Летняя арабеска

Какая же полная студенческая жизнь без стройотряда? Вот и Люка так считала. Поэтому после окончания первого курса она и решила туда поехать.
Летняя арабеска

     Может, ещё и потому, что туда ехал и рыцарь её сердца, Веня Самоцветов.
     Это была Люкина тайна. Веня затронул струны Люкиной души истинно джентльменской обходительностью. Он был супергалантным кавалером и находчивым собеседником, а также первым пародистом на курсе. От того, как он рассказывал анекдоты, которые часто разыгрывал как актёрские этюды, все просто плакали и валялись штабелями от смеха.
     Короче, Веня, если так можно выразится, был в их институте «первый парень на деревне».
     После бурной и успешной сдачи сессии, группа студентов выехала в Гагаринский район Смоленской области для летней трудовой деятельности.
     Сначала Люка попала на рытьё траншеи для телефонного кабеля, который тянули от деревни Ширяйкино до ближайшей свинофермы. Работа была тяжёлая. Копали траншею рядом с местной узкоколейкой. Почва была болотистая, работать часто приходилось по щиколотку в воде. Копаешь, копаешь, а вода прибывает. От усталости, во время перерывов, падали прямо рядом с железнодорожным полотном. Мерзкие комары жалили сквозь одежду, питьевая вода протухала. Обед привозил дед Семён на лошади, после двух часов, когда было самое пекло. Часто обед был недоварен, еда была безвкусная и тёплая, чай жидкий, без сахара. А иногда дед Семён и вовсе не приезжал. Приняв на грудь, он спал где-нибудь в тени, на сухой моховой подстилке, в соседнем сосновнике. Слегка спасало то, что в лесу было много ягод — земляники и черники, дозревала малина. Ягоды помогали от жажды и подавляли первые спазмы голода.
     Так и работали они до заката солнца.
Летняя арабеска

     А потом медленно тянулись к ближайшей автобусной остановке и ждали последнего автобуса, который шёл из райцентра до Ширяйкино. Иногда автобус не приходил, за неимением попутчиков в столь поздний час. Шофёр Саша оставался ночевать в Доме Колхозника в райцентре. Тогда стройотрядовцы пёхом мужественно преодолевали нескончаемые пять километров. Не до песен и посиделок было, когда они появлялись под лунным светом возле своего барака.
     Правда, в один-единственный выходной ходили купаться на ближайшее лесное озеро. И вот уже там Люка пыталась отдохнуть и расслабиться, слушала байки любимого, пела со всеми песни, бросала поленья в костёр, пекла картошку, а парни иногда приносили выпивку-самогонку, которую по дешёвке продавала баба Маня. Вот и весь досуг.
     На романтику, которая грезилась перед поездкой на летние работы, не хватало ни времени, ни сил.
     А ещё Люка сохла по Вене. Но рыцарь её сердца предпочёл войти в тесный контакт с её лучшей подругой Ниной Цветковой. Голубоглазая, смешливая блондинка была не прочь закрутить роман с «первым парнем на деревне». И хотя никогда к нему серьёзно не относилась, ей льстило его внимание. Она даже почти не общалась с Люкой, из чего напрашивался вывод, что дружба дала трещину, которую уже вряд ли можно было залатать.
     От одиночества, страданий по Вене и тяжёлой работы Люка совсем приуныла.
     Единственное, на что её ещё хватало, так это на творчество. Часто, забравшись на стог соломы возле барака, лунными, тёплыми звёздными ночами, она писала лирические любовные стихи. Это давало силы как-то существовать и жить в данный период.
     Во время третьей рабочей недели их трудовой деятельности, бригаду из пяти человек перебросили на другой объект.
     И поставили работать на бетономешалку. Начали строить второй корпус свинарника, и для прокладки фундамента постоянно требовались тонны и тонны бетона. В их бригаде было пять человек, куда, конечно же, попросилась и Люка, потому что туда взяли Веню. Разумеется, там же оказалась и Нина. Это было уже выше всяких сил.
Летняя арабеска

     Работа была просто адски тяжёлая. В барабан кидали песок, сухой цемент, камни, потом наливали воду. Всё это безостановочно перемешивалось.
     Каждые полчаса подъезжала машина, и из барабана в неё автоматически заливался бетон.
     Между рейсами машины ребята валились прямо на землю.
