С приходом Реформации, в Латвии началась охота на ведьм. Первый костёр вспыхнул в 1559-м...
Рыбацкая прописка
Никто не помнит, как Майла пришла на побережье. Служила в прачках. Посадила дочку на траву, дала поиграть с дедовым огнивом... А малышку украл человек в сутане. Через год её видели на ярмарке. Девочка была, как кукла — но отказывалась говорить. А когда открыла рот, стал виден обрубок языка.
— Мы-ы-у-ы, — силилась сказать калека.
— Мамку зовёт! — кидали ей монет.
Но Майла так и не нашла свою кровинку. Поседела, став старухой. Однако не озлобилась, а принялась исцелять людей — наперекор римскому папе! То ли горе отворило заповедные миры, то ли сердце вызнало сакральные секреты, — ей поддавалась даже завезённая крестоносцами проказа!
Шла от села к селу и добрела до моря. Нашла в дюнах обгоревший сарай. Законопатила, развесила
полынь-траву. Сложила очаг из прибрежной гальки. Подвесила варево в припасённом чугунке и села на крыльцо. Но, видно, слава шла за ведьмой по пятам, и к ней привели... корову:
— Не подлечишь?
— Идите с Богом! — кивнула она.
Что-то пошептала, и удои подскочили. Рыбаки полюбили Майлу всем селом. Зимой вели ребят заговорить простуду. Летом — мужей, чтоб лодка не тонула. Девки шли за приворотным зельем, парни — за мужскою силой... Взамен несли хлеб и рыбу, домотканые накидки. А колдунья знай молилась:
— Доченька, прости!
Невезучий колумб
Осенней ночью море заштормило, выбросив обломки шхуны. Колдунья пошла набрать щепок, да заметила матроса. Парня вынесло на берег в кивере, штаны в лампасах... Будто открывал Америку на здешнем берегу! Майла принялась трясти его:
— Ты живой иль мёртвый?
И, не дождавшись ответа, поволокла за пятки невезучего колумба... Втащила в дом, растопила очаг. И подтянула гостя к огню. Сняла с него мундир, оставив лишь нательный крест... И вскрикнула: из тощих рёбер торчал кусок вощёного копья, но морская соль спасла от зараженья. Поднатужившись, Майла выдернула древко. И принялась тереть копьё золой.
— Чистись, кровь, как эта заноза, — бормотала ведьма. — Копьё вылечу и рану затяну...
С восходом порез и вправду зажил. К вечеру вышла полная луна, но колумб так и не очнулся!
— По каплям жизнь уходит, — причитала ведьма, — как волны в песок, и я не в силах преградить! Тонка серебряная нитка — жизни нет в тебе... И душу в тело не вернуть! Порвётся связка с миром, если смертника никто не сможет полюбить. А в женихе чуть теплится искра! Нет, вру, уже погасла... Что делать мне, ума не приложу.
И опрокинула на него кувшин воды. Мертвец дёрнулся и окончательно впал в кому. Ведьма пригорюнилась, взяв ларец с оставшимся от дочери огнивом! Но медлила и не спешила открывать...
Любовная сила
Набросала в котелок
полынь-травы. Налила воды, сдобрив крысиными хвостами. Добавила змеиной кожи, одуванную пушинку, растолкла яичные скорлупки, лягушачью лапу... Закипятила — троекратно снявши пену. Остудила. И влила гостю в рот! Колумб поморщился, но снадобье не проглотил. И ведьма приоткрыла заповедный ларчик, со словами:
— Вот тебе огниво — разжигать любовь в сердцах людей! Чиркнешь, и всяк ощутит неодолимое влеченье... Будь то зверь или строптивая девица, попадутся в твой капкан — любого покоришь! Никто не воспротивится твоим чарам и желаньям. Всеми будешь ты любим!
Вынула из сундучка огниво. Стукнула по нему кресалом, и колумба обожгла искра... В очаге занялся уголь! Погремев кочергой, Майла вложила зажигалку в руки гостя.
— Что это? — на миг очнулся тот.
— Потом узнаешь, — успокоила лекарь.
И колумб проспал сном праведника до утра. То был его последний праведный поступок. Проснувшись, поел рыбы. И Майла рассказала свой секрет. Он удивился жертве:
— А тебе любовь не нужна?
— Я — ветер в поле, рокот неумолчного прибоя... Живу не среди людей! Я — солнечный луч, смолистый дух сосны! Ты ощутишь меня, где бы ни находился... А беды ведьмам не страшны. Наш мир — по ту сторону времён и весей. Мы и живём — и погибаем в нём...
— Ну, спасибо! — принялся тот чиркать по огниву. — Чем же отблагодарить тебя?
— Любовью не злоупотребляй! — остерегла ведьма.
И была права. Раненый высекал любовь, не в силах унять буйный темперамент. Кремень мучил его, как наркомана кокаин... Морфия колумб не ведал — к тому времени зелье не изобрели. Но неистовствовал — как заправский кутила!
А Майла, что ни день, шла в скит за рыбой. Рыбаки давали ей двойную порцию трески, но лечиться с той поры не шли. Зато от невест не было отбоя под знахаркиным окном — затянутым бычьим пузырём! Пузырь тускнел и трижды был заштопан. Но служил — пока обманутые девы не швырнули в него валуном.
