НЕПРОСВЕТЛЁННАЯ ПУСТОТА

В 2010 году в Киев на «ГогольФест» привозили спектакль Михаила Угарова «Жизнь удалась» по пьесе белорусского автора «новой драмы» Павла Пряжко. Так состоялось знакомство украинцев с этим модным скандальным автором.

Мне довелось увидеть в Минске постановку ещё одной пьесы П. Пряжко — «Запертая дверь», которая состоялась в рамках проекта «Koufar-to-Stage» фестиваля университетских театров «Театральный Куфар». Режиссёр — Калев Куду, руководитель студенческого театра TUT Тартуского университета (Эстония).

«Запертая дверь» — пожалуй, единственная пьеса Пряжко без нецензурной лексики. Сложность для постановки тут другая. Существует литературный жанр «пьеса для чтения», который, в общем-то, и не предполагает воплощения на сцене. Похоже, с появлением «новой драмы» этот жанр переживает расцвет: «читки» стали самостоятельной формой театральных представлений. «Пьесой для чтения» вполне можно назвать и «Запертую дверь», в которой процент реплик ничтожно мал по сравнению с процентом авторских ремарок. И мне стало очень интересно: как такое можно поставить? Поиск в интернете дал, прежде всего, санкт-петербургский спектакль, где актеры читают текст, а жизнь персонажей тем временем показывают в видеоряде. И я отправилась смотреть постановку Калева Куду в Минске.

Имитация

Многие, наверное, помнят песню «Машины времени»:

...И он сбежал в метро, бросив ей «пока»,
Он был просто рад, что остался один,
А за ним, догорая, тлела Москва
Головешками окон, углями витрин.
Время выключить свет, стиснуть зубы и спать,
Чтоб хотя бы лет пять не очнуться от сна,
Её дома как бы ждала её мать,
Его дома как бы ждала жена.
Имитация...

Та же тема «имитации жизни» раскрывается и в пьесе «Запертая дверь». Только пряжковские «имитаторы» зашли ещё дальше: в их жизни не то что любви — даже секса не наличествует. Они и прикосновений к себе боятся. Наверное, такие персонажи понравились бы адептам движения «Антисекс» (есть такое в России, под водительством Юрия Нестеренко)...

В пьесе две (или три?) сюжетно не зависимые друг от друга истории. Первое и третье действия разворачиваются в крупном торговом центре мегаполиса, прототипом которого был минский подземный торговый центр «Столица». Там работают Наташа и Валера. Наташа продаёт кофе и чай, Валера обменивает валюту. «Эта работа — просто ерунда, одно движение туда-сюда он делает восемь часов. Или эти девушки, они просто сидят, даже клиентов нет. Конечно, они мечтают о чём-то, конечно, они родились не для этого», — говорит режиссёр.

Валера разыгрывает перед родителями «нормальную» жизнь, потому что они обеспокоены его исключительно здоровым образом жизни: сын не пьёт водку и даже чай, выпивает два литра воды в день, ест сырую морковку и любит тишину. «Я люблю, когда отдыхает мой мозг», — вот жизненное кредо Валеры. Но мозг не может полностью отдыхать, когда встревожены родители, и потому Валера вступает в деловые отношения с Наташей. Он как бы встречается с ней, знакомит с родителями, она как бы беременеет (ношение накладного живота в обмен на дорогие духи), как бы поднимает тяжёлое, с ней как бы случается выкидыш, они как бы расстаются. Имитация... Зато родители спокойны: у сына была девушка.

Второе действие — параллельная сюжетная линия — в другом офисе, на окраине города. Это магазин стройматериалов, где Оля, Дима и Слава выписывают накладные, пьют чай, спорят, кому идти за печеньем, и болтают о пустяках. Так протекает рабочий день. Имитация...

Спектакль о «людях-роботах», выполняющих свои служебные обязанности (и на этом всё), был поставлен за 20 дней со студентами Белорусского государственного университета, прошедшими суровый кастинг. А идея постановки появилась у Калева Куду, когда он, находясь в вынужденном бездействии (со сломанной ногой), прочёл пьесы Павла Пряжко и нашёл этого автора очень актуальным для сегодняшнего дня. «Он регистрирует жизнь и сатирически утрирует её».

