Татьяна Зимбули. Под лежачий камень... - afield.org.ua Она такая вся романтичная, возвышенная, вечно ожидающая чуда и верящая в сказки!

— Я не понимаю, почему вы это делаете?! Впервые сталкиваюсь с таким... способом. Если бы это происходило не со мной, не поверил бы.
— Я постараюсь, чтобы вы поняли.

* * * *

Под лежачий камень...

       — Она такая вся романтичная, возвышенная, вечно ожидающая чуда и верящая в сказки! Она, знаете ли, может ехать в автобусе, по делам, и если увидит дерево, выросшее на крыше старого дома, выходит и фотографирует. Автобус, естественно, уезжает. Она ждёт следующего, зимой обязательно мёрзнет, или мокнет под осенним дождём, потом у неё заболевает горло, воспаляются придатки, слезятся глаза... Замороченная женщина, должен вам сказать. Да, непременно должен вам сказать.
       — Зачем?
       — Как зачем? Вам же с ней жить! Вы что, не хотите знать, какой человек будет находиться с вами в одной упряжке?
       — Во-первых, насчёт «нам же с ней же» — это ещё не известно, а во-вторых, я сам узнаю её. Ведь вы рассказываете о ней с вашей точки зрения, не так ли? Тем более, наши точки, извините за выражение, никогда не совпадут во мнении.
       — Ну, вы сказали!
       — Простите, я думал об упряжке.
       — В смысле?
       — Не знаю, смысла ещё не нашёл.
       — Не хотите? Воля ваша. Больше ни слова о ней не скажу.
       — Я хотел бы, чтобы вы сказали о ней другие слова. Отнеситесь к её характеристике более объективно. Сможете?
       — Постараюсь. Я очень хочу вам помочь. Позвольте сигарету... У нас большая разница в возрасте, и иногда мне трудно бывает понять её. Между нами четверть века.
       — Бросьте, не интересничайте! Вы, уверен, чувствуете себя на столько же меньше. Вы даже говорите иногда так, будто и не прожили свои почти шестьдесят. Вы законсервировались десятки лет назад, причём сами того не подозревая. У вас же хвостики на голове!
       — Какие хвостики?! Нет... вот... ничего нет. А-а! Мелкий вы хулиган! Смеётесь? Да, ваша правда. Мой уровень развития остановился именно в тот год... Ладно, это в прошлом. Да здравствует настоящее!
       — Вы отвлеклись. Сосредоточьтесь, прошу вас, и... давайте выпьем ещё по чашечке, во-от с тем вареньем.
       — С удовольствием! Где ваша черёпка¹?
       — Пожалуйста.
       — Она, кстати, тоже любит это варенье, но с кофе. Она вообще пьёт только кофе. Немного, чашки три-четыре в день, но исключительно арабику. Кладёт в чашечку тростниковый сахар, один кусочек, итого три-четыре кусочка в день, вечером добавляет сливки. И пьёт, вместе с «Дор Блю²». Причём вынимает его из холодильника утром, перед уходом на работу, чтобы он «отогрелся» к её возвращению, за ужином отрезает приличный мягкий кусок и без хлеба ест, запивая горячим кофе. А вы любите такие сыры?
       — Я люблю многие сорта, и этот в том числе.
       — Хорошо, хорошо... Где же ложечка? А-а-а, вот она. Это ложечка её бабушки. Она над всеми вещами, доставшимися ей от бабушки, трясётся. Один раз... ох, простите, не могу без смеха вспоминать, так вот, один раз она из дому ушла, потому что я, как ей показалось, специально разбил бабушкину вазу. Ну-у, вы же понимаете, ничего специально я не делал. Просто мыл вазу с мылом, она и выскользнула из рук. Хрясь, и одной бабушкиной достопримечательностью стало меньше. Смех, да и только.
       — Смех? Вам было смешно?!
       — А вам не было бы смешно — человек уходит из дома из-за разбитой стекляшки?
       — Нет. Не было бы. Вы отняли у неё кусочек любимого человека. Её бабушка осталась с ней навсегда в... во всех этих вещах, вещицах. Для неё не существует отдельно бабушкиных вазочек, салфеточек, слоников. Для неё все эти вещи — бабушка в целом. Она помнит, быть может, в какие минуты бабушка брала в руки тот или иной предмет, она помнит всё, что ей хочется помнить о дорогом человеке. Просто ей, — как вы не поняли! — необходимо иметь что-то связующее с ушедшим человеком! Если бабушки нет в живых, связующим будут вещи.
       — Хм, да. Не спорю, но... как-то преувеличивать значимость вещей, оставшихся от кого-либо, пусть даже от самого дорогого человека, или не человека... как-то... не нужно, что ли. Да — память, но когда она превращается в идолопоклонство, в слепой фетишизм, мне это не нравится. Не принимается это мной.
       — Но и смех здесь неуместен. Вы простите меня, я не поучаю вас, просто не принимаю вашу точку зрения в этой ситуации.
       — Нет, так нет. Берите ещё варенье. Чаю?
       — Спасибо, уже наелся и напился. Вкусно. Сами ягоды собираете или покупаете?
       — И сам, и покупаю, и в дар принимаю.
       — Намёк понял.
       — Ха-ха-ха! Смекалистый!
       — А как же?!
       — Дальше слушать будете? Или отложим на завтра?
       — Сколько времени у нас осталось до её прихода?
       — Час. Не больше. А что вы так встревожились?
       — Я не хочу слушать вас в спешке. Продолжим завтра, не возражаете?
       — Да нет, это же вам нужно, не мне.
       — Да что вы говорите?! Вам, стало быть, всё равно уже?
       — Ну-у, не злитесь, что вы нападаете на меня, старого человека... Я что, я — ничего. Завтра, так завтра. В котором часу придёте?
       — Так же. И, пожалуйста, не готовьтесь заранее к разговору со мной!
       — Слушайте, вы вредный.
       — Что-о?
       — Да-да, вы не ослышались. С вами будет не просто жить утончённой натуре. Всё, идите. Я должен подготовиться к её приходу.