Майлино проклятье
Майла заткнула пробоину, едва жилец ушёл — он не помогал по дому... А когда вернулся, вновь сварила ухи. Но заработка не было, уволили рыбаки знахарку! Чем толще становился гость, тем она хилее... А он, знай, портил рыбацких невест — разжигая гнев соперников. Откуда огниво — дон жуан не говорил!
Но его курносый профиль стал орлиным, а взор томным... Да и речи моряк вёл, как златоуст! Когда закрома Майлы истощились, убежал в посёлок... Высмеивал её, о воскрешении не вспоминал. Будто Майла тоже пала жертвою огнива... Старожилы стали гнать колдунью, но Всевышний навёл мор! Жара спалила на корню жнивьё, а дождь сгноил картофель...
В ту зиму голод забирал без счёта стариков. А мартовский шторм унёс кормильцев. Остались вдовы да беззубые старухи! Тут бы разгуляться дон жуану — но в море он не ходил, салаку не ловил. И в бедах обвинили Майлу:
— Почто оживила мертвеца?!
Покойник был к беде, по всем морским приметам... Не похоронишь — не пожнёшь, цинично говорили тут! А оживить утопленника — навести на скит проклятье. Стереть с лица земли поморский род... И староста посёлка Лулла с одним глазом села в лодку. Да поплыла за советом к Инквизитору! Вернулась к ночи... И вдовые рыбачки стали складывать на отмели дрова. Наносили сучьев, вбили в песок дощатый крест! И на рассвете пошли к Майле...
Противоядие любви
Дверь снесли острогой, хотя ведьма не спала. И не молила о спасении, когда ивовым прутом вязали руки. Да схватив за волосы, волокли к поленнице — сложенной из обломков той же шхуны... Будто в отместку за доброту!
В ожидании Инквизитора ведьму бросили на сучья! Тот явился к вечеру в сопровождении сестрицы во Христе. Присутствием монашек освящались церкви. И палач уже поднял смоляной факел, когда Лулла ткнула пальцем в дон жуана:
— У него огниво, пусть подпалит!
Майла взмолилась о пощаде... Но толпа подначивала, и ловелас боялся оплошать. Да любопытство разбирало: сгорит ли ведьма? Он достал огниво из кармана с галуном...
— Не разводи огня! — плакала Майла над своим подарком.
— Тогда сожгут меня, — возразил жених.
И изо всех сил ударил по огниву! Хворост опалила искра, пламя взметнулось — охватив юбку ведьмы. Она запрокинула голову и завыла во весь голос! Дрова занялись огнем, сквозь треск поленьев доносился вой колдуньи.
— Будь ты проклят! — крикнула она.
— Что, теперь меня разлюбишь? — засмеялся дон жуан. — Нет лекарства от любви!
И в подтверждение поднял огниво над толпой. Пока народ глядел — приезжая монашка стукнула его по локтю. Да и выбила подарок, лопоча:
— Мы-у-о-о-е-е...
— Глядите, у неё нет языка, — заохали рыбачки.
Но одноглазая Лулла заступилась за убогую:
— Тогда бракуйте и меня?!
И придвинулась к калеке. Пока шли споры, дурочка приблизилась к костру... Кинула в огонь любовное кресало. А следом прыгнула сама! Кожа на руках у не запузырилась... Но монашка тянулась к Майле, с криками:
— У-уы-вы-ы-и!
Мать-тьма
И обняла мать — потерявшую сознанье! То была дочь Майлы, узнавшая огниво... Но высекла она не страсть, а огонь жертвенной любви. Видно, талисман и вправду творил чудо. Пламя много дней не утихало, но ни костей, ни кремня в пепелище не нашли. Лишь белый дым взлетал к высоким облакам... Да Инквизитор сбежал в город — украв лодку.
...Правда, в ночи
кто-то заметил две фигуры — покидавшие селенье. Та, что постарше, — прихрамывала, опираясь на плечо юной проводницы. Девушка ей
что-то толковала, весело жестикулируя руками... Обе смеялись — словно шли из рая, а не из костра! И то был рай: огниво возвратило речь. И воскресил кремень не только казанову — но и Майлу с дочкой?
Как они спаслись,
мать-тьма молчит... И — как стала говорить безъязыкая монашка! А вот скит не уцелел. Нагрянула болезнь, скрутившая и моряка — и Луллу. Колумб покрылся язвами, так что лекари к нему не приближались. К чему лечить отозванного с того света моряка?
А свою Америку он всё же открыл... Но не огниво, а доброту — не требующую ничего в ответ... Иначе то была бы не доброта, а сделка! Потому Майла и выжила, получив награду от Небес — а предатель сгинул. Да и скит был стёрт с лица земли. С тех пор никто в нём не селился, будто знахарка прокляла не моряка — а белый свет. Но любовное огниво не забыто. Местные рыбаки даже сложили легенду о кресале огненных страстей! Не уточняя: уцелел ли в огне талисман предков? Чтобы искать его по сей день...
Ведьм в Латвии жгли ещё лет 200. Так закалялся древний феминистский дух! Последний костёр вспыхнул в 1721-м. А за десяток лет до него нагрянула чума и косила города...
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 5 января 2009 г.