«Это пьеса-сатира о тупой жизни, — говорит режиссёр. — Люди думают, что они делают что-то важное, а на самом деле занимаются ерундой. Поэтому они становятся роботами, Самое страшное, что они сами становятся продуктами, которые можно купить или продать... 21 век — сложный век, технология превышает человечность, люди не замечают, как они становятся жертвами этой технологии — мобильных телефонов, интернета и т. д. Молодое поколение книг не читает, не понимает, зачем вообще нужны учителя в школе, если можно всё узнать из интернета. Общаются в социальных сетях, это легче, чем встречаться, ехать куда-нибудь. И у Пряжко — люди, которым не надо стрессов, ничего не надо, это релакс-люди».

Но, может быть, не будем так уж строго осуждать Валеру и ему подобных? Ведь их стиль жизни задумывался (когда они ещё думали), как попытка сопротивления. К нему очень логично прийти, если прочувствовать, как нас стараются поймать все подряд со всех сторон — в сети маркетинга, политических партий, религиозных движений и т. п. Естественная реакция личности — я не с вами, я не в этом... И так — ко всему в жизни. Где-то, на каком-то этапе эти люди допустили ошибку, их путь привёл в тупик. А как же надо было? Будем думать...

Ключевая ремарка, многократно повторяющаяся в пьесе по отношению к разным персонажам: «...и ни о чём не думает». Наверное, самый «живой» среди них — Наташа, у которой есть-таки страстное увлечение: арабские танцы и вообще культура арабских стран. Валера же, несмотря на отдыхающий мозг, всё же имеет его в голове (хотя, возможно, и не хотел бы этого), его эмоции просто обязаны куда-нибудь прорваться, вот и «оттягивается» он сейчас на любви к новой паре обуви. Куда — в следующий раз?

...Есть несколько эпизодов и в третьем месте действия: Дом инвалидов. Оставленный всеми в одиночестве человек поёт что-то под баян, пуская слюну. Вот это уже — не имитация.

Отдых мозга или сон разума?

На сцене Лицея БГУ — полумрак. Начинается всё с гудка поезда — и далее первое и третье действия (в торговом центре) сопровождает совершенно однообразный, монотонный амбиент. Среди двух прямоугольников с надписями «Открыто» (её периодически переворачивают на «Закрыто») и «Обмен валют», нескольких чёрных тумб, движутся персонажи, как в полусне. Они, действительно, как сомнамбулы, роботы, инопланетяне. Их лица не выражают ничего — такова задумка режиссёра, и так старались играть молодые актёры.

Эти лица снимали на камеру и в реальном времени показывали на большом экране. Такой приём иногда, хотя и редко, используется в новом театре. Оправдан ли он в «Запертой двери»? По крайней мере, своим новаторством — да. Ведь молодёжные театры обычно — первопроходцы. Кстати, режиссура получилась такова, что обошлись без тех самых длинных ремарок — и без потери смысла. Их заменила «атмосферная» пластика...

А ребята на сцене тем временем имитируют повседневную жизнь представителей массы: сидят в кино с попкорном, смотрят «Поле чудес», обстоятельно едят. И — в один прекрасный момент все, вслед за обитателем Дома инвалидов, начинают танцевать танец инвалидов — искусственный, странный. Калев Куду часто вставляет в свои спектакли такие «роботоподобные» танцы, в которых участвуют все, кто есть на сцене, — и друзья, и враги. Этим приёмом он подчёркивает, что все они едины во власти системы...

И вообще, подчинение некоей системе человека, не желающего думать самостоятельно, — одна из любимых тем режиссёра, вспомнить хотя бы его антитоталитарного «Носорога»...

Второе действие, серединка спектакля, — ещё одна грань системы безмыслия. Этот офис — не такой элитный, как первый, и троица сотрудников в нём как-то ближе к жизни, теплее и реальнее. Контраст подчёркивает и режиссура: здесь «нормальное» освещение, нет музыки, не считая той, что скачивает и слушает на компьютере Слава (у молодого актёра получился яркий комический образ программиста «не от мира сего»). Звуковой фон создаёт непрекращающаяся болтовня работничков. Если «В центре» обходились почти без слов, то «На окраине» их, наоборот, хоть отбавляй, да только смысла нет ни там, ни там. И ещё — вспоминается повесть Сергея Лукьяненко «Мальчик и тьма», где именно служители Тьмы разговаривали «короткими, рублеными фразами»...

Камеры, фиксирующей лица, здесь тоже нет. Вернее, и камера, и музыка из первого действия появляются один раз, на несколько мгновений. Чтобы сущностная связь Центра и Окраины была более зримой?

А и в самом деле, то, что происходит «На окраине», можно увидеть в любом подобном реальном офисе. Люди при деле, при чувстве собственной значимости, а слова-пустышки и дни-пустышки летят и летят...

