Смех есть скрытый Плач. Вернее, существуют два вида смеха:
Смех и
смех, именно так, с большой и маленькой буквы. Обыкновенный
Смех никогда не приведёт к слезам, потому что ему не о чем скорбеть: он полон, весел и сочен, как спелое яблоко. Именно благодаря своей полноте он царственно самодоволен, поэтому и начинается на большую букву, раздуваясь от собственной пышнотелости. Можно сказать, что он «духовно здоров». Так
Смеются в кинотеатрах, за столом и в постели. Так
Смеются крепкие дети на крепком морозе при виде деда Мороза.
Присмотритесь к празднованию Нового года на детском утреннике. В шумной, пёстрой,
Смеющейся толпе вы обязательно найдёте ребёнка, который стоит
как бы вблизи всех — не слишком далеко, чтоб отчуждение его не было замеченным и не стало предметом общих насмешек, но и не слишком близко, чтобы обжечься об этот шум и об эту пестроту. Ребёнок, как правило, улыбается — улыбкой,
вот-вот готовой заплакать.
А теперь посмотрите на этого ребёнка дома, в кругу родных и близких ему людей, которых он не боится. Жалея его, они привели к нему
своего Деда Мороза. Ребенок —
смеётся. И в этом
смехе — гораздо больше истинной радости бытия, света и кристальной чистоты, нежели в том, первичном,
Смехе довольных жизнью и весёлых людей. Так
смеются в храмах, за книгой или в любви.
Смеются почти беззвучно, без смешка, без улыбки, познав до известного конца полноту страдания. Беззвучие
смеха делает его смиренным и маленьким, а посему — наивысшим. Плачут после такого
смеха тоже беззвучно, одной душой выпрастывая и выплескивая грудные залежи.
Наверное, эти два вида смеха —
Смех и
смех — и есть то, о чём говорят: «небесное» и «земное», «праведное» и «греховное», «духовное» и «телесное», «прекрасное» и «безобразное», «божественное» и «человеческое», «христианское» и «языческое»...
Склонность смеяться так, а не иначе, в дальнейшем определяет судьбу. Дети, вылинявшие во взрослых, будут продолжать свой утренник. Те, в душе которых преобладает
Смех, станут Хозяевами этой жизни, те, у которых преобладает
смех, — её Аскетами. Так рождаются политики и священники. Причём в обоих случаях речь идёт о призвании, а не о положении, ибо натура — дело рук Господа, а статус — рукотворная фикция. Как много врождённых политиков по ошибке оказываются священниками, коим не сидится в сане, но как мало истинных священников — среди политиков! Я не думаю, что, когда Иисус говорил о Любви, Он, её уникальное и абсолютное воплощение, видел перед собой Инквизицию, Крестовые походы и рекламные слоганы.
Однако есть ещё одна категория не вполне понятных людей, к которым принадлежат философы, художники и женщины. Они смеются обоими видами смеха одновременно. Объединяет их рождающееся из такого
двойного смеха Творчество. Оно — источник их силы и причина их слабости, мотив для оригинальности и стимул к плагиату, грань между виной и невиновностью. В чистилище этой двойственности они попадают не потому, что так хотят, желают этого, а потому, что они так сотворены. Если бы их природа была иной, эти люди бы не творили: философы — истины, художники — красоты, женщины — жизни. Настоящее Творчество рождается в узком промежутке между светом и тьмой, улыбкой и слезами, и, в зависимости от того, куда оно будет двигаться — к свету или к тьме, Творчество это либо выживает, либо умирает. Если к тьме —
Смеху, телу, хозяйствованию — умирает. Если к свету —
смеху, душе, священнодействию, — обретает жизнь вечную. В общем, чтобы стать творцом,
Смеющийся должен заплакать, а потом — стать
смеющимся...
Ясное дело, что de facto чистых видов не существует. Каждый человек несет в себе смешинки этих трёх типов:
Смешного,
смешного и
двойственного. В политике живёт праведник, в художнике — богослов, в богослове — философ, в мужчине — женщина и так далее. Более всего
переживают те, в ком эти грани представлены на равных. Разноцветный кристалл, безусловно, радует глаз, но всё же меркнет перед алмазом. Более всего
мучаются те, кто, по природе своей принадлежа к людям
смеха, выталкиваются жизнью — то ли по слабости своей, то ли по несовершенству самой жизни — в людей
Смеха. Есть разница между переживанием и мукой: переживание — это настроение, мука — состояние. Переживание — поверхностно, мимолётно и возбудительно. Мука — глубинна, длительна и утешительна. Переживание — раздражение, мука — страсть, в первоначальном смысле страдания. Они танцуют в обнимку, почти разнополо, как либидо — с любовью, чтобы, наконец, закончиться. Переживание —
прерывается — ничем, мука —
завершается — просветлением.
Я
Смеюсь, чтобы скрыть что —
смеюсь. Я плачу, потому что — смеюсь. И я смею надеяться, что
смеюсь я всё же больше, чем
Смеюсь, иначе: почему плачу?
Блаженны Смеющиеся, ибо они станут смеющимися.
Блаженны смеющиеся, ибо они заплачут.
«Блаженны плачущие, ибо они утешатся».
6 мая 2008 г.
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 12 августа 2009 г.
