— Олег, я забегу на пару минут по нашему делу?
— Да, конечно, давай к десяти, потом я уеду.
— Спасибо! Буду к десяти.
Хорошее утро: никем и ничем ещё не испорченное настроение, яркое солнце, лёгкий ветерок в лицо, беззлобные глаза горожан, идущих навстречу мне. Я бодро шагаю по пыльному тротуару и почти не замечаю этого. Щебечущие птахи так заливаются на разные голоса, сидя в густых кронах деревьев и кустарников, будто у них сегодня показательные выступления по случаю первого,
по-настоящему тёплого весеннего дня.
Зд
oрово, что я оставил машину в гараже и решил пройтись пешком до редакции. Конечно, зд
oрово, тем более, что от моего дома до редакции от силы семь минут ходьбы. Но сколько удовольствия от этих семи минут!
Ровно к назначенному времени я подошёл к приёмной главного редактора одной из крупных местных газет города N. Олега Степановича Зяблина, по совместительству моего бывшего одноклассника, с которым до сих пор поддерживаю дружеские и деловые отношения.
Приученный его неумолимой секретаршей к строгой пропускной системе в кабинет главреда — «входить только с разрешения руководства» — стал ждать приглашения. Из космоса. Дело в том, что Ирины Борисовны, блюстительницы «приёмных» правил, не было на месте. Чрезвычайная редкость! Почти ЧП редакционного масштаба.
Через пятнадцать «джентльменских» минут я решился.
— Олег Степанович, разрешите войти? — голосом, не терпящим отказа, проникаю в кабинет.
— Да-да, проходите, Игорь Владимирович, здравствуйте... Присаживайтесь. Ирина Борисовна, к сожалению, (интересно, к чьему — промелькнуло у меня) не встретила вас, она придёт к обеду. — Видимо, Олегу неудобно было выставить меня за дверь. В тот день я был «при полном параде»: в костюме, с галстуком, в начищенных до блеска кожаных туфлях. Вид имел очень солидный. — Мы с коллегой, познакомьтесь, пожалуйста, Регина — соискатель на вакансию корреспондента рубрики «городские новости», уже заканчиваем собеседование.
— Спасибо, Олег Степанович, я, собственно к вам, не к Ирине Борисовне, — съязвил я, не смог удержаться, потому что на какое бы время Олег ни назначал мне встречу, никогда не принимал вовремя (чего, кстати, не наблюдалось за мной), а ведь мы оба ценим своё время «на вес золота». Особенно сейчас, когда нам «перевалило»
чуть-чуть за сорок.
— Да, так вот, я хотел бы, чтобы в ваших текстах было больше правды, больше жизненности.
— Олег Степанович, но ведь я об этом и пишу!
— Не-ет, не совсе-ем так. У вас — всё хорошо. А это, милочка, лукавство, потому что не может быть всё хорошо. Кто у нас жизнь? Зебра! Чёрное — белое, черное.
— Белое! — улыбаясь, сказала девушка.
— Вы поймите, если давать материал только о положительных, о позитивных событиях в городе, то нас уличат в том, что мы не видим проблем, не чувствуем их, не пытаемся поднять их в своей газете, не проявляем гражданского долга и так далее. А проблем — предостаточно! Согласны?
— Я согласна с тем, что их много. Но, Олег Степанович, в городе достаточно изданий, проявляющих гражданский долг. Тем более, что Ваша газета уже имеет рубрику, отражающую проблемы города, политические темы, наболевшие вопросы горожан и...
— Региночка, я прекрасно знаю свою газету, и хочу, чтобы мои корреспонденты поднимали в обществе как можно больше, как вы говорите, «наболевших вопросов». Может быть, когда они будут постоянно на слуху, на виду, на языке, на... да где и на чём угодно, тогда они будут быстрее решаться и ликвидироваться. А почему, собственно, вы против того, чтобы лишний раз напомнить людям об этих самых проблемах? Что это у вас за позиция ухода от реальности жизни?
Девушка заметно погрустнела, лишь гордая осанка говорила о том, что дух её не сломлен. Я подумал, что Регине, наверное, не хватало опыта, смелости, может быть, некоторой наглости для ведения такого рода переговоров.