Одна зрительница после спектакля сказала: «Кажется, я живу с ними в офисе с его основания...»

Может быть, Окраина — это первая ступень роботизации человека, а Центр — уже следующая? Что дальше?

«Осторожно, двери закрываются» — и опять гул поезда. Это метро, оно переносит нас из Центра на Окраину и обратно. В пьесе его нет. Это — чтобы обыграть название? Для Пряжко запертая дверь — символ внутреннего мира человека, отгородившегося от всего внешнего: знаний, впечатлений, переживаний. Что за ней? Пустота — или сон разума, рождающий «чудовищ» из Дома инвалидов?

Но иногда за «запертыми дверями» вынашивается что-нибудь гениальное...

Стоит сказать о графическом символе «Запертой двери» на афишах и программках: мозг внутри стеклянной банки. А заканчивается спектакль малоизвестной, самой первой песней Аллы Пугачёвой «Робот, ты же был человеком». Прекрасная концовка, тем более, в конце песни — призыв к роботу «снова стать человеком»...

Эволюция планктона

Люди, которые не хотят думать, жили во все времена и были изображены в искусстве. Чем же нынешняя «поросль» отличается от своих предшественников? Более давних пращуров касаться не будем, ибо тогда статья о спектакле превратится в объёмное искусствоведческое исследование. Скажу лишь о совсем недавних «нулевых», или «десятилетии жадности», — до первого экономического кризиса. В это относительно благополучное время на сцене и в литературе произрастала иная порода офисного планктона, у которого всё-таки была одна сильная страсть — карьера. Боязнь потерять престижное место, страх перед всемогущим Шефом... Известна прекрасная постановка пьесы Ингрид Лаузунд «Бесхребетность. Вечер для людей с нарушенной осанкой» киевского театра «Дах». Подобные трудяги увековечены в книгах Ф. Бегбедера «99 франков», С. Минаева «Духless» и т. д., прошли победным маршем по многим сериалам.

Планктон образца 2010-х всем доволен — почти как в «дивном новом мире» Хаксли.

Нужно признать, что Павел Пряжко и Калев Куду показали несколько экзотическую разновидность отдыхающих мозгом (речь о тех, кто в торговом центре) — «стерильные», «целлулоидные», анемичные люди, а всё же чаще встречается такая бездумная масса, которая пьёт, курит, дерётся и т. п. Итак, уже напрашивается классификация немыслящих людей, хотя суть одна — деградация. Недавно А. Звягинцев снял, по сути, страшный фильм «Елена» — о людях без книг, без духа и без смысла, лишь с пультом в руке. И Калев Куду вспоминает: «Я был однажды в очень большой квартире, и мне стало как-то страшно, потому что там нет ни одной книги. И не надо спрашивать, почему. Так они живут. Техника, телевизоры — оттуда они берут всю информацию».

У тех, кто знает понаслышке о буддизме, может возникнуть вопрос: так, может быть, в «Запертой двери» и показан идеал буддистов — та самая пустота? Калев Куду опровергает это предположение: буддисты, как объяснил он, достигают состояния «шуньяты» как раз при помощи предельной концентрации ума. («Шуньята», или «суньята», не очень точно переводится с санскрита как «пустота»). Режиссёр объясняет принцип шуньяты на примере: чтобы поставить цветы, нужна ваза, то есть пространство, но и ваза сама по себе не существует, она существует, как ваза, благодаря цветам. Между ними — причинно-следственная связь. Шуньята — это возможность всему существовать. «Люди думают, что вещи, личности, события существуют сами по себе, но ошибаются, и страдают за эти ошибки». Возвращаясь к героям Пряжко, у них наоборот, — умственная лень и отсутствие всякой концентрации. Так что это — полные противоположности...

И тем не менее, многие зрители назвали состоявшийся спектакль «буддистским». Почему? Может быть, это определение подсказала медитативность музыки и движений, или сценография, или созданная режиссером атмосфера в целом, или... Основная мысль — проста и ясна, как сознание просветлённого буддиста, но вслед за ней — множество других, которые уже требуют размышления и концентрации — и нет однозначных ответов. Помимо вопросов, уже разбросанных по этой статье, подкину ещё несколько «коанов».

Что такое «Дом инвалидов» — может быть, это аллегория того места, куда всё больше и больше загоняются живые человеческие чувства? Станет ли в будущем больше таких «пластиковых» людей-роботов? И действительно ли все они так уж заурядны и глупы?

Счастливы ли они?