О смягчении депрессивных состояний,
как это видится по прочтении повести А. П. Чехова «Степь»

Помнится, мне как-то всё попадались такие хорошие отзывы о повести «Степь», что в конце концов стало уже невозможным не найти и не прочитать саму повесть. Я прочёл и был разочарован, поскольку не нашёл для себя в ней решительно ничего интересного. Понятно, это было в молодости, в тот период, когда не очень занимают судьбы мира и связанные с ними размышления, но важен занимательный сюжет, любовные переживания и прочее подобное. Другое дело, когда жизнь клонится к концу и вольно или невольно прочитанное применяешь к себе, к своему опыту, ищешь ответы на свои вопросы, связанные теперь почти неизбежно с поиском смысла жизни. И тогда путешествие Егорушки в «Степи» от первой и до последней строчки оказывается интереснейшим, впечатлений набирается на целую книжку, но я здесь коснусь лишь малой их части.

Мы встречаем девятилетнего Егорушку в тот горестный для него момент, когда ненавистная бричка увозит его из дома на учёбу, увозит из родных мест, от матери и близких навсегда, как ему кажется. Лицо его мокро от слёз, ему хочется плакать... Вы себя помните такими? Я помню. Только увозила меня не бричка, а машина «скорой помощи», но чувства, переживания были совершенно те же. Был у меня и свой Кузьминов в лице больничного доктора, который, как и Егорушке, говорил мне, что если я не хочу лечиться, то никто меня не держит. Был и свой отец Христофор в образе другого доктора, говорившего, что многие болели сильней, чем я, но стали всё-таки значительными людьми. Но что важней — мама у меня была совсем не такая, как у Егорушки: она не только не отсылала меня куда-то на учебу, но, напротив, брала даже из школы на время своего отпуска в сентябре, чтобы я пожил с ней на даче. Это так светло теперь вспоминается...

Но ещё несколько слов об отце Христофоре. Он говорит, что ещё в детстве проявил необыкновенные способности. Наставники удивлялись и полагали, что из него выйдет учёнейший муж, светильник церкви. Он и сам думал ехать в Киев продолжать науки, но родители не благословили. Он и не поехал. И не стал учёным. А стал бы, если бы поехал? — вот вопрос. В первый момент кажется, что конечно же да, но затем возникают сомнения. Чехов говорит, что мягкий, легкомысленный отец Христофор никогда не был всерьёз увлечён каким-либо делом, его привлекали не столько дела, сколько суета вокруг них, общение с людьми, присущие любому предприятию, разные мелочи, вроде спанья под бричкой или еды не вовремя, как в описанной поездке. Сам он говорит, что спроси его бог, что ему нужно, он ответил бы, что ничего — всё у него есть. Это, я бы сказал, чей угодно портрет, но только не учёного. Но бог с ним — он хорошо, по его понятиям, прожил жизнь, ему хорошо и теперь. Совсем, понятно, не так, как нашим депрессивным больным. А между тем, видится мне здесь нечто сходное. Как отцу Христофору, вероятно, представляется, что, будь родительское благословение, был бы он учёным, так и некоторым депрессивным больным причина их страданий видится почти исключительно во внешних обстоятельствах: будь они, эти обстоятельства, условия, лучше — были бы они здоровы. Так ли это? Едва ли. Я вовсе не против благоприятных обстоятельств и хороших условий. Вот говорят, что в России условия неважные, но это единственная страна в мире, которая имеет столько хороших врачей и не ценит этого. Зато на Западе условия хорошие. Вероятно, это отчасти компенсирует отсутствие там серьёзной клинической терапии тех же депрессивных состояний. Надеюсь, и у нас будут хорошие условия, но пока что есть — то есть.

Вот, к примеру, как хорошо утром уставшему человеку поспать лишний часок, а то и просто понежиться в тёплой постели, особенно в эту пору, когда утром темно и холодно. Но для депрессивного человека это удовольствие легко превращается в тягостное состояние. Я знаю десятки случаев, когда депрессивный человек не может подняться утром, если ему не нужно обязательно идти на работу. А если ему смягчают условия, позволяя приходить позже, то он от раза к разу опаздывает всё больше, и в конце концов, бывает, вовсе не приходит. Ужесточаются условия — он снова через силу поднимается и ходит на работу, даже аккуратней иногда, чем иной здоровый. Конечно, принуждение — не лучший способ воздействия на депрессивные состояния, и я советую по возможности обращать принудительный подъём в сознательную привычку, когда встаёшь по сигналу будильника.

Но лучше всего теснят, смягчают эти состояния индивидуальная работа, индивидуальные занятия в духе терапии творческим самовыражением. В идеале это, как известно, неустанная полезная работа, выполняемая с интересом и по-своему, то есть творческая работа, творческое занятие. Читая повесть, без труда находишь по меньшей мере пять видов таких занятий. Это, во-первых, творческое общение с художественным произведением созвучного автора, это, далее, творческое путешествие, затем это творческое обращение к своему прошлому, творческое общение с природой и так далее. А в процессе подготовки этого сообщения пользуешься перечисленным на практике. Словом, соприкасаясь с творчеством Чехова, в очередной раз утверждаешься в идее терапии творческим самовыражением.