* * * *

       Она еле поднялась на этаж.
       «Боже мой! Как же у меня болит спина!» Это всё, о чём она думала. «Нервы, нервы... Не могу так больше. Хоть бы пожалел кто. Просто обнял бы за плечи и сказал: «Не переживай, всё будет хорошо!» — Но никто ничего не говорит. А я уже устала сама себя жалеть, внушать, что у меня всё в порядке, что другим хуже, что мои заморочки — блажь. Я у-ста-ла...»
       Пристроив пакет у ног, она стала искать в сумочке ключ, всё приговаривая и хныча.
       «Хоть бы никого не было дома! Хоть бы никого не было! Одна хочу побыть, хочу побыть одна... А-а, господи, он дома... Как же я не хочу его видеть! Ну, почему, почему ему некуда пойти?! Сейчас опять будет куковать... Как мне это надоело!»

* * * *

       — Ку-ку! Это ты? Что так тихо входишь? Будто шкрябаешься...
       — Привет. Я нормально вхожу. Что нового? Кто-нибудь мне звонил?
       — Нет, никому ты не нужна, красавица.
       — Нет так нет. А тебе? Тебе кто-нибудь звонил?
       — Сердишься? Чего ты сердишься? И мне никто не звонил.
       — Никому мы не нужны. Значит.
       — Опять с тобой пришло плохое настроение? Или что?
       — Ничего. Оставь меня в покое. Я поем и лягу, к телефону не зови. Если кто-то всё же позвонит.
       — Хорошо. Матери только позвони, она заходила днём, принесла твой любимый кисель.
       — Спасибо, сейчас позвоню. Ты иди к себе...

* * * *

Под лежачий камень...

