МОНОЛОГИ ВО ВРЕМЕНИ

ОЛЬГА. 24 июля Приравняли к апостолам, что ли? Я — жива! Опостылели — вы! Для варяжеской девочки Оли или Хельги — хватает молвы. Здравый ум, ведь, у Ольг от Олегов. Может, ум. Может, имя и кровь. Там, на родине, — лёд из-под снега, и с холодным расчётом — любовь. Занесло же как ветром оттуда и носило до самых югов... Я — княгинею киевской буду. И убийцею ваших богов. За морями телушка — полушка. Дорог ныне провоз-перевоз. Да! Я Игоря-князя за душу провезла! Но не в этом вопрос. Я, как Ксения князя Тверского, как Февронья Петра, — дождалась! Провезла, привязав... Это к слову. Вам зачем летописная грязь? Ко двору ли пришлась? Я не знаю. Не крестите крещёных словцом. Мне «Фике», Катерина Вторая, с пониманием смотрит в лицо. Принимайте, славяне, хозяек: мы — врастём! Будет тело одно. Будет Русь и Россия... Нельзя ли не влезать в мою душу на дно?! Что ж, хотите? — Скажу так, как было. А потом, хоть суди, хоть ряди. Я — любила! Я мужа любила до физической боли в крови! И, когда моей лады не стало среди ваших древлянских голов, сердце — съёжилось, стало металлом. Это женщинам ясно без слов. Вам, язычникам, зычным невеждам, не понять никому: не прощу! И за встречу на Небе, — надежду! — окрещусь и других окрещу. Я могла бы крутить Византией, император — не придурок Мал! — но сказал он: готовьте пути ей! Пусть уходит, как знает сама! Я же — к сыну вернусь. К Святославу. Он такой же, как я, «славянин»... Приравняли к апостолам? Браво! Как хотите. Кой чёрт. Хрен один. МАЛУША Отец разбит. Мы — жалкие рабы. Кому древляне, а кому — друиды. В своих лесах оставили обиды, ведь нужно жить! Ох, поворот судьбы! Мой Святослав — не промах. Крепкий муж. Что ж, мой отец — убил его папашу. И, может, в этом было счастье наше. Иль наше горе? Мало ли Малуш?! Муж мечется, как пардус, по земле. А я — храню ключи моей свекрови... Смешалось — всё! Родство скрепивши кровью, впредь ни о чём не буду я жалеть! Мой сын в меня умом своим пойдёт. А в бабку — будет хитрым и жестоким... Уписывает щи за обе щёки, — ах, солнышко моё! Моё дитё! Владимиру я всё ж — родная мать! И чем бы Ольга ни прельщала внуков, главнее — материнская наука! (Свою б кровинку чаще обнимать!) Он — будет князь! Хоть мать его — раба, тишайшая и скромная Малуша. Дитё моё, прошу тебя, послушай: нам невозможно корни оборвать! Они стожильны от родных дерев. Искоростень ночами часто снится... Я, ключница и вечная черница, средь стен чужих страдаю, замерев. В Переяславце — блага и плоды, и дань, и кладь — во власти Святослава. Он — князь! Он — прав! Имеет право права. А я — никто. Ничто мои труды. Прости, мой сын. Ты за меня снесёшь ещё обид и бед — что воз с поклажей. И пусть тебя не подведет однажды славянский меч или варяжский нож. ВЛАДИМИР. 28 июня На то и буря, чтобы крыла мглой, сшибала наземь сухостой и сучья. Есть для всего, для малости любой в природе и судьбе — особый случай. Где Ярополк? Отобран отчий край, заветы бабки и любовь Рогнеды... Продумана и сдвинута игра, что начата по-рюриковски дедом. А случай — был! Свернуть к своим богам или податься по магометанам... Но бабкина муштра тем дорога, что скоро Русью всей — к хоругвям стану! Был русский стан на полосы разбит: вот Новгород, вот Коростень, вот Киев... Но я — добьюсь Рогнедовой любви, переступив чрез правила людские! Убью её братьёв, её отца! Я, Ольгин внук и умный сын Малуши, я доведу задумки до конца. Потом потомки будут сказки слушать. Я отомщу за эту рабью кровь! Владеть — так миром! Я не будь Владимир! Дрожи, Рогнеда! Вот твоя любовь, средь