Кремовая роза - afield.org.ua Стояла жара, несмотря на то, что уже был вечер. Казалось, что разомлевший за день воздух не в состоянии всколыхнуть все ветра мира, вместе взятые.

     Стояла жара, несмотря на то, что уже был вечер.
     Казалось, что разомлевший за день воздух не в состоянии всколыхнуть все ветра мира, вместе взятые.
     За окном неистово пахли розы, и ароматное дыхание их было подобно раскалённой лаве густых ароматов. Точно кто-то неведомый варил на костре заката колдовское зелье испепеляющей страсти.
     В густо-синем небе, опалённом пурпуром зари, неожиданно вспыхнули и задрожали зелёные прожилки.
     Тихий ропот, похожий на шипение волны, коснулся слуха.
     Вздрогнул и осыпался розово-перламутровый пепел неспешно плывших облаков.
     В загустевшем зареве заката замелькали голубые отсветы, всё чаще, всё ближе.
     Затрепетали листы дикого винограда, обвивавшие террасу густым зелёным каскадом одновременно стремившимся вверх и падающим вниз.
     Кто поцеловал в уста беспробудно спавший ветер, неизвестно, но он приоткрыл глаза...
     От трепета его ресниц зелёное раздолье луга быстро-быстро заморгало сотнями зелёных травинок. А когда ветер глубоко вздохнул и поднялся во весь рост, по опустевшим мгновенно дорогам сначала поплыл, а потом и помчался ослепительно-золотой дым разгорячённой пыли. И без того удушливый от зноя, воздух стал почти непригодным для дыхания.
     Одно за другим захлопывались окна домов.
     Измученные жарой жители осознанно или неосознанно молили небо об обильном ливне.
     В затянувшемся тучами небе в беспокойной тоске метались далёкие отблески молний. Казалось, гроза ходила по кругу. Её вспыхнувший на горизонте лик сверкал очами, сводя истончённые дуги бровей, и таял, чтобы появиться вновь.
     И когда уже не было надежды, что в этом томящемся мареве прольётся хоть капля дождя, дождь хлынул!
     Зашипели раскалённые камни, но, выпустив пар, предались ливню, сорвавшему с них бархатные камзолы из многодневной пыли.
     Склонились намокшие травы, опустились ветви, наклонились цветы.
     Единственным слышимым звуком было вертикальное соло дождя.
     А когда и его неожиданно не стало, на горизонте проступила арка, величественная в царском блеске всех семи цветов радуги. И трудно было уловить глазом, какой из семи её цветов виден более отчётливо и ярко.
     Давно забытой чистотой и прохладой задышало всё вокруг. Едва ощущаемые запахи цветов стали изысканно нежны, как драгоценные глотки старинных вин.
     И только лаванда на склоне холма не желала расставаться со своим крепким ароматом и щедро поила им размечтавшийся ветер.
     На террасе тихо шуршали листья, роняя тугой перламутр медленно стекающих капель.
     В распахнутое окно лилась свежесть, нежная, тихая, серебристо-зеркальная, как звуки далёкой арфы, как эхо певучих ручьёв, берущих начало высоко-высоко в горах. Луна, отодвинув остатки облаков, заглянула в тёмную зелень притихшей бухты.
     В молчаливом мире наступившей ночи скорее предугадывалось, чем слышалось лёгкое дыхание чего-то неведомого, чего-то оного, того, что не могло быть... сбыться... существовать под раскалённым небом полудня, оцепеневшим от жары и лени, когда каждая крохотная пылинка казалась охваченной гневом осой.
     В мерцающем небе полуночи, как в раскрывшихся ладонях зеркального шара, была возможна только нежность...