       Он прикрыл дверь в свою комнату, сел в мягкое кресло и стал думать. «Каждый день одно и то же. Разве что кисель тёща приносит не каждый день. Сколько это может продолжаться? Не знаю. Но продолжается уже восемь лет. Во-семь. Может, это уже кошмар? Ужас? Не знаю. Но то, что это конец — точно. Тогда зачем? Для кого? Для чего? Совместных детей нет, совместного бизнеса нет, интересов, по-моему, и не было, общих родственников почти нет. Долг? Жалость? Порядочность в отношении друг к другу? Привязанность? Чёрт возьми, что это? Неумение жить... Так надо учиться! Переучиваться. Внедряться в новые обстоятельства и строить новую жизнь. Ну, не гнить же здесь, как у позорного столба?! Боже мой! Как всё начиналось! Ослепление. И это был я?! Я! Человек с устоявшимися жизненными позициями, с закрепившимися намертво привычками, ставшими моей второй натурой. Я — взрослый здоровый многоопытный мужчина... Гормональное затмение с мгновенным помутнением рассудка на почве любви с первого взгляда. Её малиновый берет свёл меня с ума. Где она его откопала? С головы какой бабуленции сняла и пересадила на свою-мою голову, на моё несча... Счастье! Наверное, счастья было слишком много. Призывают, однако, поделиться. А ведь ту нашу первую осень, когда я встретил девушку в малиновом берете, я прожил как весну. А потом я просто летал, пел... хм... почему-то всё больше в ванной и в туалете, читал ей стихи и перестал читать прозу для себя. Для меня не было преград, неразрешимых проблем, не было плохой погоды и неважного самочувствия. У меня всё было хорошо. У меня. Но мне казалось, что и у неё тоже».
       Слишком глубокое и уютное кресло незаметно размягчило его тело, он попытался встать, но ему это не удалось. Облокотившись и резко дёрнувшись вперёд, он с трудом вырвался из плена старой мебели. Медленно подойдя к огромному письменному столу, опустился на поскрипывающий венский стул.
       «Чёрт! Старею, дряхлею, слабею. Что ещё?! Старею-то точно. Уже и эротические сны не снятся, сбежали сексуальные фантазии. К соседу, что ли, перекочевали, к этому Ухаживающему-за-собой-мужчине? Да, именно так она говорила мне о нём. И почему я перестал подпиливать ногти на руках, а только стригу их, получая в результате жутко кривые линии? Потому что мои руки не стискивают больше женскую грудь? Бред! Я просто никуда не хожу, кроме работы. Я разлюбил ходить в гости и встречать их дома. Для меня эти приёмы — в тягость. Да, я не люблю тяготиться. Лучше я почитаю, послушаю музыку, полеплю... Глина меня успокаивает. Она уносит меня из этой жизни в другую. Знаю, знаю, что леплю... э-э... нелепо, но мне хорошо! Сделаю какую-никакую штучку и вдохну в неё жизнь. Фигурка будет жить вместе со мной, а потом, может, и без меня! Моё произведение из глины! Моё. Глина... Удивительный, чудный дар природы. Она меня лечит... Снимает напряжение, когда я думаю о жене... А жена моя, моя вторая половина, называет меня «лепкун-самоучка». Забавно, а я никак не могу определиться — обижаюсь я на эти слова или нет».

* * * *

Под лежачий камень...