     Руки были натёрты до кровавых волдырей и болели, спину ломило, и, хотя они работали в респираторах, цементная пыль до слёз въедалась в глаза, вызывала удушливый кашель.
     Люка осознанно попросилась в эту бригаду, она хотела быть поближе к Вене.
     Но подруга портила всю картину. Настроение было хуже некуда. Не придавали сил и оптимизма даже Венины анекдоты и пародии.
     Здесь в первый раз Люка попробовала это зелье — сигареты. А через несколько дней уже втянулась и не брезговала даже местными, без фильтра — «Ватра», которые продавались в местном сельпо, за неимением лучших.
     Машина, машина, машина, да сколько же их за день.
     Домой Люку вели, поддерживая под руки. Ох, не женская это работа — вкалывать на бетономешалке.
     А Нине с Веней было хоть бы что. Они весело шагали после работы, мило перешёптываясь, часто исчезая в лесных рощицах, и на ночлег приходили уже далеко за полночь. Их грела любовь.
     После работы на бетономешалке Люка уже не могла писать свои вирши. Мучаясь от неразделённой любви, а также от тупой физической боли после тяжёлой работы, она часто лежала, как в бреду, не спала, а просто кемарила.
     В очередной выходной Люка заказала переговоры с родителями. После долгих четырёх часов ожидания в местном переговорном пункте отделения связи, наконец-то дали связь. Слышно было из рук вон плохо.
     Папа попросил её съездить проведать дальних родственников в Москву, там приболела троюродная тётя. Она попала в больницу. Услышав несколько подавленный голос дочери, папа решил сделать для неё приятное, и предложил передать в следующее воскресенье передачу через проводника скорого поезда «Янтарь» — Калининград-Москва, с домашними вареньями, соленьями, пирогами, а также с клубникой, которой в этом году поспело прямо целое море.
     Люка согласилась — заодно можно и развеяться. В следующую субботу, отработав полдня, она отпросилась для поездки в столицу. В электричке народу было немного, все ехали в обратную строну, на дачи, так что Люка даже задремала под мерное убаюкивание колёс и мелькание за окном зелёного цветущего Подмосковья. Электричка прибыла в Москву в одиннадцать часов вечера. Люка решила не беспокоить своих дальних родственников, а прямиком поехала в общагу. Она надеялась найти местечко для ночёвки. Её комната уже была сдана под ключ, и летом в общаге в основном жили абитуриенты и аспиранты, а те студенты, кому некуда было деться на лето, проживали там нелегально.
Летняя арабеска

     В общежитие девушка попала уже после двенадцати. На вахте никого не было, она беспрепятственно зашла в здание. На третьем этаже в одной из комнат горел свет и раздавалась музыка. Люка постучалась. Дверь ей открыл полупьяный Саша Коростылёв, председатель студсовета общежития. В глубине комнаты раздавался пьяный смех. Люка разглядела пёструю компанию знакомых и незнакомых людей. Она объяснила, что нужно место для ночёвки. Приглашая её в комнату принять участие в сабантуе, Саша сказал, что с ночёвкой проблем не будет и ей найдут комнату, благо пустых сейчас навалом.
     Люка решила зайти — посидеть, передохнуть, оглядеться.
     В глубине комнаты электричество было приглушено. К своему удивлению, девушка разглядела там и Лёню Линёва. Ей стало не по себе от взгляда его хищно сверкнувших глаз. Он явно был под влиянием очередной дозы наркоты.
     Люка присела на стул, прикрыла глаза. Шум и гам компании почти не раздражал.
     Ей поднесли стаканчик вина и пару бутербродов. Девушка отпила глоток, надкусила бутерброд, а полностью осилить угощение так и не смогла.
     Раздражало присутствие Линя.
     Но он, казалось, не обращал внимания на Люку, а обольщал очередную жертву.
     Но это только казалось...
     Люка уже устала и очень хотелось прилечь. Она поискала глазами председателя студсовета Сашу, но его не оказалось в комнате. Люка попробовала его найти, но это не возымело успеха.
     Вдруг она услышала скрипящий голос Линя.
— А Саша уехал к своей пассии, — сказал тот. — Зря ищешь, — добавил. — И все ключи от свободных комнат у него. Так что придётся тебе куковать всю ночь здесь, с нами, — прокаркал он мерзко. И, как показалось Люке, мстительно засмеялся.
