раздражением.
Виктория не привыкла к слову «нет» от мужчин.
— Подумай, какая глупость отказывать себе в удовольствии. Мы прекрасно проведём время. — Она старалась придать голосу нежность.
— Но я не хочу проводить время, — прервал он её, — я хочу разделить с вами судьбу. Я хочу отдать вам всю свою жизнь без остатка.
— Это, конечно, здорово, но... — Она не знала, что сказать. Она не понимала его логики, и поэтому её раздражение нарастало. Не зная, что предпринять, Виктория снова потянулась к нему. Но он перехватил её руки и стал целовать длинные холеные пальцы один за другим, медленно, долго, словно надеялся, что эти поцелуи проникнут в её сердце и смягчат его.
Она отняла руки и посмотрела на него почти враждебно.
Виктория почувствовала, что её уговоры ни к чему не приведут.
Она не знала, как добиться цели. О, как она хотела его! Всё её существо просто разрывалось от желания. Чего бы она только не сделала, чтобы обладать им!
Но он сидел напротив, неприступный, уверенный в себе.
Её злило, что он каким-то образом разгадал её психологию — уступи он ей теперь, и через месяц... два она остынет к нему, потеряет интерес...
Но ради одной ночи выходить за него замуж! Просто бред!
Неожиданно Виктория встала, и звук пощёчины прозвучал в этой комнате так невероятно, как гром среди ясного неба.
Он с силой сжал её плечи и заглянул в расплавленный яростью изумруд её глаз.
— Я не заслужил этого, — выдохнул он, отпуская её, — вы не должны были так поступать.
— Да! — выкрикнула она, — я вообще не должна была связываться с тобой, но мне как-то не приходило в голову, что ты сумасшедший! Чёрт знает что! — она едва сдержалась, чтобы не смахнуть на пол хрупкую хрустальную вазу, доверху наполненную благоухающей пеной флоксов.
Подняв с полу свою сумку, Виктория направилась к двери. Он медленно пошёл за ней, и когда она уже была на пороге, произнёс подозрительно спокойным голосом: — Если вы передумаете, то знайте, что я жду вас.
Она обернулась и рассмеялась ему в лицо.
* * * *
Домой она вернулась такая голодная и злая, как тигрица, упустившая добычу.
Долго смывала в ванной досаду и раздражение с изнывающего тела.
Наскоро выпила на кухне чай и скользнула в постель, жадно приникла к засыпающему мужу. Он удивился столь неожиданному и бурному проявлению её страсти, но не заставил себя упрашивать.
Только под утро она оторвалась от него и тут же заснула глубоким коротким сном, словно прыгнула в бездну.
Она не чувствовала, как муж с нежностью уткнулся в поток её густых дурманящих волос. Засыпая, он что-то шептал ей на непереводимом языке нежности и признательности.
* * * *
Виктория решила, что выбросит его из головы раз и навсегда.
Она вовсе не собиралась бросать своего мужа... который оказался умнее её прежних мужей, отдавая себе отчёт в том, что страсть такой женщины, как Виктория, не более, чем быстро листаемая книга, он сумел стать её другом, надёжным другом.
Она нуждалась в нём, в его понимании, в его тепле.
Кто, как не он, сумел смотреть на мир её глазами, не укоряя, не требуя... принимая её так, как принимают закаты и рассветы, шум прибоя, сияние звёзд, как принимают вселенную, не пытаясь её переделать.
Он ценил её талант и не посягал на её свободу. Он был для неё столь велик и необходим, что никакая страсть, никакое увлечение не могли разлучить их.
Это было так.
Но почему, почему, она всё время слышит голос того, другого, видит перед собой его глубокие синие глаза... как небо, высокое небо, дышащее гармонией и благородством?! Почему она не может выбросить его из головы?
Потому, что она менее благородна? Потому, что покой её всего лишь поверхность, а там, в глуби, подводная стихия? Ну и что? Что из того?! Она нравится себе такой, какая она есть!
Дни шли за днями, и ей не хватало его. Её сердце ныло. Виктория впервые узнала, что такое затаённая сердечная боль. И с горечью подумала, что влюблена...
К счастью, наступила зима. И Виктория, глядя на белый искрящийся снег, думала о том, что время лечит её. Рана затягивалась. Боль утихала.
И когда она однажды случайно нашла в своей сумочке его телефон, то порвала его, уже не ощущая ни прежней боли, ни прежней ярости... а только сожаление.
Ведь они могли быть счастливы вдвоём... какое-то время. Вечного счастья не бывает.
Даже талант, её талант когда-нибудь погибнет вместе со всей цивилизацией.
И будет другая цивилизация и новый талант.
Огорчало ли это её? Возможно...
Но пока текло её время и она творила.
Странным было только одно — у всех её рыцарей, рабов, властелинов, богов и инопланетян... были глубокие бездонные голубые глаза и нежные чувственные губы...
Словно её пальцы вняли услышанной однажды просьбе — «Обессмертьте меня на холсте»...
Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно.
...Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Виктория решила, что выбросит его из головы раз и навсегда.