       — Она вчера была не в духе. Попросила меня оставить её в покое. Я ушёл к себе. Точнее, в себя. Я, знаете ли, с недавних пор стал заниматься лепкой. Так, для души. Фигурки разные делаю, человечков или животных, тарелочки, вазочки, ну, всякую мелочь. Нравится очень. Хочу, что ли, на курсы пойти. По книгам начинал, но — не то. Не хватает живой подсказки.
       — А ей ваше хобби нравится?
       — Она не интересуется им.
       — Вы показывали ей свои поделки?
       — Да, не раз. Она из вежливости, уверяю вас, возьмёт игрушку в руки, повертит, и безо всяких интонаций скажет: «Да, забавно, поздравляю. Ещё есть?»
       — Ну вот, видите! Она же спрашивает, что ещё у вас есть! Значит, ей интересно.
       — Нет. Потому что, когда я отвечаю: «есть», она не просит показать или рассказать.
       — Вы, наверное, заведомо так с ней разговариваете, что она не поддерживает беседу и не проявляет дальнейший интерес.
       — Бросьте! Бросьте читать мне лекции! «Заведомо», «проявляет интерес»... Всё не так! Я навязываюсь ей последнее время. Это же очевидно! И она даёт мне это понять разными способами. Неужели вы думаете, что я ничего не понимаю?! Я не глупец.
       — Простите. Простите, если я вас обидел.
       — Прощаю. Мне же с вами предстоит поддерживать беседу.
       — О! Не старайтесь меня кольнуть. Я исколот уже вдоль и поперёк. Почти не реагирую на словесные выпады.
       — Кто же вас, если не секрет, исколол до такой степени? Только не отвечайте многозначительным: «жизнь». Она всех покалывает.
       — Человеческие колики, вот кто. Братья по разуму. Ни один из братьев наших меньших, какие бы зубы у него ни были, не колол меня так, как сородичи. Да не вздыхайте! Нас, как говорят, колют, а мы крепчаем!
       — Да уж. Вы-то точно окрепли.
       — Давайте поговорим о ней. Вы сказали, она вчера была в плохом настроении. От чего?
       — Трудно определить. Со мной она не поделилась, а угадывать причину её недовольства — я не в силах. Я вообще не в силах с ней справиться в последние годы. Я как аморфное существо рядом с ней. И моё безразличие с виду — не настоящее, на самом деле это потерянность, страх, непонимание как себя вести, чтобы не навредить ей. Вы понимаете?
       — С трудом. Но пытаюсь.
       — Когда я понял, к ужасу своему, что раздражаю её, я растерялся. Это было давно, летом, на даче. Я мылся в душе и напевал. Она вдруг подскочила к душевой — я так почувствовал, что именно подскочила — и стала неистово барабанить в дверь, и кричать: «Ты можешь хоть раз в жизни мыться молча! Никаких сил нет слушать это нытьё!» Я решил, что ослышался, и переспросил: «Что ты говоришь?» Она ответила тише, но с надрывом: «Перестань петь эту чушь! У меня болит голова». Я перестал петь, кое-как вытерся, побежал в её комнату. Знаете, если честно, за тот десяток шагов до порога её комнаты я подумал, не беременна ли она. Мы ведь хотели совместного ребёнка. У меня есть взрослая дочь от первого брака, живёт с бывшей женой за границей. Мы редко видимся, в основном, звонки, открытки, небольшие посылочки с оказией... «Что случилось, милая?!» — Я не успел, кажется, договорить, как она вскинулась: «Смотри, с тебя вода льётся, как из ведра! Я только что вымыла пол!» Знаете, что я ответил? «Она же чистая...» Понимаете, я не знал, что сказать. Потом она извинилась, сказала, что неважно себя чувствует. Я «штокал», «почемукал», просил объяснить хоть что-то и просил прощения за свои вокальные данные, но... Это было начало. Начало конца наших отношений. Взаимоотношений. И... она не была беременной.
       — Как вы думаете, у неё появился возлюбленный?
       — Я так думал. Тогда. Я спрашивал. Она ответила, что у неё нет ни-ко-го. Она так и произнесла по слогам и очень медленно: «ни-ко-го». Я гораздо позже понял, что в этом ответе есть посыл и в мой адрес. Понимаете?
       — Да.
       — А дальше пошло по нарастающей. Не буду рассказывать всего. Это и смешно, и грустно одновременно. Возможно, моё терпение обусловливалось возрастом, большей жизненной опытностью, большим снисхождением. Мужчина ведь должен быть снисходительным по отношению к женщине, как вы считаете? Безусловно, я и жалел её, и винил себя. Я подозревал, что она мучается оттого, что не может забеременеть. У меня-то есть дочь, значит, я здоров, значит, нездорова она. Как-то раз я попытался, поверьте мне, супертактично, направить её к врачу. Никаких эмоций — она просто ответила отказом. Но так, что больше об этом мы не заговаривали...
       — Я вас слушаю. Вы о чём-то задумались?
       — А? Да. Сейчас. Сейчас...
       — Я не тороплю вас. Если хотите, продолжим в следующий раз.
       — Следующий раз... Если бы вы знали, как о многом я вспоминаю, пока дожидаюсь следующего раза! Тяжко.
       — Хорошо, я могу остаться ещё на час. Она не придёт?
       — Нет. Эта женщина — верх пунктуальности. Всю жизнь. Наверное, она и на свет появилась в тот час, который был предписан врачом или акушеркой.
       — Ха-ха-ха! А вы? Вы — джентльмен? Не опаздывали на свидания?
       — Я прибегал в условленное место примерно за час до её прихода. Я ходил и дышал вокруг себя. Чтобы, когда она пришла, весь воздух был пронизан дыханием моей любви.
       — Ого! А как вы познакомились?
