Когда-то раньше, Уродливые грязные хрущёвки пригорода резко обрывались, и начиналось царство зелёного буйства садов, огородов. Небольшие аккуратные домики, окружённые частоколом, радовали глаз городского жителя. Там жила сводная сестра моей бабушки — тётя Ася. Худая, прокуренная, прожжённая солнцем и водкой женщина, когда она не подрабатывала, где только могла, она вкалывала в огороде. Её дочь, маленькая Я — городское дитя, привезённое и брошенное на их попечение, а вернее, предоставленное самой себе, просыпалась абсолютно счастливая от щекотавшего меня солнца. Наверно, они просто открывали ставни. Луч пронзал кисейные крахмальные занавески, пахло навозом, орали петухи — один, другой, третий, перекличка шла по всей деревне. Потом открывались калитки, хозяйки выгоняли скотину на выпас, я это слышала сквозь сон: и петухов, и стук копыт по дороге, и окрики пастуха. Через некоторое время всё стихало, я засыпала... Когда просыпалась вновь, в доме уже никого не было, только тикали ходики с кукушкой на стене. На окошках лёгкие занавески, прикрывающие верхнюю часть окна, а сверху, перехваченные лентой, тяжёлые плюшевые жёлтые и А ещё там была собака, огромная немецкая овчарка. Пёс был злой, почти всё время его держали на цепи, есть давали мало. Крайне редко Любаша выходила с ним гулять, и в этот счастливый для пса момент детей и мелких домашних животных соседи уводили домой — за заборы, зазевавшихся кур и кошек он просто рвал. Так про него говорили. ЗНАКОМСТВОМоя бабаня и тётя Ася сидели на кухне, тянули самогоночку, закусывали колбаской. Меня же, накормив окрошкой, выставили на высокое огороженное крыльцо, приказав никуда не ходить — под крыльцом злая собака. Перед обедом тётя Ася долго возилась около конуры, гремела цепью, укорачивала её на всякий случай. Было скучно. Сижу на верхней ступеньке крыльца, под ним конура Казбека. В сад — нельзя, а хочется! Я помню, что до меня долетали фразы: «Я же не смогу за ней приглядывать, живи сама тут и смотри за ней. Я в шесть утра ухожу, а прихожу Я не знала, что мне делать: грустить или радоваться. Вокруг было так красиво! Вокруг побелённой избы росли тигровые, выше меня, лилии, вишнёвый сад, вишня Я легла на крыльцо и посмотрела вниз на конуру. Вокруг были разбросаны обглоданные кости, пустые плошки, изрытая земля, изгрызенный забор рядом с конурой, вырытая собакой яма. Вдруг из конуры вытянулась огромная чёрная лапа с внушительного вида когтями. Я отпрянула. Опять села на крыльцо, обхватила руками колени, Встала с крыльца, и, прижимаясь к стене дома, начала медленно спускаться. Пёс услышал, выглянул из конуры и неожиданно вышел. «Какой огромный!» Потянулся, в мою сторону даже головы не повернул, понюхал миски и лёг около ямы, мордой к крыльцу. Я застыла, а он неожиданно уставился на меня исподлобья. Теперь мы играли в гляделки. Не знаю, сколько времени прошло, но я не могла оторваться от его — Казбек, ты добрый! Зачем они говорят, что ты злой? Обняла его за шею, но он не привык к такой фамильярности и легко опрокинул меня в свою яму. И вот — я лежу в яме, надо мной нависает собачья морда, вокруг разбросаны кости, стало немного не по себе. Он сделал такое движение лапой, как это делают маленькие щенки, как бы роя, выгнулся, завилял хвостом. Я вскочила, отряхнула платьице, и деловито схватив одну из его мисок, сбегала к ёмкости, зачерпнула воды, принесла. Он жадно выпил. А я смотрела, как он лакает, а потом его мокрая морда уткнулась мне в шею. Я была уже вся грязная, но очень счастливая: «Я укротила Большого