Аромат степи был пьянящим, сильным — сильнее, чем его запомнила Даша. Каждый раз, выходя из поезда на Пресноводной, она жадно ловила запахи степи, шпал, посёлка, грунтовой дороги, по которой харьковчане-отпускники топали до самого моря.

И в этот раз Даша замерла на несколько минут, чтобы насладиться этим густым, терпким вином из трав, цветов, вольного ветра и высокого неба. И с досадой оборвала бросившегося к ней таксиста:

— Да подождите вы!

Желающих добраться до Нижнезаморского на такси больше не нашлось, и Даша, поторговавшись с водителем, уселась наконец в машину. Если бы не двухкомфорочная плитка, которую поручила ей купить Ленка, она пошла бы в посёлок пешком — через Верхнезаморский, по холмам, обвитым многочисленными тропинками. Конечно, поездка не стоила той — сбитой Дашей — цены, но так уж заведено в приморской зоне: продукты, такси и любые другие услуги здесь оценивались едва ли не в два раза дороже, чем в Харькове.

Когда «Волга» подкатила к такому знакомому уголку на дальней стороне поселка, Даша поспешила расплатиться, подхватила вещи и едва ли не бегом пошла к верхнему дому. Сразу бросилась в глаза обветшалость и запущенность широких бетонных ступеней, небольшого дома, сараюшек во дворе. Благо, дикий виноград скрадывал заброшенность некогда процветающей усадьбы.

Поставив сумки посреди двора, Дарья с некоторой опаской распахнула дверь — как и говорила Лена, дом не запирался. Первое, за что зацепились глаза, — полотенце на стене, полуразобранная постель в маленькой комнатушке, расположенной за кухней. «Как же так, — промелькнула мысль, — Ленка ведь говорила, что здесь никто не живёт!» Но чем дольше Даша осматривала помещение, тем сильнее было ощущение, что здесь действительно никто не живёт. Это угадывалось по пыли на подоконниках и по трудноопределимому нежилому запаху. Плесенью вроде бы и не пахло, и всё же что-то такое витало в воздухе...

Впрочем, залётная харьковская отпускница прекрасно знала, что никого здесь не встретит, что дом уже два года пустует, потому что Ленка с Сергеем год назад родили сына, зачатого как раз в Нижнезаморском.

Переодевшись, Даша разместила свои кофточки на единственном тремпеле в «гардеробной» — узкой боковой комнатушке, где ее друзья оставили постельное бельё, дочкины вещи, детские игрушки. Женщина побросала в большую пляжную сумку купальник, полотенце, коврик — и направилась на осмотр посёлка.

В нижнем доме, через дорогу, жил «дед» — отец Сергея Илья Егорович. Одолев хитро закрученную цепь на высоких воротах, Даша зашла в запустелый двор. Сколько раз ночевала она в одной из комнат большого недостроенного дома! А вот за этим большим столом собирались за обедом или ужином и хозяева, и постояльцы...

Даша несколько раз позвала Илью Егоровича, но тот не откликался. «Ладно, вечером зайду ещё раз», — решила гостья и в нетерпении направилась к морю. Правда, по дороге зашла в самый большой поселковый магазин — посмотреть, какими запасами богаты его закрома. В закромах было негусто, но имелись хлеб, какие-то колбасы, консервы — уже хорошо.

...Море! Сколько раз Даша видела подкову Казантипского залива и эти чистые, зеленоватые волны? Лет восемь подряд приезжала сюда на семинары по психологии — вон, справа виднеется сизо-зеленая масса маслин, где обычно стоял их палаточный городок, — да ещё несколько раз в гости к Колодяжным приезжала. И часто обретала здесь душевный покой, наполнялась энергией и радостью...

Переодевшись в новый купальник цвета индиго, Даша бросилась в море, оказавшееся на удивление холодным для начала июля. Но харьковчанка специально закалялась с весны, чтобы не подцепить простуду в драгоценные летние денёчки.

Словно птенец, только-только научившийся летать и ещё не до конца доверяющий своим неопытным крыльям и ветру, Даша поплыла к буйкам, проплыла вдоль их нестройной линии и вернулась к берегу. Здесь часто встречались отмели, глубина тоже могла обрушиться внезапно, поэтому женщина присматривалась к рельефу дна, чтобы предостерегать потом своих новых друзей.