       — Увидел её среди сокурсниц. Я сидел в такси, пока водитель, притормозив у киоска, покупал себе папиросы. Рядом с киоском было кафе. Около входа стояли девушки, им не повезло в тот вечер: они не попали внутрь, потому что не было свободных мест. Стояли, смеялись, крутились-вертелись, бурно жестикулировали, ну, так, вели себя немножко напоказ, и все курили, кроме одной девушки... Она ела мороженое и отгоняла свободной рукой клубы дыма от лица. Она была необыкновенно хороша. Я отпустил такси и встал неподалёку от них. Когда все стали расходиться, я пошёл за своей необыкновенной девушкой, молча преследовал её до метро, а в вестибюле подошёл знакомиться. Говорил что-то мудрое и хорошее, и старался быть остроумным и казаться моложе. Я... боялся, что она... именно она может мне отказать. Оказалось, боялся напрасно. А вы?
       — Я не поэт.
       — И что?
       — Я не дышал, но приходил вовремя. Я не мог себе позволить, чтобы меня ждала женщина.
       — Женщины?
       — Нет. У меня была одна женщина. Мы были знакомы полгода и собирались пожениться, но вовремя прекратили сборы.
       — ?
       — Перед подачей заявления она спросила, много ли у меня родственников — близких, дальних, есть ли родня за границей. На мой вопрос, для чего это нужно, она по-деловому и громко ответила, что ей небезынтересно знать, кому, когда и в каких примерно размерах будет передаваться наследство моего отца и деда. Дед в то время был ещё жив. Я поясню. У моих деда и отца прибыльный бизнес. В сущности, я богатый жених и продолжатель, наследник, хранитель и так далее дела предков. Я не против вступления в законное наследование бизнеса отца, не против продолжения его дела, оно мне нравится, но я не люблю афишировать семейные тайны, и не делаю этого. К сожалению, за полгода знакомства моя девушка сумела узнать многое из того, что её интересовало. Я не чувствовал подвоха, потому что так же, как и вы, в своё время был безмерно влюблён в неё. Мы расстались. Дед через пару месяцев умер. И моя история косвенно была причиной его смерти. Ему нравилась моя девушка, и он надеялся, что успеет стать прадедом. Для деда было сильным ударом наше расставание.
       Во-от... А потом я закрутился и довольно серьёзно. Мы с отцом с головой ушли в бизнес. Работа меня и отвлекала, и в то же время засасывала с такой скоростью, что я однажды даже забыл адрес своего дома. Да, да, не смейтесь! После какой-то вечеринки в ресторане я вызвал такси и не смог вспомнить домашнего адреса, а ведь я не был сильно пьян, просто забыл. Это был первый толчок в спину. После того случая я решил немного утихомирить себя в работе и уехал отдыхать в деревню. У отца есть дом в такой глухомани в Тверской области, вам и не снилось! Очаровательный деревянный особняк в два этажа. Шутка. Просто это очень старый двухэтажный дедов дом, подлатанный со всех сторон, подпёртый балками, рейками, всем, чем только можно, но верно и преданно не сдающий своих позиций и жаждущий принять нас у себя хотя бы раз в году. Обычно раза два в год мы и бываем там. По очереди. Мать с отцом в одно время едут, я — в другое. Мы бы и вместе съездили, но всё как-то не собраться. То собаку старую не с кем оставить, она никого не подпускает уже к себе, то ещё что. Продать дом никто не хочет. Все, как один, старомодничаем — дедов дом, память дорога, любили все деда очень. Вот вам, между прочим, и бабушкина ваза.
       С тех пор я ни с кем не... как бы выразиться, чтобы было ёмко и за один раз...
       — Не придумывайте! За кого вы меня принимаете?! Считаете, что мне нужно втолковывать! Вот уж не ожидал от вас.
       — Бог мой! Да, конечно же, нет! Короче, я не ставил на себе крест, то есть, на личной жизни, я просто работал, а параллельно думал о семье, о своей семье, которую очень хотел создать.
       — Почему вы опустили глаза? Вы застеснялись чего-то?
       — Почти каждую ночь я представлял себе какую-то сценку из моей будущей семейной жизни. Оказалось, я романтик. Насквозь романтик. Но я скрываю это.
       — Стихи?
       — Нет. И не песни, и не картинки, и не вышивание крестиком. Я создаю образы... моей жены, детей, домашних зверей, интерьеров дома, всего того, что будет у меня.
       — Хм.
       — Почему вы вздыхаете?
       — Я тоже романтик. И она — романтик.
       — Буду третьим.
       — Нет, вы будете только вторым, парным и никогда — третьим среди нас.
       — А в чём ещё её романтичность проявляется, кроме фотографирования деревьев на крышах старых домов?
       — Она плачет, когда её трогает за душу что-то или кто-то, и не стесняется своих слёз. Она верит в доброту, в инопланетян. Она любит устраивать праздник и радоваться, если её придумки нравятся. Я видел, когда мы были в лесу, как она, прижимаясь к дереву, разговаривает с ним.
       — А вы в чём романтик?
       — А я умиляюсь ей, мне доставляет удовольствие смотреть, как она гладит листья фикуса и приговаривает: «Вот ты вырастешь большой, будешь сильным, здоровым, красивым, а я к тому времени уже начну уменьшаться, слабеть, болеть и глазки мои будут нуждаться в отдыхе, вот тогда я буду смотреть на твои зелёные листочки и буду лучше себя чувствовать. Ты же поможешь мне, зелёный друг?»
       — Хм...
       — Что это значит?
       — Это значит — интересно.
       — Да.
       — Да.