Злого Пса!» Решила отстегнуть его цепь. Увы, детским ручкам это было не под силу. Пёс всё понимал, и переговоры наши происходили в полнейшем молчании. Я лишь шепнула, подражая взрослым: «Казбек, лежать!», он лёг. Ошейник, оказалось, отстегнуть проще. Стараясь не шуметь, положила его на землю вместе с цепью. Пёс свободен. Мы тихонечко пошли к калитке, Несколько раз нам попадались женщины, они останавливались и удивлённо смотрели вслед. А мы бодрым шагом шли вон из деревни. Поднимались на Лысую гору, хотелось гулять, громко петь и кричать от счастья, да и надоело, что все на нас глазеют и пару раз спрашивали: «Девочка, а ты откуда?», «Чья у тебя собака?» — я отвечала, что приехала к тете Асе в гости. — Это с тобой Пёс стоял очень смирно рядом со мной, а тётки Много лет спустя, Бабаня мне рассказывала, что через некоторое время они вышли на крыльцо, «проследить» за ребёнком. Не нашли ни ребёнка, ни собаки. Пьяненькие бабульки всполошились, обнаружили распахнутую калитку, перепугались ещё больше, зная суровый характер собаки, потеряли голову от страха и догадок, что могло произойти по их попустительству, представили возможное опустошение в деревне. Но всё же, ободрённые тишиной и спокойствием, побежали в разные стороны от дома с криками: Вернулись мы, когда было темно, никто меня не ругал. Бабаня уже уехала, Меня оставили в покое, предоставив самой себе, ко мне никто не приставал с нравоучениями, я редко видела Любу и тётку Асю, они оставляли мне хлеб, молоко, малину в саду, Казбека и свободу. Это было самое счастливое время! ОТРОЧЕСТВОМеня отправляли в Есьповку каждое лето. Я с нетерпением ждала встречи с Казбеком. Уже училась в школе, и когда он клал свои лапы мне на плечи и облизывал лицо, я уже не падала от его тяжести, а он уже не мог валять меня и переворачивать лапами. Зато когда мы забирались на гору, я валялась в траве, пёс валялся вместе со мной, его морда выглядела абсолютно счастливой, язык на боку, глаза светятся. Только дышать он стал тяжелее, и отдыхать ему надо было чаще... Казбек старел. Я сидела рядом на корточках и гладила его. Был самый обычный, мой деревенский день, и, наверно, я бы его никогда не запомнила, если бы не... Я лежала на спине и смотрела в синее небо. На тот момент я закончила начальную школу и была очень самоуверенной отроковицей, считая себя взрослой девушкой. Так вот, занимаюсь любимым делом: лежу в поле, в зубах травинка, рядом блокнотик и книжка, смотрю за облаками, читаю, вокруг серебрится волнами ковыль — деревенская пастораль. Гора, внизу деревня, бездонное небо, куда взгляд ни брось — серебрятся поля, домики вдали, на горе лежит то ли ребёнок, то ли девушка, нога за ногу закинуты, разодранные коленки, не очень чистые руки — валяюсь, мечтаю, иногда дремлю... Вдруг, надо мной наклоняется — Генерал Чуйков! — бодро отрекомендовался он, — а вас, барышня, как Очень гордая я, что меня барышней назвали, тоже представилась: — Наташа. — Очень приятно, Наташенька, знаете, я же воевал в этих местах, теперь вот путешествую, смотрю на мир, — помолчал. — Как всё изменилось! Он придвинулся ко мне, я отодвинулась. — А вы знаете, — вступила я в разговор, — в этих местах не воевали, здесь завод был военный, здесь немцы просто бомбили, мне бабушка рассказывала. — Всё-то вы, молодёжь, знаете, — сказал он, хватая меня за ноги. Я завизжала. Тут же появилась огромная ощерившаяся собачья пасть, глаза налиты кровью, жёлтые огромные клыки. «Генерал Чуйков», который оказался на этот момент почти без штанов, сразу потерял цвет лица: — Собачка, тс-тс-тс-с-с, собачка, — приговаривал он полушёпотом. Казбек был прекрасен, я его никогда таким не видела, и вмиг стало понятно, почему его все боятся. Он не бросался, не лаял, шерсть на загривке дыбом, зубы на изготовке — волк, да только! Казалось, ещё мгновение, и мужичонка останется без достоинств. Я даже понять не успела тогда, почему ПРОЩАНИЕАвгуст, скоро в школу, за мной приехали мама и Бабаня. У всех в руках по ведру с вишней — дары тёти Асиного сада. Я прощаюсь с Казбеком. Он грустит, он почти плачет, я говорю, что я обязательно к нему приеду, обязательно, я его очень сильно люблю. Пора уходить, он хочет идти с нами, лает, он никогда не лаял. — Что это с ним? — говорит Люба, — с ним такого никогда не было, — она его держит, он вырывается. Я ставлю ведро с вишней и бросаюсь к нему, реву: — Казбек, милый, я приеду, слышишь, я приеду обязательно, приеду к тебе! Я плачу. Люба надевает на него ошейник, и они вдвоем с тётей Асей привязывают его. Он хрипит: — Ну, Казбек, фу, место! Место, Казбек! — цепь натянута до предела, хрипит. — Уходите, же! — кричит тётя Ася срывающимся голосом. — Идите, я вас догоню. Она нас догоняет, вытирает фартуком краешки глаз: — Скучает он очень по тебе, Наташка, теперь неделю есть не будет. Я иду и кусаю губы, мне тоже слёзы жгут щёки, но сделать ничего нельзя. — Тетя Ася, вы гуляйте с ним, пожалуйста! — Нельзя, детка, в прошлом году Любка не удержала его, так его месяц поймать не могли, кур по деревне погрыз, на станции нашли одичавшего, исхудавшего, сидел, на машины смотрел. Всё тебя ждал. Нельзя его отпускать. Приворожила ты его. Ну, теперь уж, что делать? Ждать будем. Приезжай. Я приехала только через два года. Тётя Ася встречала меня на остановке. Постарела, изрытое морщинами лицо, но у неё такая же загорелая кожа, большие сильные руки. Дорога в деревню сильно изменилась, вокруг стояли свеженькие пятиэтажки, а чуть поодаль люди разбили огороды, через которые мы и шли. — Вот не встреть я тебя, поди и не нашла бы — Да, всё изменилось, и гора стала меньше. — Да, нет, это ты подросла. — Как Казбек? Пришли. Открыли калитку, мой любимый белёный домик, любимые тигровые лилии. Всё — Казбек, Казбек, выходи! Он выскочил, беспомощно тычется мордой мне в лицо, в руки — без разбору, и скулит. Господи, его глаза стали белёсыми: — Что с ним, тёть Ась, что с ним? — Ослеп он, дочка, от старости ослеп, а может, от слёз... — тихо добавила она. Я всё равно с ним гуляла, теперь на поводке, только на горе отпускала его. Он ходил, нюхал воздух, рыл землю, лежал рядом со мной, положив свою большую поседевшую голову мне на колени. Иногда мы бегали. Я кричала: «Ну, Казбек, давай, догоняй! Не ленись, ты же можешь!» И он догонял, радовался, хватал меня лапами, валил в траву. ГОД СПУСТЯКогда я приехала через год, Казбека уже не было в живых. Я тосковала. Тяжёлый это был для меня год. Нелепой смертью погиб мой школьный товарищ. Эту весть мама привезла сюда же — в Есьповку. Тоска. Здесь в Есьповке — больше нет милого любимого Казбека, а в школе я больше никогда не увижу Андрюшу. Я не плакала. Я уже отучилась плакать. Я мысленно причислила его к лику святых в своём сердце. Там уже были мой отец, Казбек, теперь Андрюша. И всё, и закрыла за ними дверь. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬНет больше ни тёти Аси, ни Есьповки. На месте её вишнёвых и яблоневых садов стоит разросшийся город. Затерялся след Любаши. Где она? Чем занимается? Жива ли? Опубликовано на сайте Поле надежды (Afield.org.ua) 26 февраля 2016 г. |