Н. Уваров. Каникулы на Марсе

По сути, из нас готовили планетологов. В графе «квалификация» моего невостребованного диплома стоит «географ», т. е. описывающий Землю. Этому нас тоже учили — описывать и составлять карты, самые разные — от геолого- до метеорологических. Но только не это было главным. Наш геофак готовил людей со взглядом на мир как совокупность сфер — от лито- до ноосферы. Совокупность сложную и живую. Мы знали латинские имена растений и облаков, несущихся над головой, и, значит, могли понимать коллег с любых континентов. А Рижский залив был для нас не всесоюзной плескательницей, а живым наследником древнего Литоринового моря. Именно на начало семидесятых пришёлся бум географической литературы, в основном переводной. Идеальные герои жили в нашем времени: Хейердал, отец и сын Гржимеки, Дарелл, Кусто. Старшим коллегам мы верили абсолютно, а они твердили, что настала эпоха ренессанса древней науки географии, ведь она изучает не узкую щель знания, а Землю как живую планету. И только географы могут предсказать последствия крупных техногенных проектов. Вот-вот — обещали нам — мы станем экспертами при разработке планов строительства гидростанций, каналов, новых городов. Именно мы, географы, призваны спасти планету от маниакальных идей обогрева Арктики и выведения на орбиту гигантских солнечных зеркал (авторы идеи хотели таким образом уничтожить ночь как таковую).

И пришёл долгожданный 1973-й — год окончания университета. И с разлёту мы врезались в простенькую истину: мы абсолютно никому не нужны. Большинство разбрелось по школам, плохо умещаясь в рамки примитивных, но неприкосновенных программ, часть устроилась абы где. Считалось, что мне изумительно повезло — два года после университета я работала в Институте по проектированию светлого будущего. Он и сегодня стоит в центре Риги, на нынешней улице Кр. Валдемара.

Абсолютно неверно мнение, что тот мир, в котором мы сегодня очнулись, — результат хаоса и ненаучного подхода. Всё планировалось профессиональными экономистами и проектировалось в порядке строгой трудовой дисциплины — с 8.15 до 17.30. Что стоила, например, идея начала семидесятых — кардинально улучшить транспортную ситуацию в Риге, взяв за основу опыт... Берлина. С изумительной детской доверчивостью горисполком не только выделил крупные суммы, но и вне всякой очереди предоставил квартиры группе специалистов, набранных не в ГДР, а на просторах Сибири. Результат: через пару лет выяснилось, что сама идея несостоятельна. Абсурдная идея, что гармоничного экономического развития республики можно достичь, если построить в небольших городах крупные промышленные предприятия (опыт Огре, Лиепаи и Валмиеры, ставших «насосами» миграции и обескровивших сельские районы, сегодня известен всем), тоже ведь не занесена к нам интеллектуальными диверсантами. Вклад наших проектных институтов в наступившее на нас светлое будущее ещё не оценен по достоинству. Меня сегодня слабо, но утешает тот факт, что близкие по разумности проекты, создававшиеся и при моём участии, никогда так и не были реализованы. Тогда же они воспринимались на полном серьёзе, но меня крайне удручало, что я никак не могу впихнуть в их экономическую канву избыток университетских знаний по экологии. «Молодёжка» была отдушиной, и скоро я уже работала в ней. Так 15 лет назад началась прогулка по экологическим тупикам, и рассказать об этом мне захотелось вовсе не из любви к мемуарам. Просто, оглядываясь вокруг, я вижу множество людей, с самыми лучшими намерениями несущихся в те же самые тупики, по которым мне уже пришлось странствовать. И я уже знаю, что света в конце этих туннелей нет.

Тупик первый — экологическое просветительство

Один из моих университетских «курсовиков» был посвящен анализу публикаций в периодике на тему охраны природы, и, помнится, о «СМ» я писала так: действенность статей невелика потому, что пишут их неспециалисты в проблемах биосферы, не знающие даже, что слово «экология» возникло не на днях, а в XIX веке. А статьи специалистов в научных журналах так сухи и скучны, что их никто не читает. Естественно, что сочетание моих собственных специальных знаний с избытком эмоциональности сулило великие результаты.