* * * *

       Она передумала идти в монастырь. Буквально вчера только хотела принять решение об уходе из мирской жизни, а сегодня утром передумала. Потому что яркое солнце светило с самого утра. Оно помогло ей принять другое решение. Значит, солнце — бог. Она решила поговорить с мужем о разводе. Ей — тридцать два года. Ему — пятьдесят семь. Он не болен и у него есть дочь. Она, видимо, больна, и у неё никак не получается иметь дочь. Она очень хотела девочку.
       «Сегодня пятница. Это тоже хорошо, потому что если разговор выйдет долгим или тяжёлым, завтра, по крайней мере, не на работу. Пятница. Сегодня у него баня, значит, он придёт чуть позже меня. Это тоже хорошо, я успею выпить кофе, не пролив ни капли. Господи! Что за бред! Но ведь так и есть! Когда я чувствую, что он за стенкой, у меня дёргается рука. Бред, действительно, бред... Быстрее бы уж вечер!»

* * * *

Под лежачий камень...

       — У нас был серьёзный разговор. О разводе. Жена сама затронула эту тему. Как в старые добрые времена, мы просидели на кухне ночь напролёт и разговаривали по душам. А души-то оказались разные. Никакого единодушия так и не сложилось у нас за эти годы. Я не буду, вернее, не хочу пересказывать всё. Главное, что мы не зря не спали. Результат ночного бдения есть: в первый понедельник марта мы подали заявление на развод. Всё будет очень быстро, потому что детей общих нет, имущество уже поделили. Да-да, той же ночью сидели и делили. Что вы улыбаетесь? Хотите знать, как происходил процесс деления? По-простецки! Я предложил ей взять всё, что она захочет, она ответила тем же. Короче, я заберу свои носильные вещи и уеду на квартиру матери. Я не говорил вам, у меня есть ещё одна квартира, моей покойной матушки. А эта площадь оформлена на жену. Так что нынешняя весна по-настоящему несёт новую жизнь.
       — Когда вы съезжаете?
       — Как только получу от вас положительный ответ.
       — На что?
       — Вы забыли?! На мой вопрос, разумеется. Ну, если хотите, на моё предложение.
       — Вы уверены, что всё получится?
       — Уверен. И потом, почему должно не получиться? Я, простите за выражение, выискивал вас, и достаточно долго, я занимался вами, я а-на-ли-зи-ро-вал! Я, в конце концов, очень старался... Это было моей самой ответственной работой за последние годы. И потом, скажите на милость, вы ведь тоже искали, только у вас это было хобби, побочная работёнка. Вы были пассивны, потому что ваш приоритет состоял в другом... на то время... пока я вас не нашёл. А теперь для вас главное — личное. И я настаиваю на том, чтобы вы сейчас поменяли бы свои приоритеты! Я старше вас, и это даёт мне право видеть жизнь несколько глубже, чем вы.
       — Чёрт!
       — Это ответ?
       — Я согласен. Но как?!
       — А как вы себе это представляли, когда начинали свой поиск?
       — Не знаю, не думал об этом. То есть, я серьёзно не думал...
       — Потрудитесь, пожалуйста, серьёзно подумать о том, как это сделать.
       — Когда?
       — Завтра.
       — Как завтра?!
       — Слушайте, мы же договорились, я получаю от вас положительный ответ и съезжаю. Вы — согласны, значит, завтра я перееду, и вы начнёте действовать.
       — Хорошо!

