* * * * Когда на сердце маета — сгребаю на руки кота, и иногда, хоть это вздор, с ним начинаю разговор: — Ты, Васька, плут! Ты, Васька, гад! Ты исцарапал всех подряд. А я тебя, гляди, терплю! И выделяю по рублю тебе на рыбу, дармоед... и Васька жмурится в ответ. Я продолжаю. Тот же тон. — Скажи, любить тебя за что? Ленивый, глупый, шебутной... Смеются мыши над тобой! Позоришь весь кошачий род ты, шалопай и обормот. Бандюга ты средь бела дня... И Васька слушает меня! Перехожу на новый круг: — Ты, Васька, — враг! Какой ты друг? Ты ободрал вокруг давно всё то, что не разрешено, не понимаешь ни черта, — моя не вечна доброта! ...Забавна человечья власть! — на Ваську я оторвалась. Мой Васька внял свою вину, перевернулся и заснул. Дружище, не попомни зла! Хозяйка — душу отвела. * * * * Я — кот. Я на тебя похож. Вся та же масть и спесь. Не выношу собачьих рож, конфет не стану есть. И если гажу иногда, то вовсе не со зла... Ведь нету пользы без вреда. Понять ты не могла?! Хозяйка, я сказать хочу, Что помню об одном, — мяукаю или мурчу, иль вою под окном, — ты пустишь внутрь, откроешь дверь и блюдце мне подашь! Тебе ведь нужен в доме зверь! И дом — не твой, а наш! Я, как мужик, живу в раю: я лазаю везде, еду мне вовремя дают, пускают спать в постель... Я на коленях, в теплоте, прописан как родной. Весна? Пора плодить детей? Кошачьи песни пой! Мышей ловить? Всегда готов! Пока их в доме нет. Я — самый чёрный из котов, когда потушен свет, когда во тьме горят глаза, весь мир очертеня... Я — кот. Я этим всё сказал. И не буди меня. * * * * Наелся, выспался — и попросту сбежал. Втихую. По-мужицки одинаков. Пропажу обнаружила, дрожа От холода осеннего и мрака. Не верила! Искала — битый час по всем тропинкам и по всем дорожкам, и от обиды капала из глаз роса. Солоноватая немножно... Всё сходит с рук, как будто с грязных лап! И грешный сон, как совесть, непробуден! Я думала, закончился этап, когда меня обманывают люди. Но вот, опять, — мышиная возня, и тяжело, и не спасают стены. Зачем же было приручать меня и ластиться тепло и откровенно? И уверять, что всё наоборот, и преданность разыгрывать неловко? ...Был нагломордый рыжий Васька-кот достойно заменён на мышеловку! * * * * Кот плюхнулся на книжку: — Хватит чтива! Вернись назад! Ко мне в «сейчас» вернись! Я — славный котик, шустрый и игривый. И не сержусь, когда кричишь мне «брысь!» Я — разлинеен в рыжую полоску. Ты удели мне время для игры! Ведь я же — твой! Я твой котяра — в доску! И презираю грязные дворы. По молодости, я тыняюсь всюду и верю всем, и лащусь как могу... А выучусь, — и я учёным буду, И в Лукоморье с цепью убегу. Пока же я — беспечный и весёлый, хоть замираю от собак весьма... Пусть у котов — своя, собачья школа. Но не бывает горя от ума! * * * * Висит объявленье: (оно не от скуки!) «Возьмите котёночка в добрые руки!» Без денег! Ведь он не сиамский, не перс... Кому-то ведь нужен в дом кот позарез?! Возьмите! — Игрушкою иль мышеловом. Вам будет сказать кому доброе слово. Возьмите для деток, — заботились чтоб... С подарком таким не сравнится ничто! Возьмите! Он будет мурчать и мурлыкать. (Орать под окном, когда вырастет, — дико!). Но это — потом! Вот, пушистый клубок, — родился! И всё тут! Иначе не мог. На счастье, — пустите кота по квартире! Вот лапа на дружбу! Все лапы — четыре! Неужто, он лишний на вашем пути? Хозяева! Вас ведь так трудно найти! * * * * Кот, как ребёнок, просто просит есть. Он просто пресмыкается пред нами. Кошачья удаль и кошачья честь в процессе эволюции сникают. Когда-то жил охотой на мышей, и Киплинг нам сказал, — был дикой тварью, — теперь игрушкой стал для малышей и терпит, если душат и ударят. Кошачья честь, охотничий инстинкт, так спрятан глубоко, — почти не видно. И целый день котяра в кресле спит, как мужичок. (В сравнении обидном!) Но в женском сердце он отыщет брешь: мурчит он нам рулады или трели, объект вниманья и партнёр в игре, и грелка в одиночестве постели. Он — самый лучший психотренажёр! Себе и нам, психичным, он — психолог! Бывает приставучим, рыжий вор, и детски, по-котёночьи, весёлым. Прощаем всё когтищам и усам! И компаньона — любим, будто дуры! Я, вопреки Асадову и псам, — ценю кошачью мягкую натуру. * * * * Такое вот дело. Нет, — дельце. Пусть гром разразит, коли вру. Котовое теплое тельце Прижалось к плечу по утру. Спросонья — такого учудишь, — я шёрстку рукою треплю... В тепле так нуждаются люди! Я — в том, кого жду и люблю. И что тут попишешь, что