Собственно, это из-за них Даша придумала провести свой отпуск в Нижнезаморском. Два месяца назад ей позвонила школьная подруга Люся, вышедшая замуж за киевского бизнесмена ещё будучи студенткой родного университета. Филфак Люся сменила на журфак, и теперь благополучно работала в ярком столичном журнале «Единственная».

— Представляешь, Дашка, — взахлёб рассказывала подруга по «скайпу», — наш шеф, ну, Лена Скачко, придумала рубрику об отцах-одиночках, не всё же о мамах брошенных писать! А у нас, оказывается, и общественная организация этих самых папаш есть. Выдали мне там несколько телефонов — и пошло-поехало. В общем, скоро статья моя появится, но я вот что тебе скажу: один из них тебе точно по возрасту подходит, да и ребёнок у него всего один, и интересный он, ну, ты меня понимаешь.

Даша тогда расхохоталась во всё горло, что вовсе не смутило её активную и жизнерадостную подругу. Телефон Анатолия она записала, и несколько дней ходила, прислушиваясь к себе: звонить или не звонить. В свои тридцать семь лет Даша дважды побывала в браке: официальном — ещё в студенческие весёлые и шальные годы, — и потом, ближе к тридцати, в гражданском. После горьких месяцев расставания с Андреем она вот уже три года ни с кем не встречалась, хотя возможности были, ведь в их издательство частенько приходили интересные, перспективные мужчины. Случались и корпоративы с приглашением друзей и опять же перспективных клиентов. Но... сходив пару раз на свидание, Даша часто определяла: не моё.

А тут подумалось, что мужчина, самостоятельно растящий ребёнка — девочке уже восемь лет, — скорее всего, добрый. Хлебнувший горя (жена оставила семью ради лучшей жизни в Штатах — с успешным бизнесменом), он, скорее всего, научился ценить преданность, душевность, теплоту... И с такими романтическими представлениями даровитый дизайнер, каковой считали Дашу все её друзья и родственники, решилась отправиться в новое плавание по совсем не бурному — в тот момент — житейскому морю.

Так в Нижнезаморском появилась светловолосая харьковская отпускница, которую все легко узнавали по огромной красивой шляпе, повязанной ярким шарфиком с бахромой на концах. Шарфики менялись, но девочка и мужчина, сопровождавшие женщину, вызывали уда больший интерес: мало ли на море ярких парео и шляп, а вот такое странное трио не часто встретишь!..

Нет, конечно, Даша знала — и видела на фото, — что её новые знакомые вовсе не славяне. Вначале она стеснялась спросить у Анатолия о его национальности, думала, что он, скорее всего, татарин или узбек. Верным оказалось последнее, но для творческой личности, которая считала всю вселенную местом своего обитания, это не имело большого значения. Для Анатолия же, как оказалось, национальный вопрос оставался острым, болезненным.

...Когда Даша впервые увидела Мариам и Анатолия на перроне маленькой станции, она сразу же, еще издали, почувствовала, что радости в настроении отца и дочери совсем маловато. Лицо Анатолия было уставшим, словно присыпанное пеплом, а Мариам — в белом платье с крупными синими горошинами — казалась намного старше своих восьми лет.

Первые минуты встречи были натянутыми, неловкими. Только лишь когда троица выбралась на асфальтированную дорогу, ведущую в Верхнезаморское, когда Мариам и Толик увидели цветущую степь, а Даша стала рассказывать о приазовских цветах и травах, — гости немного оттаяли, задавали вопросы, рассказывали о своём путешествии. А на холме, с которого открывался захватывающий вид на подковообразный залив, и вовсе повеселели.

...После первого восторженного погружения в море стали оборудовать дом: нашли в летней кухне две металлические кровати с сетками и установили их в большой комнате  — для Даши и Мариаши. Анатолию досталась маленькая комната за кухней.