мертвецов! А я — царю над ними! Я позже замолю свои грехи. Богов сменю. Ведь это очень просто. Ты плачешь, Анна?! Что же, мы — лихи, и собираем дань на всех погостах... Поплачьте, жёнки! Так же выла мать, мешая кровь древлян к крови варягов. Я — нарожу сынов. Руси — на благо. (А может, иго?) Боле что имать?! Ах, да! Крестов наставил Анастас! Он сдал мне Корсунь. В руки город предал. Вот, христиане, отчего все беды, — предательство! Спаси же, боже, нас! А Перуна — к ручью! Я так решил. Пусть сам себя, коль бог он есть, спасает... Знакомо что-то... Гречески писанья — по расписанью для моей души! Я замолю и свой, и бабкин грех. За умерщвлённых Русью днесь святою... Вы, люди, — пешки в княжеской игре! Я — солнце красное! И бабки Ольги стою. Владимир и Рогнеда. С картины А. П. Лосенко. 1770 г. РОГНЕДА Отдайте сына! И ни слов, ни слав, ни грозных, ни дурных — вовек не надо. Мой милый мальчик, славный Ярослав, мне в жизни ты лишь радость и отрада. Всю жизнь я твоего терплю отца, убийцу (Полоцк знает!), не «святошу». В себе, с собой ношу я эту ношу и ненависть приемлю до конца. ...Отдайте сына! Только десять лет ему всего лишь! Младость пощадите! Я — мать, Рогнеда, будущих событий родительница в Киевской земле. Сын, знай, что сила — лишь рождает власть. Удержит власть лишь хитрость и порука. я, может быть, дождусь когда-то внуков... Тебе бы только выжить и не пасть в бою... Будь яр! Будь яростен и смел! Ты — отомстишь. Я знаю, это будет. Отец твой — зверь. Но при большом уме. Я знаю то, о чём не знают люди. И ты, мой сын, в помин моей души монетой той же отвечай злодею... Научишься. Как Новгород умеет. Ты всё сумеешь... Ясик, не спеши, побудь со мной хоть несколько минут. Увидимся ли, свидимся ли, милый? Мне крест нести, как Анне, до могилы и проклинать сей город и страну, все эти земли, что лежат в крови и братских боен видели немало... Я слишком много видела и знала. Не знала только счастья и любви. ...А мог быть Ярополк твоим отцом... Мой Ярослав... Но не помог Ярило. Будь мудр, — я говорю и говорила. И не всегда вставай к лицу лицом. А подлецам — и ядом поделом! Отцов, как псов... Хоть княжеского рода. Но мать — одна. Стань славой для народа. Что солнце красное!? — Спустилось и зашло. ИНГИГЕРДА Славянка, что ль? И все мои сыны — такие ж, как у Анны и Рогнеды. Так вот откуда на Руси все беды: князья своей не любят стороны! Что Русью движет? — Ненависть к отцам, презренье к матерям и жажда власти. Так вот откуда на Руси напасти и времена разлада и конца! Я, из варяжских северных принцесс, не так глупа, как мнилось Ярославу. Славянка, что ль? С меня пошёл процесс. Разбавим кровь и бешеные нравы. Ещё не раз к варягам побегут... Среди потомков скифов и сарматов я весь свой век укореняюсь тут, сыта здесь буду и вполне богата. Сюда, тевтонки! Не ходить с мечом, так вовремя сюда пришлите дочек! Мой мудрый муж согласен, между прочим... Как за стеной, я за его плечом. Малой и колченогий? — Не беда! Я по уму всё рассудила здраво. Отец — король. Муж — князь. Я — молода. И это мне даёт на что-то право. В истории забиты все места согласно сплетням летописцев давних. Но это — вам виднее и забавней, тому, кто будет фолиант листать. Так вот: убить иль просто раздробить? И рассуждаю я по-женски просто: хоть кроем землю коркою погостов, и мне своей судьбы не изменить, но всё же кровь — значительная вещь! В ней и характер, и историй залы... Олег, норманн, ваш князь, был зол и вещ, и я, норманнка, с Русью жизнь связала. Сыны потащат в гнёздышка свои земель богатства чернозёмных