* * * *

     Стеклянное лицо окна, не скрытое под густой чадрой портьер, светилось тихой лаской далёких звёзд. В лёгких шорохах крупные светляки влаги светили так же проникновенно, как небесные звёзды, может быть оттого, что они были близки.
     Андрей, сидевший в углу дивана, медленно листал страницы рыцарского романа, второпях оставленного взрослой дочерью, приезжавшей навестить родителей и недельку-другую отдохнуть на море.
     Два его сына были офицерами и служили далеко от дома.
     Он и сам почти всю жизнь странствовал по городам и весям необъятной страны, переселяясь из одного военного городка в другой.
     Жена Светлана всегда была рядом, всегда.
     И вот, выйдя в отставку, они вернулись в маленький приморский городок, где оба родились. Казалось бы, жить да радоваться.
     Но какое-то неуловимое изменение произошло в их отношениях, что-то такое, как микроскопическая чёрточка на фаянсе. Что именно, он не знал...
     Сначала Светлана, словно бы шутя, сказала, что его карьера закончилась, а её только начинается. Он не придал этому значения.
     Дни шли за днями, и Светлана, его родная жена, изученная, казалось бы, до мельчайших подробностей, становилась иной...
     Нет, внешне, она вроде бы оставалась всё той же родной женой, влекущей и обаятельной, но внутренне...
     Внутри её души, характера, бог знает ещё чего, появился твёрдый стебель, и он рос и становился сильней с каждым днём.
     Сначала Светлана защитила давно вынашиваемую диссертацию, потом выучила английский язык. Это в сорок пять-то лет.
— И зачем ей это? — недоумевал Андрей.
     Потом она скупила кучу брошюр массового маркетинга и просиживала над ними до утра. И, наконец, записалась на курсы.
     Андрей тем временем научился готовить изумительные завтраки, обеды и ужины. Изучил цены на местном рынке и универсаме.
     Когда он пытался заговорить со Светланой об их теперь уже стремительно меняющейся жизни, она отмахивалась, а если он проявлял настойчивость, сердилась и, хлопнув дверью, исчезала из дома. Чего раньше за ней никогда не водилось. Андрею стало сниться по ночам, как разрастается чёрточка на фаянсе, как превращается в трещину. Инстинктивно он понимал, что начинает терять Светлану, которую он любил, несмотря на прожитые вместе годы, несмотря на перемены, произошедшие с ней, несмотря, а может быть, вопреки.
     Его теперешние чувства к Светлане уже не были похожи ни на юношескую кипень восторженного цветения садов, ни на озёрную гладь молодости, когда всё было так ясно, так проницаемо видимо до самого дна.
     Нет, теперь его чувства были иными, более сложными, более скрытыми, углублёнными и замкнутыми одновременно. Может быть, их можно было бы сравнить с лабиринтом кремовых лепестков в ароматной раковине соцветий любимых Светланиных роз... Может быть...
     Во всяком случае, ему не хотелось терять её, особенно сейчас, как казалось Андрею, на склоне лет, когда супруги особенно нужны друг другу, и чувства, проверенные годами, ценны, как ничто другое.
     Но, просыпаясь по утрам, он всё чаще с ужасом думал, что Светлана, возможно, думает иначе...
     Словно не ощущая убийственной жары, она целыми днями пропадала на лекциях и ещё бог знает где. А в один прекрасный день заявила, что открывает свою фирму.
— Что ты собираешься делать? — изумлённо спросил Андрей.
— Фирму открывать, — ответила жена и даже не удосужилась пригласить его на открытие. Нет, он, конечно, не пошёл бы, но приличия ради...