— Хочешь? Для поддержки сил и тонуса? — спросил он, отсмеявшись, и протянул ей литровую бутыль с мутной фиолетовой жидкостью.
— Что это? — спросила Люка.
— Что, что? Опиум, ...мать, — ответил наркоман.
     Люка содрогнулась даже от одного вида содержимого бутылки.
— Нет, спасибо, — культурно ответила она.
— Ну, как хочешь, — ответил Линь и приложился к горлу. Его худой кадык противно и медленно сокращался от глотательных движений.
— Вот теперь хорошо, — сказал он, насытившись.
     Его глаза замаслились от кайфа, а взгляд его стал каким-то мстительным и, в тоже время, не обещающим ничего хорошего.
     Люку забил мандраж. Часы показывали двадцать минут третьего. Поезд, который надо было встречать Люке, прибывал в 8:30 утра. Времени, чтобы выдержать пытку нахождения в этом месте, да ещё и в обществе Линя, было ещё вагон. Но и деваться было некуда. На дворе ночь.
     Люка пересела на ближайшую кровать, брезгливо оглядев смятое покрывало и грязные подушки.
     Она прислонилась головой к стене, прикрыла глаза и попыталась слегка подремать под уже идущий на спад гам студентов, металлический лязг тяжёлого рока и медленное пошаркивание танцующих пьяных пар.
     Сквозь дрёму она почувствовала, что кто-то привалился рядом. Разлепив сонные веки, она увидела, что это Линь.
     Взгляд его слегка прояснился, он стал рассказывать о своей жизни, жене, потом перешёл на тему искусства, не забыл коснуться и разглагольствований о буддизме.
     Он не трогал Люку, не приставал и больше уже не предлагал разделить с ним «нектарный напиток».
     Люка так и не смогла заснуть. Бледность залила её лицо ещё больше, руки и ноги болели, спина тоже давала себя знать после тяжёлой стройотрядовской работы.
     Часа через три Люка стала собираться, чтобы ехать встречать передачу с поезда. Шум уже стих, все разбрелись по своим углам.
     Линь, как будто пас её, тоже поднялся. Люку качнуло.
— Что с тобой? Ты совсем не спала, какая-то нервная и напряжённая, так и не смогла расслабиться и заснуть в эту ночь? — спросил он.
— Я работаю на бетономешалке, очень устаю, совсем никакая, даже по ночам не могу спать. Я просто забыла, когда я спала нормально всю ночь напролёт в последний раз, — ответила девушка.
— Не беда, — участливо ответил Линь. — Постараюсь тебе помочь, — добавил он и протянул упаковку реланиума.
— Выпей на ночь, когда доберёшься до места, можешь даже две таблетки, это поможет тебе расслабиться. А одну лучше сейчас, а то ты и до поезда, встречать посылку не дойдёшь, и к тёте в больницу не доедешь.
Летняя арабеска

     Почти совсем ничего не соображая, поддавшись таланту убеждать пресловутого Лени Линёва, Люка машинально съела таблетку и запила жидким, холодным чаем.
     Глаза Линя одобрительно, но слегка хищно и мстительно сверкнули в этот момент.
     Но Люка этого уже не заметила.
     Ещё он проводил Люку до метро, и, попрощавшись с иронической усмешкой на пухлых, синеватых губах, цвет которых явно говорил об употреблении немалых наркотических доз, сел в поезд метро, идущий в противоположную сторону. Он приветливо и загадочно помахал Люке рукой из удаляющегося вагона.
     Люка встретила передачу, навестила тётю в больнице. Там она и оставила всю свою передачу, так как ничего не купила в гостинцы родственнице. Себе лишь взяла баночку клубники.
     В пять вечера Люка уже сидела в электричке. Усталость не проходила. Руки и ноги как бы ещё больше налились свинцом, голова кружилась.
     Люка, припоминая указ Линя, открыла упаковку реланиума и проглотила ещё две таблетки, запив их тёплой минеральной водой. Она не заметила, что название на упаковке с таблетками не соответствовало названию лекарства на самой коробочке, а также кусочек липкой клейкой ленты, что наводило на мысль о том, что, коробка была запечатана вручную. Ехать оставалось ещё часа два.