Конечно, они всё время присматривались друг к другу, советуясь, как разместить кровати, как проветрить матрасы и одеяла. Толик быстро установил летний умывальник, даже душ придумал, разместив в углу двора три большие пластмассовые бутылки вверх донышком. А главное, расторопный киевлянин-энергетик установил электроплитку, укрепив как следует хлипкую розетку.

Дашу настораживало сухое покашливание Толика: оказывается, он попал под холодный ливень — и последствия уже сказывались. И ещё одно странное событие подсказало харьковчанке, что почивать на лаврах и слишком расслабляться не стоит.

В коридорчике Мариаша обнаружила старое ласточкино гнездо, но вскоре забыла о нём, обратив своё восторженное внимание на кошку, которая пришла с нижнего двора и тут же была окрещена Иришкой.

Почему двум ласточкам понадобилось проведать заброшенное гнездо именно тогда, когда по дому сновали люди, так и останется загадкой... Даша чистила во дворе коврик, Толик запасался водой в нижнем колодце — и тут раздался пронзительный вопль Мариаши. Дарья ринулась в дом и увидела в зубах Иришки ласточку. Она погналась за кошкой, грозно требуя отпустить птицу. Но проворная Иришка, выскочив из дома, бросилась в густые, практически непролазные кусты. Даша — в белоснежных шортах и лёгкой кофточке — полезла всё же за хищницей, чувствуя, что шансы на освобождение ласточки тают с каждой секундой. Так и не догнав Иришку, удручённая харьковчанка выбралась на ровную площадку двора. Там зарёванная Мариаша рассказывала отцу о драме. Анатолий сурово взглянул на Дашу:

— Ну ладно, ребёнок так реагирует, но и вы как малое дитя!

— В том, что касается детей, птиц и животных, — да, — сухо ответила женщина.

В ней что-то словно померкло. Она поняла, что это знак, и знак нехороший. Она поддакивала Анатолию, который врал дочке, что кошку удалось испугать, и та выпустила ласточку, но душа Даши притихла в недобром предчувствии. Толик, видно, почувствовав её состояние, сходил к соседу за вином, пригласил на ужин Илью Егоровича — и только вечером, за праздничным столом, Дарья расслабилась, потеплела, радуясь тому, что её небольшая компания, похоже, нашла общий язык, а киевляне потихоньку привыкают к ней.

На следующий день ощущение взаимного притяжения всё усиливалось. После завтрака, естественно, пошли на море, и Даша с удовольствием учила Мариам плавать, а чернокудрая хулиганка вопила во всё горло, цепляясь за Дашу, шутила с отцом — и её вчерашняя замороженность, казалось, растаяла, словно несерьёзный весенний снежок.

Но после обеда девочка всё чаще кашляла, выглядела апатичной и подавленной. Дарья уложила Мариашу в постель, отпаивала чаем с чабрецом и шалфеем — эти травы росли сразу возле дома, на холмах, где паслись дедовы козы. Попросив разрешения у Анатолия, харьковчанка провела целительский сеанс: уже пять лет она осваивала в академии йоги, помимо асан и пранайам, основы целительства. Призвав на помощь главного целителя Земли — Бхайшаджья-гуру, Дарья читала молитвы на санскрите и православные молитвы, просила божественное существо на вайдурьевом (то есть сердоликовом) троне излечить болезни Мариам. Положив ладони на лоб и горло девочки, женщина пропускала через себя мощный исцеляющий поток. Невольно (Даша точно не знала, как это получается) целительница чувствовала заблокрованные эмоции Мариам, которые промывались в потоке света, и грязь выплёскивалась из клеток и растворялась в чистой энергии. Уходили обиды, раздражение, невыплаканные слёзы, злость... Даша только смутно угадывала, с кем они были связаны. В большей степени с отцом... Под руками Дарьи девочка расслабилась и уснула. Женщина поблагодарила небесных целителей и вышла во двор помыть руки. Анатолий курил в тени дерева с тёмно-красными цветами-граммофончиками.

— Уснула ваша доченька, — сообщила ему Даша.

— О, это надолго, может, и до утра. Пойдёмте на море — как раз прохладнее стало. Вы же не любите жару.

— А вдруг Мариам проснётся? Испугается в незнакомом месте. Нет, давайте уж её подождём.