скажешь? Разводит людей суета... Единственный первенец Маша умчалась, подбросив кота. Пусть это смешно и чревато средь старых историй и стен, но дети — уходят куда-то, котов оставляя взамен. Что ж, рыжик, лежи на подушке И местные песни мурчи... И грей меня тельцем тщедушным. И душу мою — облегчи. Когда тяжело и разбито, Когда наугад и взашей... Ты муркнешь: — Я жив и упитан! А ты? Наловила мышей? * * * * А нос — прикрыть хвостом, ввернувшись в плед! Барометра точнее Кузьки нет. Действительно, то снег, то дождь на стёклах, И холоднее стало. Сыро, блёкло... А грязь с водой? А отопленье? — Бр-р-р! И кошки не выходят из квартир! Кот захотел, чтоб стало всем теплее, — Пушистым брюшком радиатор греет, геройски распластавшись под окном. Пять секций он сжимает в лапах! Но старается напрасно наш Кузяка! Ведь холодна, как прежде, железяка! И так, и этак ладится наш кот, но ничего в разводке не поймёт. Не обогреть весь мир! (То бишь, — квартиру!) Размаху лап не хватит, шерсти, жиру. Да и желанья, видно, больше нет... Кот — спрыгнул с батареи... Где мой плед? Как надоели Кузьке штучки эти! Котов не уважают «Теплосети», И Кузька вас не любит больше, вот! Он — мёрзнущий, но очень гордый кот! Всё на котов спихнуть хотите, люди?! Вас Кузька даром больше греть не будет! И, если бы его спросили мненье, — под хвост коту такое отопленье! * * * * Кота — под бок, и на подушку снова... Я, кажется, сегодня нездорова: то бросит в жар, а то трясёт озноб... Ах, чтоб тебя, микроб! Подох ты чтоб! Но кот — сидит со мной. Он — лекарь вроде. Он никуда с постели не уходит. У них, котов, методика своя — лечить своим теплом!.. Уснула я. И снится мне, что я лежу в палате, что денег на лекарства мне не хватит и негде взять... И боль висок сверлит, и у меня такой несчастный вид... Болит — везде! И выхода не вижу. Но... дверь открылась, и подходит ближе приятный доктор... и заводит речь: — Здоровье нужно смолоду беречь, не нервничать напрасно, кушать сливки, есть рыбу, мясо... делать все прививки... ходить гулять почаще и пешком... и ужинать топлёным молоком... и больше спать, сил набираться чтоб... Мне доктор руку положил на лоб, привстал с кровати, ласков так и прост... А под халатом белым — рыжий хвост! * * * * Никто средь человечьей суеты не думал никогда — вы мне поверьте,— куда уходят умирать коты, чтоб нам не видеть их кошачьей смерти. Их по дорогам бегает — не счесть! Собаки им нередко портят шкурку. Натравят — перекусят! Случай — есть. При бультерьерах есть ещё придурки. Кошачья смерть, нередко — ни за грош, от пьяной злости иль от детской, — точно. И вдоль дорог, куда бы ни идёшь, — раздавленные кошки у обочин. Хоть нам без них людских хватает бед, но не стоит вопрос ведь: или — или. Притормозите на зелёный свет, большие дяди на автомобилях! Хвостатый кот! Ты — глупый пешеход, тебя, бродягу, не учили в школе... Несчастный случай! — мне ответят. Вот! А на земле — людской хватает боли. Но мы — всё те же кошки и коты! Пусть в чём-то больше, или в чём-то меньше... И скрашивает жизнь средь суеты братва кошачья у поживших женщин. И у окна какая-то беда проплакала глаза и ждать устала... Ведь, есть же в людях доброе начало? Ведь, мы же всё же люди, господа? * * * * Я вся поцарапана зверем. Из лучших его побуждений. Я зверю как будто бы верю, — такой он пушистый с рожденья! Он — белый такой и пушистый, что кажется нежным и мягким... Но дремлет угроза для жизни в неслышно ступающих лапках! ...Спишу всё на «время и случай». И даже в сердцах — не ударю. Устроены чище и лучше, чем люди, все божии твари. Еда — без претензий особых! Одёжа? — Есть шерсть или шкура! Что в этом поэзии, чтобы котов мы любили, как дуры? Кто в женское сердце залезет, — царапайте! Терпим и таем. Ведь мягкость есть даже в железе. И звери — сживаются с нами. КОШКОТЕРАПИЯ Стук двух сердец (моё, — кошачье, что уместилось рядом с ним), он ровен и спокоен. Значит, любимец шерстяной — любим. Он тельцем маленьким согреет, прильнёт доверчиво к плечу... Он успокоит, как умеет. Я нервы — кошками лечу. Их проживало здесь немало и было счастливо при том, здесь мебель мирно ободрало три поколения котов. Бог с ними! Суета и бренность. Потусторонний приняв вид, загадочны, как даль вселенной, как шёпот древних пирамид. Как дар природы — твари эти. Потом — с котом, известно, суп... Но лишь животные и дети тоску животную спасут о первозданном, быстротечном, о том, что растеряли мы... Купите кильку подопечным. И защитите от зимы. |