     Через два ряда справа по ходу движения она увидела сидящего там мастера их стройотряда Володю. Он часто мотался в столицу по своим делам. У него там оставались жена с грудным ребёнком. Приветливо помахав ему рукой, Люка закрыла глаза и снова попыталась расслабиться. О том, чтобы заснуть, не было и речи.
     Минут через сорок её начало сводить судорогами. Руки и ноги немели, язык отнимался, лицо перекашивалось из-за судорожных спазм.
     Люка с трудом допила остатки воды, потом стала без смысла открывать и закрывать сумочку. Упаковка с так называемым реланиумом выпала из сумочки. Люка не заметила этого. Увидев испуганное лицо Володи, сидящего напротив через два ряда, она пыталась прикрывать время от времени лицо газетой, чтобы он не видел происходящего с ней.
     Ещё минут через двадцать, Люка поняла, что ей нужна помощь.
     Но говорить она уже не могла. Медленно, с большим трудом подняв руку, она махнула Володе и издала хриплый, булькающий звук о помощи.
     Володя подскочил к ней и подхватил сползающую со скамейки Люку на руки.
     Он посадил её рядом с собой, крепко обхватил руками, стал поглаживать-массировать руки и ноги, с нетерпением поглядывая на часы. До места оставалось ещё чуть больше часа.
     Люди притихли, в вагоне стояла тишина. Как назло, поезд шёл через небольшие дачные посёлки или маленькие станции. Там вызвать и дождаться скорую медицинскую помощь было почти невозможно. Проезжали через глухое подмосковное полесье. Володя решил везти Люку до Ширяйкина, чтобы уже оттуда позвонить в райцентр и вызвать скорую.
     Люке было совсем худо. Она не понимала, что с ней происходит, и когда и чем это закончится, в отличие от нас, читатель.
     Володе помогли вынести Люку из электрички. На станции он поймал трактор с прицепом, посадил Люку в кабину, и, стоя на подножке, придерживая девушку, попросил гнать к сельпо. Позвонив из кабинета председателя колхоза в скорую помощь райцентра, Володя с помощью сельчан перенёс Люку в барак, который, благо, находился в ста метрах от здания власти. Ребята из стройотряда, проявив оперативность, дружно подключились к спасанию Люки.
     Медсестра стройотряда Люда выгнала всех из помещения. Люку раздели до трусов, накрыли мокрой простынёй и стали по очереди растирать. В помещение заходили по трое. Один держал голову Люки, другой ноги, а третий под руководством Люды растирал её.
     Время от времени Люка проваливалась в бессознательное состояние. На расспросы Люды, она ответила, что в течение суток приняла всего лишь три таблетки реланиума для расслабления её физического состояния, и что эти таблетки дал ей в общежитие некий Леня Линёв.
Летняя арабеска

     Люда стала рыться в Люкиной сумочке, чтобы убедиться в реальности Люкиных объяснений. Из её медицинскоих знаний студенки 3-го курса педиатрического института, она знала, что реланиум в такой дозировке не мог дать соответствующий эффект.
     Упаковки в сумочке не оказалось, и Люде пришла мысль в голову, что Люке подсунули что-то другое, какой-то сильнодействующий наркотик. Исходя из того, что она не знала истинного названия таблеток, которые могли стать причиной Люкиных спазмов, что-либо предпринимать не было смысла.
     Скорая, всем на удивление, приехала быстро, не прошло и часа.
     Скорую, до того, как Люку приволок Володя из сельсовета, вызвали для Мити Перегудова. В то воскресенье ребята из стройотряда работали на сенокосе. День был жаркий, в обед принесли только парное молоко, которого ребята и напились впрок. А из еды были бычки в томате. После полудня, из-за сильного солнцепёка и неудобоваримой пищи в таких условиях, Митю поразил солнечный удар. Его перенесли в барак, но лучше ему становилось. Температура уже зашкаливала за 39 градусов. За час до приезда Володи и Люки ему и вызвали скорую. Но когда она приехала, туда погрузили Люку и повезли спасать в районную больницу.
     Володе пришлось оказывать помощь на месте, где остался фельдшер с медицинским оборудованием и соответствующими препаратами.
     С Люкой поехали Люда, Нина и Веня.
     Домчали быстро, за какие-то сорок минут.