Только они выходили какие-то не те. Дело не в том, что экологические статьи с трудом пробивались на страницы, занятые ударной стройкой века — Вентспилсским припортовым заводом. Не в том даже, что главлит вычёркивал любые количественные данные о загрязнениях, ворча, что мы провоцируем международный скандал — ведь наша страна подписала пачку конвенций о межгосударственной охране среды. Просто повторялась судьба Кассандры: все слышали, но никто не верил. Правда, один случай веры имел место. После статьи о биологическом прогнозировании позвонили из Совмина и потребовали отчёта: с какой целью газета запугивает население? Оказалось, совминовские жёны поверили прогнозу: «если ничего не изменять, то, возможно, уже через 10-15 лет (но, вероятно, не позже 1990 года) Юрмалу постигнет экологическая катастрофа». Поверили и потребовали... немедленно перенести служебные дачи на Видземское взморье.

Это жуткое ощущение собственного бессилия, будто вся планета умирает у тебя на руках, ты кричишь: «Опомнитесь!», но вокруг — пустота.

И только десять лет спустя я узнала, что были и те, кто слышал, читал и верил. Но права голоса тогда не имел. Однажды Раймонд, самый юный член Клуба любителей фантастики, сказал вот такую вещь: «Знаете, а я ведь вырос на вашей газете. И ненавижу взрослых за то, что они сделали с Землёй».

Такая вот горькая победа: вроде бы сеяли добро, а взошла ненависть.

Когда сегодня проходят митинги «зелёных», я присматриваюсь к лицам — нет ли там Раймонда. Пока не встречала. Но похожие слова слышать приходилось. «Только экологически образованная молодёжь спасёт планету от убийц старшего поколения. Конечно, есть среди «взрослых» и приличные люди — тот же Медоуз, завёзший в нашу страну и республику экологические компьютерные игры, кое-кто из своих учёных и людей искусства, — но это исключения. В основном же предыдущие поколения — человеческий хлам, о котором не стоит и печалиться, и чем скорее он отправится на свалку истории, тем для Планеты лучше. И самый короткий путь к этому — политический».

Тупик второй — мудрая власть

Мечтам — устным и печатным — о государственном департаменте экологии никак не меньше двадцати лет. Не надо быть профессиональным экологом, чтобы понимать — спасение природы только группами энтузиастов столь же перспективно, как выплавка стали на кухне. И я вполне допускаю, что давнее «осовечивание» охраны природы, при котором председатель райсовета становился и председателем районного общества охраны природы, происходило из лучших побуждений. И даже следовало «золотому правилу внедрения»: у новации есть шанс прижиться, если её поддерживает первое лицо. Конечно, были среди первых лиц районов Латвии и личности одиозные. Отвечавшие на вопрос, когда же их мелиораторы перестанут взрывать вековые дубы, так: «Когда народ станет питаться не хлебом, а желудями». Но хватало и людей разумных, не только выделявших деньги на реставрацию ландшафтных парков, но и охотно выходивших на экологические субботники. И отнюдь не ради любви народа — они ведь и сами были из села, уважение к живой, ухоженной земле было у них в крови, а дайны и предания — в памяти. Ещё языческие: «Как-то послал немецкий пастор Петериса срубить Священный дуб. Ударил Петерис раз — топор сломался, принёс пилу — а кора не поддаётся. Ушёл Петерис домой, лёг спать — и не проснулся».

Только вот профессиональные обязанности лидеров власти Советов были своеобразны: одной рукой спасай, другой — губи. При экономическом «регулировании», действующем на идеологических заклинаниях: «Побольше всего и сразу, а завтра ещё больше», — разумные отношения с природой невероятны.

Так что и нынешние выборы в те же Советы новых людей эйфории у меня не вызывают. Человек, вступающий в «драконичью» должность, неизбежно будет играть роль дракона — и срастаться с ролью. Ведь никакого переворота в экономическом «мышлении» не произошло. И сегодня, в апофеозе политических грёз, мне абсолютно всё равно, к какой партии принадлежат новые слуги народа, уже кричащие: «Это мы дадим побольше всего и сразу, а завтра ещё больше!» Ничего хорошего я от них не жду.

Одинаковый скепсис у меня вызвали и программы кандидатов в депутаты, клявшихся — в случае своего избрания — создать экологически чистую зону в отдельно взятом районе Риги, и программа Рыжкова. Прежде всего потому, что в обоих случаях предусматривается только вариант успеха, но никак не анализируется вариант провала. Но ведь только шарлатан, прогнозируя будущее, предсказывает один-единственный вариант, всякий серьёзный прогнозист предсказывает вероятностно. Самое забавное, что даже из одной-единственной философской системы, которую изучали поголовно, мы не вынесли рационального зерна. Энгельс оказался прав, когда писал, что человека от животного отличает только способность к диалектическому мышлению, да и то не каждого.