* * * *

       Он устало откинулся на спинку стула и стал думать. Думалось легко, потому что он сделал главное. Он сделал то, что, по его мнению, осчастливит всех, кто уже задействован и будет задействован в этой истории.
       «Битую посуду клеить бесполезно — всё равно будет течь. Да и некрасивая она — склеенная. И опасная. Ненужная...
       А всё-таки она неправа. Я жалею её. Как порядочный муж, разлюбивший жену, не изменяющий ей, я её жа-ле-ю. И вообще, может быть, та гадалка не наврала мне? Когда я ездил к ней? Осенью? Или уже было начало зимы? Господи! Не помню! Ста-рый. Старый лепкун-самоучка. А, нет! Вспомнил! Это было первого декабря. Точно! С этого самого дня всё и началось. Я внушил себе, что слова деревенской гадалки — это истинное пророчество. Зоя, её, по-моему, звали Зоя. Или Лала... Или Лала — это её дочь? Нет, всё-таки Зоя. Она сказала, что у жены не может быть детей от меня. И повторила ещё в конце: «от тебя ей детей не ждать». И больше ничего не сказала. Я же не сразу понял, что она имела в виду! Хорошо, что я к ней съездил, хорошо, что она меня подтолкнула. Если бы не она, я не пошёл бы ещё раз к врачу. Гаврилов молодец! Даже если он наболтал мне всего лишь из вежливого сострадания, и на том спасибо! Я и подумать никогда не мог, что бывает просто физическая несовместимость мужчины и женщины, из-за которой не получаются дети! Я исходил из того, что я здоров и жена тоже. Ведь она не обследовалась, она задолбила себе, что раз бог не дал детей, значит, так тому и быть. Ну, не блажь ли?! Я не мог её переубедить. Не сумел. Но Зоя мне, нет, нам поможет! Я верю в эту самую несовместимость. Я хочу в неё верить.
       М-м-да-а... Точно, именно в декабре я и решил найти для жены нового мужа. Я уже всё понял. У нас с ней не было будущего, а формально существовать, как будто бы мы полноценная ячейка общества — нет! И ещё раз — нет.
       Кто бы знал, как я волновался, переступая пороги одного за другим бюро, центров, клубов и всяких там служб знакомств! Первые разы были просто пыткой. Объяснять, кто я, зачем и почему это делаю... Боже мой! Чего только я не наслушался! А уж кого только не насмотрелся! Альбомы за альбомами, картотеки за картотеками, списки за списками... Казалось, водоворот человеческих судеб никогда не кончится.
       Как отчётливо я помню ту среду. Миловидная барышня достала из ящика стола небольшой фотоальбом с кандидатами вступить в брак и бережно подала его мне. Почему-то я не пошёл, как принято, в кабинку, для ознакомления со списком самых симпатичных, остроумных, самодостаточных и работящих, а, пересев на стул напротив девушки, стал быстро перелистывать альбомные страницы, уже не надеясь и в этот раз увидеть нужное мне мужское лицо. Хм! А ведь я действительно создал для себя целый образ, внешний и внутренний, человека, которого хотел бы сосватать своей жене... Я помню, как увидел его. Помню, как впился взглядом в его необычное выражение глаз, как бегло пробежал по его анкете, как мельком подумал: «Интересно, интересно, взгляд его или работа фотографа? Текст его или работа сотрудницы службы знакомств?» Помню, как подошёл к девушке, а в голове была только одна мысль: «Если его кто-то выбрал, я отобью!» Ха-ха-ха! Это я сейчас смеюсь, сейчас, когда он уже дал согласие. А тогда мне было не до смеха».