     Ну, а после того, как Светлана открыла собственное дело, Андрей перестал видеть её не только днём, но и ночью...
     Иногда ему хотелось найти эту самую фирму и просто-напросто взорвать её, чтобы от неё и следа не осталось. Но в последнее мгновенье его что-то останавливало, и он вновь погружался в непроходимые дебри своих метаний и размышлений. Он дошёл до того, что ему стало казаться — старушка, вечно сидящая на скамейке под платанами возле соседнего дома, и есть воплощение его собственной неумолимо приближающейся старости. От этого можно было сойти с ума!
     ...Вот и сегодня он купил торт с роскошными кремовыми розами, достал бутылку дорогого французского вина. Свечи, цветы. Решил поразить Светлану изысканной сервировкой стола, но она не пришла, вернее, всё ещё не пришла.
     Не удосужилась вспомнить, какой у них сегодня день. А психологи ещё утверждают, что у женщин хорошая память на семейные даты. Может быть, и была у них эта память в прошлом веке. Когда они дома сидели и думали о любви...
     А теперь на высокие чувства нет у них ни времени, ни желания. Оно и понятно — играть на бирже возможностей гораздо интереснее, чем плести кружева любовных переживаний.
     Вот и гроза прошла. Полночный купол безмятежно светел. В толще синего воздуха ласково подрагивают серебряные пальчики лунных лучей, словно одаривают неземной нежностью всё сущее на земле.
— Светлана! — произнесли губы Андрея, — любимая моя Светлана.
     Андрей машинально дёрнул шнурок торшера, один раз, ещё и ещё. Мигание света, как ни странно, успокоило его. Он встал и опустил портьеры.
     И в это время на каменных ступенях раздались шаги. Это была она! Что-то сброшенное на пол прошуршало в передней. Распахнулась дверь.
     Светлана замерла на пороге. Её уставшие глаза широко распахнулись.
— У нас что, праздник? — спросила она. Ирония, удивление и раздражение прозвучали в её голосе одновременно.
— А ты забыла? — выдохнул Андрей. Грусть и тихая нежность, точно отзвук опустевшего вмиг хрустального бокала, были в его голосе.
     И Светлана помимо своей воли расслышала и прочувствовала эту печаль, когда-то горячо любимого мужа, — прости, — проговорила она, — я просто забыла за работой обо всём, — она лихорадочно пыталась вспомнить, — о, господи, да, конечно, Андрей! Мы познакомились в этот день ровно...
— Ровно двадцать пять лет назад, — помог ей договорить Андрей.
     Его голос был ровным и спокойным, но один только бог ведает, какой ценой далось ему это спокойствие.
     Светлана не шевелясь, стояла на пороге, что-то мешало ей пройти в комнату, словно она не домой пришла, а так, забежала к соседям на минутку.
     Наконец, она справилась со своим замешательством. Глубоко вздохнула, словно набирала полную грудь воздуха перед решающим прыжком в воду, поправила волосы, — Андрей, нам нужно поговорить.
— Не сегодня, — он смотрел ей прямо в глаза. И просил, и приказывал одновременно.
— Хорошо, — неожиданно согласилась она. Скрылась в глубине дома. Вернулась через полчаса свежей и нарядной. Без делового имиджа она снова казалась такой родной!
     Они сели за стол молча. Ни один из них не решился произнести хотя бы одно слово. Андрей разлил по фужерам вино. И, пристально глядя в глаза жены, пригубил свой бокал.
     Пламя свечей золотистыми отсветами бродило по лицу Светланы, обрисовывая каждую чёрточку, накладывая тени на ресницы и замирая в уголках её губ.
     Она была бледна, так бледна, что сердце Андрея сжалось.
     Ему хотелось спросить, так о чём же она хотела с ним поговорить, но внутренний голос предостерегал, что он ни в коем случае не должен спрашивать её об этом ни сегодня, ни завтра, никогда, если, конечно, не хочет расстаться с ней. Нет, этого Андрей не хотел. Чёрные тени подозрений сплетались в чугунные узоры. Одно неосторожное слово, один случайный намёк — и беспощадная мысль обретёт физическую форму...
     Нет, бог с ними, с подозрениями.
— Я не хочу ничего знать, — подумал Андрей.
     Это его «не хочу» не было способом спрятаться от реальности, прятаться Андрей не привык, нет, это было чем-то другим. Должно быть, его подсознание разработало стратегию защиты принадлежащей ему территории, и сознанию оставалось только выполнять спасительные приказы, что и делало оно, привыкнув к чёткой военной дисциплине.
— Выпьем за нас! — нарушил тишину Андрей. Он словно ринулся в атаку.
     Но, встретив глаза Светланы, понял, что штурм не поможет.

     Андрей допил вино. И, не дотрагиваясь до собственноручно виртуозно приготовленных закусок, достал из холодильника торт и аккуратно разрезал его.
     Каждый слоёный айсберг короновала кремовая роза.
     Одну из тарелок он пододвинул Светлане. Другую взял себе.
     Светлана невольно, в который раз залюбовалась точностью мужа. Каждый кусочек был точно такого же размера, как и все остальные.
— Вкусно, — сказал Андрей, — его голос, казалось, был бесстрастен.
— Да, — кивнула Светлана. Она чувствовала себя виноватой. Но что? Что она могла поделать с собой? Её чувства к Андрею угасли, и она не заметила, когда именно это произошло. Их всегда считали дружной семьёй. Им завидовали. Их ставили в пример. И Светлана была счастлива. Так, по крайней мере, ей всегда казалось. Правда, с некоторых пор в её сердце появилась заноза, словно шип от розы...
     Чем больше звёздочек появлялось на погонах мужа, тем острее становилась заноза. Если бы Светлану тогда спросили, уж не завидует ли она собственному мужу, она бы просто рассмеялась в лицо спросившему. Нет, это была ни зависть в прямом смысле этого слова. Нечто другое... Влюблённая девочка постепенно превращалась в зрелую женщину, и рассеивался благоуханный фимиам романтических догм. В конце концов, почему она должна быть второй половиной? Тенью мужа? С каждым годом её глаза и сердце всё больше уставали отражать его звёзды. А когда выросли дети, Светлана почувствовала за своей спиной крылья. Она свободна! Нет, поначалу она, конечно, не собиралась расставаться с мужем, просто хотела нагнать упущенное, реализовать себя как личность, но Андрей оставался прежним...
     Он ничего не хотел менять. Он не пытался понять её. А если и пытался, то Светлана не чувствовала этого. Она с радостью по утрам выпархивала из дома, а по вечерам её не тянуло домой.
     Раздражение мужа, укоры. Господи, как она устала от всего этого. Светлана в глубине души всё ещё надеялась, что время сгладит острые углы, возникшие в их отношениях, как море шлифует непокорные глыбы камней, даруя им атласную негу прикосновений...
     Но время шло... и ничего не менялось...
     И однажды она встретила Артёма.
     Его глаза, губы, мысли...