Когда я вошёл в кабинет, удобно устроился в кожаном кресле и стал невольным слушателем диалога, от её взгляда, жестов ещё исходила уверенность, в глазах горел победный огонёк, голос выражал надежду на положительный исход беседы. Она надеялась убедить этого большого, по всем параметрам, человека принять её точку зрения или хотя бы разрешить попробовать
какое-то время вести рубрику так, как ей это виделось.
— Я, Олег Степанович, — никогда и никуда не ухожу от реальностей жизни. Но именно потому, что многие проблемы уже касались меня и имеются в настоящее время, я и хотела... Да что я, собственно, снова буду отнимать ваше время на уже сказанное мною. Эх, Игорь Владимирович, пустое это всё! Я, знаете, как думала, когда собиралась к вам?! — голос её вдруг снова окреп, сверкнули глаза, она поднялась со стула. — Я рассуждала так. Все кругом говорят: «Давайте делать мир, в котором мы живём, добрее, лучше, гуманнее, приучать людей к добру, желать им здоровья», и так далее. Ещё призывают не читать глупые, бессмысленные и жестокие книги, не смотреть грязные, пошлые, нравственно разлагающие фильмы, не слушать разрушающую психику музыку, не смотреть на уродливые, ничего не говорящие картины и тому подобное. В общем, никаким образом не прикасаться к тому, что разрушает, растлевает человека, не даёт ему гордо называться «хомо сапиенс».
Я прекрасно знаю, где живу, какие люди вокруг меня. Я знакома со своими соседями по дому, знаю проблемы некоторых из них.
Кому-то помогаю, чем могу и как могу,
кто-то помогает мне. Многие из моих знакомых живут трудно, по разным причинам. Но я вот что хочу сказать вам... — Регина разволновалась, снова появился румянец. Она посмотрела на меня, на Олега, снова на меня, откинула волосы со лба и, чуть задыхаясь, продолжила. — Утро. Я иду на работу, сосед мой идёт на работу,
кто-то ещё идёт на работу. По дороге, в транспорте, многие из нас успевают заглянуть в газеты, вручаемые нам у метро. Что, в основном, читают наши граждане, кроме прогноза погоды и программки на вечер? Новости. А вы замечаете, что новости сейчас почти все «жареные»? Практически все они — просто неприятные, злые сплетни. О ком угодно, о чём угодно. Но всё подаётся в дешёвом негативе. И вот приходит человек на работу, в коллектив, большой или маленький, дружный или не очень, но в коллектив, где хоть с
кем-то, но перебросится парой фраз, обменяется
какими-то новостями. Если у него нет своих (личных, домашних) новостей, он расскажет о том, что прочёл в газете, журнале, услышал на улице, от соседа, знакомого, по радио. Да мало ли источников информации в городе! Что человек расскажет другому, выйдя на перекур? То, что узнал, увидел, прочёл, то, что на первой полосе большими буквами под заманчивым заголовком «кинуто» ему на съедение. «Ты представляешь, Коль, на
N-ской улице-то двоих инкассаторов убили, большие деньги взяли и следов нет?!»
«Да-а, вот повезло, если не найдут...» Или коллеги идут вместе на обед: «Ты слышала,
детей-то в подвале держат уже сколько?! Ужас, кошмар! Надо своим позвонить, чтоб не шастали вечером по улице». Возвращаются с обеда, звонят по домам. «Вы слышали, что... Не смейте ходить вечером...» Довольны: сделали своё родительское (родственное) дело, дали установку — в городе всё плохо, особенно вечером. Цепочка продолжается. Негатив распространяется. Причём, чем, извините, проще человек, тем примитивнее он воспринимает такую информацию, тем легче её передаёт, не задумываясь над тем, что он просто её
п е р е д а ё т, не пытаясь внутренне осознать и не думая, а что можно сделать, чтобы исправить то или иное «нехорошее», от которого мы приходим в ужас. И вот такие новости везде, понимаете, везде, в каждом печатном издании! А вечером? Вечером, придя домой, я, они — все мы включаем вещательные приборы, и... то же самое. Причём и в документальном виде, и в художественном.
Кто-то кого-то подставил, убил, замочил, предал.
Кому-то отрезали, оторвали, открутили, отпилили и недолили. И это уже обсуждается на уровне домашних. Хотя, нет, можно ведь и позвонить. Город не только электрифицирован, но и телефонизирован. И вы думаете, что такие «проблемные» новости сделают мир лучше и людей интеллектуальнее? Не уверена!