* * * *

       Она не плакала после разговора с мужем. И даже удивилась этому. «Хорошо, что мы поговорили. Как-то легче стало. Он жалеет меня, только виду не подаёт. Мне тоже его жаль. Но что толку жить рядом и всю жизнь жалеть друг друга, только жалеть. Что толку... Что это значит? Значит, если любишь — толк есть, а если жалеешь? Нет, не буду залезать в дебри. Скоро я буду свободна и... одна. Нет, я не буду одна! У меня есть работа. Этого на первое время хватит. И потом — я. Я и моё тело, я и моя личность, я и моё окружение. И я наконец-то смогу завести собаку! Я всё время только хотела её завести, но муж... бывший муж не любит никаких четвероногих, пернатых, чешуйчатокрылых. Он снисходителен только к цветам. Я никогда раньше не задумывалась, что можно начать жизнь заново на этапе, когда, казалось бы, уже всё сложено, состоялось, когда твои родные и близкие даже не помышляют о том, что что-то можно изменить в твоей жизни и вообще в жизни. Хотя при удобном случае любят повторять, что под лежачий камень вода не течёт».

* * * *

       — Алло! Лика! Алло! Это ты?! — Михаил надрывно кричал в трубку, потому что на другом конце провода слышалось лишь шипение, клокотание, треск и ещё масса каких-то звуков, но только не человеческая речь.
       Внезапно технические шумы стихли, и он услышал знакомый, красивый голос:
       — Я слышу, Миша, я тебя слышу! Связь наладилась, можешь говорить тише.
       — Лика! Я... я так долго не звонил тебе. Как у тебя дела?
       — Откуда ты, Миша? Ты здесь? В городе? У меня всё хорошо. А ты как? Ой, прости, мне надо отойти на минуту. Ты можешь подождать?
       — Да, конечно, могу. — И вдруг он услышал как там, в трубке, нетребовательно плачет, да даже не плачет, а попискивает... ребёнок. Михаил вжал трубку в ухо так, что ещё пара минут, и телефонная трубка и ушная раковина срослись бы. Он слушал детский голосок и с каждым всхлипом улыбался всё шире и шире.
       — Алло! Кто это? Алло! Говорите, пожалуйста...
       Михаил от неожиданности не понял, что голос идёт из трубки, и оглянулся.
Под лежачий камень...

       — Ге-ор-гий, — медленно, по слогам, произнёс Михаил.
       — Да, Михаил Андреевич, это я. Здравствуйте, Михаил Андреевич.
       — Кто там плачет?
       — Верочка. Ничего страшного, просто она перевернулась на животик, а обратно никак.
       — А... а сколько ей?
       — Три месяца.
       — Вера Георгиевна, стало быть... Поздравляю вас, Гоша, я так рад за вас, что... у меня нет слов. Прости, Георгий, я... потом, потом всё скажу. Я напишу вам большое настоящее письмо.
       — Спасибо, Михаил Андреевич! А вы? Где вы сейчас?
       — Я уехал, дорогой Гоша. Поехал навестить дочь, а вышло по-другому. Вернулся, продал мамину квартиру и уехал к жене и дочери. Мы снова поженились, живём вместе. Всё хорошо! Хотел позвонить раньше, но всё время почему-то откладывал. Я очень рад за вас! Очень рад! Гоша, вы тоже можете меня поздравить! У меня родился внук!
       — По-здрав-ля-ем! Михаил Андреевич, предлагаю дружить государствами!
       — Ого-го! Давай, Гоша, лучше маленькими ячейками общества, а то государственная дружба — это большие заморочки!

1 Черёпка — небольшая посудина.
2 «Дор Блю» — разновидность сыра с пищевой плесенью.

Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 17 августа 2009 г.

ПОД ЛЕЖАЧИЙ КАМЕНЬ...