     Светлана не очень-то доверяла словам, но когда она предугадывала его мысли, ловила их поток и затем видела их воплощение, то невольно уважение сменилось восторгом, любование переросло в более сильное чувство. Её не смущало то, что он моложе её на пятнадцать лет. Почему, собственно, эта разница в возрасте должна волновать её, если она не волнует Артёма? Мысли о том, что будет через десять, двадцать лет, приходили ей в голову, но она хотела жить сегодня. Она не хотела больше счастья на потом. Лучше жить счастливой и яркой жизнью три года, или сколько там подарит небо, чем влачить десятки лет существования в тени.
     Оставалось самое главное, самое тяжёлое — поговорить с Андреем.
     Материально это не доставит ему неудобств. Она просто уйдёт, всё оставив ему.
     У неё достаточно сил и энергии, чтобы начать всё с нуля. Но морально...
     Светлана знала, чувствовала, что, несмотря на кардинальные изменения в их отношениях, муж продолжает любить её, и расставание будет для него ударом.
     Единственное, что она не хотела наносить удар ему в спину.
     Она хотела смягчить его. Просто обязана найти слова, выбрать интонацию, привести доказательства необходимости разрыва, объяснить, что так будет лучше для обоих...
     Легко сказать — должна. Но как?!
     Зеленовато-жёлтая луна, влажная и яркая, точно выточенная из прочного нефрита, светила в небе.
     По приезде сюда Андрей подарил жене перстень с нефритом. Помнится, он долго не мог выбрать подарка, достойного Светланы, и отчего-то остановил свой выбор именно на этом перстне.
     Ему тогда сказали, что нефрит связан с чарами Прозерпины, и это позабавило его.
     И вот теперь он смотрел на руки Светланы. Нет, она не носила перстня...
     На её руках не было никаких украшений. Даже обручального кольца, которое раньше она вообще никогда не снимала.
     Светлана, погружённая в свои мысли, медленно поглощала торт, не замечая, что муж всё это время не сводит с неё глаз.
— Светлана, — тихо позвал Андрей.
     Она не откликнулась.
     Не понимая сам, зачем он это делает, Андрей взял руками кремовую розу с поверхности торта и прижал её к губам так осторожно, так нежно, словно она была живой... из влаги и плоти...
     И в это время Светлана подняла глаза. И застыла в изумлении.
     Андрей вздохнул и закрыл глаза. Кончик его языка коснулся кремового лепестка. Обогнул его по краю, слизывая ароматную сладость, скользнул по выпуклости следующего изгиба, сжал губами кремовый бугорок, вздохнул, замер, продолжив действие, добрался до середины тающей от тепла розы. Лизнув самые верхние лепестки кремового цветка, безумно похожие на губы любимой, и неожиданно погрузил язык в самый центр истекающей розы.
     То ли всхлип, то ли стон вырвался из груди Светланы.
     Андрей оторвался от розы. Глядя на перепачканное кремом лицо мужа, Светлана дико расхохоталась. Она смеялась и смеялась, не в силах остановиться.
     Андрей налил в фужер жены вина и протянул ей. Она выпила его залпом.
     Её рука дотронулась до лица Андрея, пальцы Светланы скользили по разводам налипшего крема. Она поднесла к своим губам один из пальцев и облизала его.
     Андрей соскочил со стула, опустился на колени и прижался к ногам жены.
     Он почувствовал, что она дрожит всем телом.
— Светлана! Любимая! — он взял её руки и прижал к своим губам, — Светлана, — Андрей поднял голову и посмотрел ей в глаза, — я буду любить тебя! Так...
— Боже! — выдохнула она горячо, — ты не знаешь... ты не понимаешь... — её глаза глядели с мольбой.
— Я понимаю, — так же жарко выдохнул он, — понимаю больше, чем ты думаешь. Я догадываюсь! — в его голосе послышалась боль, — он замолчал и тряхнул головой, а когда заговорил снова, его голос источал только страсть на подводном течении любви, — что было, то было, не будем об этом... Я люблю тебя! — Подняв её со стула, он взял её на руки.
— Андрей...