этих... Знать, не напрасно прожила на свете я, Ингигерда. Гордо. Без любви. ЯРОСЛАВ Иметь детей во множестве — кошмар. Всё эти бабы: девки или жёнки... И так вокруг гульба и напряжёнка, и — нате! — получайте «божий дар»! И сам я пострадал от «братских уз». Как волки грызлись мы со Святополком. Да только что, скажу вам, в этом толку! Весь мир в междоусобицах загруз. Нет, лучше уж монетой, чем ножом. Ешё лучшее — третьими руками... Напоставлял я за границы жён, моих лазутчиц (это между нами), и наделил всех сыновей, кажись. Ну, что же вам опять неймётся, братцы? Как невесома эта штука — жизнь, чтобы всю жизнь собачиться и драться! Я Мудрым стал не сразу. Путал грех. Хотелось воли полной и достатка... Остался я один из братьев всех. Прости, Мстислав. И спи в могиле сладко. Борис и Глеб? — Нет, не моя вина! По глупости погибли и по дури. Куда сбежать бы от кошмаров сна? В чём был я прав? А в чём набедокурил? Мне отпустил грехи Илларион. Не смерд и не холоп, но столь мне тяжко! «Закон и благодать» — то лишь бумажка. С хвалебным словом лезут на поклон: мол, храм построил, книг при храме — тьма... Но я-то знаю: в мрамор если лягу — всё разлетится к чёрту! И варягам уже не вставить больше нам ума. Лишь Всеволод (кажись, четвёртый сын) — благословен, как Рюрикович, мною... Ох, что же будет за моей спиною с моею Русью... Ох, конец один... МОНОМАХ С восьми годков посажен на коня. Женился рано на английке Гите. И столько в жизни перенёс событий, что вряд ли вы забудете меня... Одна лишь шапка — полный эксклюзив! Но в битвах и походах что в ней толку? Врёт в Киеве Путята Святополку. «Солёный бунт»... Еси на небеси... Придётся Переяслав бросить мне и в Киеве держать свою дружину. Судьба моя — дорогами чужими подолгу рыскать в дальней стороне и половцам подчас напоминать, кто есть хозяин в половецких плясках... И даже в жёны сыну без опаски младую дочку ханскую отдать! Единым махом обрублю концы. Не ведаю ни устали, ни страха. Имела Византия Мономаха, — и Русь теперь веду я под уздцы. Влади — мир... Но владеть ли миром? Что ж, «поганые свои» — ведь тоже люди... Нет, Русь меня наверно не забудет за мой нравоучительный долбёж! Сыны мои, имейте божий страх. Знай, не теряй, присматривай без лени... Я поучаю на сто поколений вперёд. И это, други, не игра. Последняя попытка — быть страной! А не набором кольев для забора. Русь позабудет, — нет! — меня не скоро. И — будет Русь!.. Но вот какой ценой? КРИСТИНА. МАЛФРИД. ИНГЕБОРГ. ЕВФРОСИНИЯ. ИРИНА Кристина — шведка. Всё из тех кровей, что по-варяжски нам ума вставляли. Вот — две её дочурки, куклы, ляли. Все в кружевах от попки до бровей. И каждая — не шведка, но княжна и внучка — да! — их деда, Мономаха. Такой расклад. И девочки без страха глядят на Киев. Это — их страна. Зовётся кратко и понятно: Русь. А девочек по-чудному назвали: Малфрид и Ингеборг. Я не берусь найти их в святцах имена... Едва ли. Одну за шведского пристроят короля, другую прочат в датскую сторонку... Но это — тоже русские девчонки, глядят на Киев, хнычут и гулят, или гуляют, первый шаг проделав по вотчине отцовской... Как дела? Наследницы престола и стола, носительницы княжеского тела? ...А вот ещё достойная картинка: На пару лет лишь позже, но лежат в пелёнках сёстры — Фроська и Иринка. У этих тоже русская душа. Во стольном граде нос в пелёнки прячут. Судьбу не поменяешь, чёрт возьми... Да, видимо история иначе распорядиться не могла детьми. Венец и династические браки... Их, полукровок, тот же ждал черёд. Так кто же русский? — Борзые собаки. Да и у тех есть помеси пород.