Так что сегодняшняя политизация экологии представляется мне тупиком, и довольно тёмным. Экология — именно та карта, которой удобно манипулировать в любой политической игре, а руки тасующих колоду не всегда чисты.

Тупик третий — НТР как панацея

Когда к концу семидесятых я убедилась, что никакие законы и постановления природу не спасут (а в Латвии таких «природоохранительных» законов уже два десятка), что хорошей власти не бывает, а бывает очень плохая и так себе, надеяться оставалось только на новые технологии. Оборотные системы водоснабжения, максимально полная переработка отходов, создание новых материалов, способных в отработанном виде распадаться на естественные природные вещества, рекультивация карьеров — все технологии, имитирующие естественный круговорот элементов в природе, успешно действовали на Западе и начинали проникать к нам. На эту тему можно было писать абсолютно свободно, и мы писали взахлёб, и кое-что прорастало, и вот, казалось, каких-нибудь десять лет — и природное равновесие начнёт восстанавливаться. Технологии и материалы будут становиться всё экологичнее, и чем дальше, тем больше. И ещё до конца своей жизни — как было в начале её — мы увидим чистые реки в зелёных лугах. И снова малыши будут шлёпать босиком по лужам, не боясь кислотных дождей.

Но стали происходить вещи странные и малопонятные. В колхозах, обеспеченных новенькими очистными сооружениями, навоз по-прежнему спускали в реки, где сами и купались. Мусороперерабатывающие заводы никак не начинали строиться, и города захлёбывались в свалках. На предприятиях, где работали сотни людей с золотыми руками, не находилось никого, чтобы отладить простенькие установки по очистке воздуха, и все дружно дышали отравой. Ни штрафы, ни яростные публикации ситуации не меняли. НТР пробуксовывала.

Боюсь, и сегодняшней ситуации не улучшат ни новые штрафы, ни судебные процессы (если они и будут), ни оборудование для экологически чистых производств, если даже нам его подарит Запад. Сейчас крайне популярно забавное предположение, что этим займётся Швеция, т. к., по мнению их экологов, наша деятельность по загрязнению Балтийского моря сводит на нет все их усилия по его очистке.

Но и на супероборудовании будут работать наши люди. Те самые, кто «посетил сей мир в его минуты роковые», но никакого блаженства по этому поводу не испытал. Уставшие, изверившиеся.

Меня и прежде посещала мысль, что охрану природы надо бы начинать с охраны человека, иначе ей несдобровать. И однажды случай вынес меня на тропу очень практической и очень социальной психологии...

Тупик четвёртый: «школы добра»

В то время, а это был 83-й год, я очень любила дёргать судьбу за хвост. Вот и в тот раз всё началось с вечной триады: «любопытство — идея — действие». Пусковой крючок щёлкнул, события выстрелили, а ошеломлённый автор вопроса «что будет, если?» смотрел на все происходящее, огорчаясь, смеясь и... подробно описывая события.

Прочитанная книга по психологическому тренингу — новому тогда у нас течению в океане человеческих отношений — так увлекла меня, что удалось втянуть в это дело и профессионального психолога, и полредакции. Из чего родились цикл статей и маленькая книжка. Но не только.

Это был иной мир, дверь в который я искала всю прежнюю жизнь. Там, в психологическом пространстве, можно было взлетать над тупиками человеческих отношений, открывать во врагах душу живу, в людях, казавшихся прежде серыми, — ярчайшие миры, переливать свою силу в друзей за пять минут одним только сконцентрированным взглядом. Даже в переполненной электричке лица не раздражали. Это ощущение: неповторим даже тот, кто наступает тебе на ногу...

Мир людей впервые стал равен для меня миру природы, где даже ольховый куст неповторим. Где чувствуешь, как чахлый, тощенький корешок сосны слизывает капли с подземной глинистой прослойки. Где схватываешь мир в целом, но и каждую щербинку на камне видишь. Замечаешь пылающий кристалл граната в обычном придорожном валуне. Где можно побыть и галкой, и падающим листом.