     Его губы прильнули к её губам, — бога ради, ничего не нужно говорить сегодня, сейчас, — прошептал он, с трудом отрываясь от неё, — расскажешь потом, если решишь, что это действительно необходимо. Я люблю тебя, — его губы снова устремились к её губам.
     Он чувствовал, как несказанная нежность плещется в его сердце, перетекая через край. Светлана, его Светлана, самая светлая, самая желанная. Тихая боль качнулась где-то на самом дне души, но тотчас растаяла, как тонкая весенняя льдинка под лучами солнца.
     Он нежно дотронулся до её груди губами, а когда она тихо застонала, опустил на вздымающиеся холмы пламенеющую ладонь, и стал гладить влажную гладкую кожу, такую нежную, такую светлую, словно она не была матерью троих его детей, а той девушкой, которую он встретил двадцать пять лет назад и полюбил безоглядно с первого взгляда.
— Продолжай, пожалуйста, — услышал он голос жены.
     Стоны её были похожи на голубиное воркование.
     Внезапно руки Светланы взлетели и погрузились в его волосы, слегка тронутые лунным сиянием... или сединой...
     Горячо вздыхая и постанывая, Светлана потянула мужа к себе и, найдя его рот, страстно впилась в него губами. Этот чувственный поцелуй, точно огненный напиток, опьянил Андрея. Он замер в её объятиях, неожиданно осознав и прочувствовав всем своим существом то, как мало знал о своей жене.
     Её губы снова с жадностью приникли к его губам, а потом заскользили вниз. Светлана с удовольствием вдыхала такой родной, такой желанный аромат его кожи, запах волос, волнующий, возбуждающий. Он изнемогал и дрожал, как мальчик под касаниями её неутолимых горячих губ. Неслышно упали секунды одна за другой, как звёзды в бархат тёплой, волнующей ночи...
     ...Всё, что они испытывали раньше, было ничем по сравнению с тем, что было теперь.
     Отблески лунного света рассыпались следами экстаза...
     Сон сомкнул их веки в тот миг, когда они ещё не хотели и не успели разжать объятий.

* * * *

     Проснулся Андрей по старой привычке на рассвете.
     Светлана ещё спала, хотя в последнее время Андрей смирился с тем, что его жена, поднимаясь, опережает солнце.
     Глядя на её вздрагивающие во сне ресницы, он понял, что ещё никогда не был так нежен и так страстен, как в эту ночь...
     Ветер шевелил портьеры, втекая в комнату сквозь раскрывшееся окно.
     Было слышно, как в саду томно вздыхают кремовые розы, шелестя окроплёнными щедрой влагой лепестками.
     Когда Светлана открыла глаза, она встретила взгляд Андрея.
— С добрым утром, жёнушка. Как спалось? — его губы и глаза улыбались.
— Вот, — он придвинул ей поднос, на котором стояла тарелка с кусочком торта и бокал вина.

— Ну!.. — только и выдохнула она, — с этого начинать утро?!
— А почему бы и нет? — Андрей коснулся пальцами уголка её губ, обвёл контуры скул и подбородка.
     Эта ласка была столь неожиданна и приятна, что Светлана замерла.
— А знаешь, что я решил? — сказал Андрей.
— Что?
— Работать буду в твоей фирме.
— Что?!? — её глаза округлились, как нефритовые луны.
— Работать буду вместе с тобой. Что тут удивительного? Мы же всегда были вместе. Без твоей поддержки я бы ничего не достиг. И теперь хочу быть с тобой. Думаю, моя очередь помогать тебе.
     Светлана полулежала с по-прежнему широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова.
— Что ты молчишь, любимая?! Я что, уже ни на что не гожусь? — он улыбнулся явно лукаво, но под покровом лукавства таились опасение и грусть.
— Нет, конечно, нет, — сказала она, — то есть, я хотела сказать, да. Ну, в том смысле, что очень даже годишься.
     Поняв, что совсем запуталась в словах, Светлана рассмеялась.
— Знаешь, я, кажется, ошиблась, — произнесла она, оборвав смех.
— Я тоже так думаю, вернее, надеюсь на это, — проговорил он и взял её руки в свои, — просто, — он перевёл дыхание, — я думал, что тебя устраивает то, что есть, я многого не понимал. А если честно, то, не посчитай абсурдом, но весь мой опыт, и опыт всех мужских поколений, воплотившихся во мне, противился желанию понять. Однако...
— Не говори, ничего больше не говори, — Светлана прижала пальцы к губам мужа, — мне достаточно сказанного. Я люблю тебя. Спасибо, любимый, за то, что ты есть у меня.

Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 15 декабря 2006 г.