     Люку положили на каталку и перевезли в отделение скорой помощи. На все вопросы она ничего вразумительного ответить не могла. Люда предположила, что вместо реланиума ей подсунули какой-то наркотик. Но название было неизвестно, и врачи не знали, как помочь, какое противоядие или какой нейтрализатор применить для лечения. Они начали звонить в областную больницу за консультацией.
     Люка в очередной раз отключилась и пребывала в беспамятстве почти минут 15. Она очнулась от страшного холода и оттого, что кто-то бил её по щекам.
— Очнулась? — услышала она голос врача.
     Увидев, что девушка дрожит, её накрыли тёплым шерстяным одеялом, а также дали напиться горячего чая с малиной. Судороги стали сходить на нет и через полчаса прекратились совсем, и Люке наконец-то в первый раз удалось заснуть за эти последние несколько суток.
     Её оставили под наблюдением в больнице ещё на наделю. Симптомы не повторялись. Ребята из стройотряда часто навещали её. Особенно Нина и Веня, которые каждый раз приносили лесные ягоды. У Люки наступила реакция. Тяга к Вене прошла, к Нине же появилось тупое равнодушие. Она читала в основном классику, которую удавалось раздобыть у соседей по больнице, часто сидела в высокой траве возле больничного пруда во время прогулок.
     В душе Люки как будто что-то выпало из равновесия, её чувства к жизни были притуплены, почти уничтожены. Ей даже думать о произошедшем было не то что тяжело, а как-то безразлично.
     Она поняла одно, что это дело рук Линя.
— Вот оно, начало борьбы, — подумала девушка.
     Но как с его стороны могло зайти так далеко, что едва не стоило ей жизни? Это никак не укладывалось в голове у Люки. Никто не знает, насколько же опасен, злопамятен и непредсказуем этот человек, — думала она о Линёве.
     Пробыв неделю в больнице, Люка вернулась в стройотряд. Там её до конца срока перевели работать на кухню. На бетономешалку или прокладку траншеи для кабеля её ставить побоялись. Кстати, эту траншею завалили землёй после отбытия студентов — оказалось, что её прокладывали не в том месте, и работа студентов оказалась бесполезной.
     А для бетонирования свинарника вызвали бригаду мужиков-шабашников. Те в свою очередь разломали всё, что было сделано ребятами, весьма непрофессионально и с дефектами, и начали укладку фундамента заново.
     После стройотряда, погостив неделю у родителей, Люка вернулась в Москву.
     Начинался второй курс учёбы.
     Где-то недели через три, она встретила в кафе «Мудрый Филин» Лёню Линёва.
     Кафе было любимым местом студентов. Там готовился самый лучший кофе в Москве, а пирожные были — просто сказка.
     Заказав своё любимое пирожное «Картошка» и сделав первый глоток маленького двойного, Люка неожиданно наткнулась на колючий взгляд своего недоброжелателя. Он стоял в очереди. Получив свой маленький четверной без сахара, Линь без разрешения подсел к Люке. Он молчал. Только его лицо исказила кривая, довольная улыбка. Казалось, он чего-то ждал. И Люка не выдержала.
— Чем же это ты накормил меня во время нашей последней встречи? — спросила она.
— Это был новый сильнейший препарат, — ответил Линь.
     И продолжил:
— Прежде, чем подсесть на него, я решил испытать его на тебе и Серёже-Маленьком, — зашёлся он от смеха.
     Добавляя:
— Ну что, я вижу, испытания прошли удачно, правда, Серёжа-Маленький звонил несколько раз за ночь, и кричал, чтобы я ехал его спасать, что его сводит судорогами от моего угощения, и что он умирает.
— На что я просто вешал трубку, — добавил он.
— Когда Серёжа позвонил в пятый раз в шесть утра, я посоветовал ему вколоть внутривенно кубик глюкозы, что он и сделал, благодаря чему остался жив.
— А ведь ему я подкинул двойную дозу, в отличие от тебя, Люка, — неприятно похихикивая, досказал он.
     Линь сидел в предвкушении душещипательной истории Люки о том, как ей удалось выкарабкаться.
     Но, ничего не сказав, Люка оставила недоеденное пирожное и недопитый кофе, и, не прощаясь, молча покинула «Мудрого Филина».
     Больше её ноги там не было, а вместо кофе Люка теперь пьёт зелёный или другой травяной чай.