Я уверена в другом. Если я по дороге домой прочту о
чём-то позитивном, то и мысли мои настроятся на хорошее. Если человек получит положительный эмоциональный заряд, настроение у него, несомненно, улучшится. Он придёт на работу, и лишний раз
кому-то улыбнётся. А от информации об убиенном инкассаторе или о подорвавшемся на оставшейся со времён войны бомбе мальчике вы улыбаться не сможете, если вы нормальный человек. Гражданин, прочитавший или услышавший новость о возрождении старого парка, об открытии нового больничного корпуса, о создании ещё одной детской площадки во дворе или о прекращении уплотнительной застройки в городе будет весь день находиться в приподнятом настроении, будет чаще произносить волшебные слова «спасибо» и «пожалуйста». Он будет слагать стихи! И, вернувшись домой, скажет: «Как хорошо на улице! Пойдёмте, погуляем просто так, зайдём, пирожных купим и наш хороший фильм возьмём в прокате!» И здесь будет тоже цепочка, но состоящая из добрых чувств и дел.
Я знаю женщину, которая, прочитав об издевательствах над грудным ребёнком, слегла с сердечным приступом. Помните, в одном советском фильме был такой эпизод: пожилого мужчину пытали плачем маленького ребёнка. Детские крики были записаны на магнитофон. Но человек этого не знал и думал, что за стенкой мучают дитя. Но я знаю и другую историю. Мои нижние соседи, молодая пара, не могущая иметь своих детей, взяла на воспитание девочку, прочитав серию статей в одном из журналов, посвящённых семье. Именно после прочтения умных и добрых статей они взяли ребёнка. А до этого их напичканные бульварной прессой родители говорили примерно так: «Вы что, не слышали, как недавно писали, что приёмный сын убил мать?» «Вы что, не читали, как приёмную девочку съели крысы?» «Вы что, не знаете, говорят, все приёмыши болеют в три раза чаще своих». И всё в этом же духе. Я хочу, чтобы у нас было хоть одно печатное издание, где пишут о добром и хорошем, чтобы люди не говорили распространителю газет или журналов, протягивающему свежий номер у метро: «Ой, нет, в вашей газете такое понапишут, потом целый день неприятный осадок на сердце...» Я хочу, чтобы говорили так: «Дайте мне, пожалуйста, ещё экземплярчик, для соседки (коллеги, знакомой, директора). В вашей газете такие интересные и не страшные статьи о городе (людях, делах)...»
Я очень верю в то, что многие люди тянутся к доброму, и их надо поддерживать. Все мы в жизни не раз сталкиваемся с жестокостью и жёсткостью, с хамством и равнодушием. Но мы держимся и не поддаёмся натиску армии глупых и злобных людей благодаря хорошему слову, вовремя сказанному, услышанному, переданному одним человеком другому. А если во время беды, нахлынувших проблем, нездоровья вместо добрых и светлых слов человек будет получать порции информационного негатива, если не будет рядом с ним никого, кто подкинет ему положительную эмоцию, поддержит хорошей новостью, то будет... Человечеству будет плохо. Я так думаю.
Девушка замолчала. Олег сидел и смотрел на её блокнот. Я почувствовал, что у меня вспотели ладони.
— Спасибо, что выслушали меня, — тихо сказала Регина.
— Не за что. — Спокойный голос Олега так резонировал с только что отзвучавшей пламенной речью соискательницы, что мне стало ясно: он не оставит её и даже не согласится «попробовать»
что-то изменить в своей газете. — Извините, Регина, но мы с вами не сработаемся. У нас слишком разные точки зрения для сотрудничества. Даже не знаю, куда вам пойти с такими профессиональными взглядами...
— Я... тоже не знаю, куда мне теперь идти.
— Я знаю. — Это сказал я, смотря в большие глаза Регины. — Регина, приходите работать ко мне в журнал. Я разделяю вашу точку зрения. Вот моя визитка. Пожалуйста, приходите.
* * * *
Через год тираж моего журнала увеличился в два раза благодаря новой рубрике «Спешите делать добро!», а ещё через год ставшая известной в городе корреспондентка журнала Регина Куприянова стала моей женой!
Всего этого могло и не быть, если бы в приёмной сидела секретарь.
Просто она не пустила бы меня в кабинет...
Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 21 сентября 2007 г.