— Какая вы! — то ли с удивлением, то ли с досадой проговорил Анатолий.

Они долго стояли во дворе под граммофончиками. Киевлянин рассказывал о себе, Даша внимательно слушала. Она умела слушать, поэтому люди тянулись к ней, и никогда она не оставалась совсем одна. А вот у Анатолия отношения с окружающим миром часто доходили до края — жизнь или смерть. Особенно в юности, когда он проходил срочную службу на Кавказе и дрался с солдатами-чеченцами. Во избежание кровопролития узбека перевели на Север, но и там чеченцы его нашли, и только бесстрашие, гордость и готовность идти до конца спасли Толика от расправы.

В этом мужчине удивительным образом сочетались жёсткость и какая-то ранимость и беззащитность. «Обожжённая душа» — так позже думала Дарья об Анатолии.

— Это когда Мариашка родилась, я стал смирным, многое пропускаю как бы мимо себя, а раньше заводился с полуоборота.

И снова истории, истории. В Киев Анатолий попал из солнечного Самарканда, где он успел жениться; у него там родилась дочь. Но стычка на свадьбе — Анатолий с другом защитили девушку — подвела его напрямую к угрозе ареста. И, вовремя предупреждённый, парень уехал к старшей сестре под Киев. Вторая семья, дочь; третья семья, дочь...

— О Боже, Анатолий, вы, наверное, ловелас, — не выдержала Дарья.

— Да мне проходу не давали на прежней работе — на хлебозаводе, почти одни женщины! — вскинулся киевлянин. — Что я им, племенной жеребец?!

Даша отшатнулась:

— Да вы же сами притягиваете эти ситуации, а ещё возмущаетесь!

— Как это? — с недоумением проговорил Толик.

Не могла же она сказать ему, что почувствовала его мужское обаяние, мужскую силу. И эти два сильных потока — в области сердечной и сексуальной чакр — они чьи? Это взаимное притяжение — или она просто «сосканировала» его состояние, как чувствовала любого человека ещё с детства?..

Анатолий ходил по двору, говорил с кем-то по телефону, а Даша готовила бутерброды на ужин и старалась особенно не прислушиваться. Вскоре киевлянин заговорил на повышенных тонах, что Дашу уже и не удивило.

— Вы представляете, ну никак не могут без меня обойтись! — с возмущением заговорил Анатолий, появившись в дверях кухни.

— Что случилось? — само собой, Даша не могла не откликнуться.

— Авария крупная на фирме. Вызывают в Киев, боятся без меня трогать систему — я же её выстраивал. Придётся ехать: у меня с директором и так непростые отношения.

— А как же Мариам?

Анатолий умоляюще заглянул в глаза Даши.

— Я вас очень прошу: пусть она побудет с вами. Вижу, что вы можете многому её научить. Да и слабенькая она ещё, надо бы ей долечиться...

Дарья была тронута. Да и разве могла она отвернуться от заболевшего ребёнка?..

Но наутро пришлось лечить Анатолия. Он плохо спал ночью, поднялась температура, и выглядел киевлянин-узбек совсем плохо.

— Отчего бы это? — недоумевал Толик.

— Да вы вчера столько драматических историй вспомнили! В подсознании вся эта боль и поднялась. Голова справа болит? — Даша указала пальцем, где именно.

— Болит, — растерянно протянул Толик. — Откуда вы знаете?

— Это я почувствовала ещё до вашего приезда. (Действительно, у Дарьи два дня ни с того ни с сего возникала пульсирующая боль в темени справа). Давайте проверим ваши чакры.

Женщина нашла в сумочке свой маятник и продиагностировала семь главных энергоцентров. Четыре из них работали неправильно.

— Вот коронная чакра у вас уже несколько месяцев вращается против часовой стрелки. Питание мозга нарушено. И это, скорее всего, связано с последней дракой, о которой вы вчера рассказывали. Вы же тогда сильно ударились головой об асфальт, правда?

— И не один раз, — прохрипел Толик. Пришлось Дарье провести ещё один целительский сеанс. Перед ней сейчас был страдающий человек, пусть и сам навлёкший на себя беды.

— Толя, вам нужно менять своё отношение к людям, к жизни вообще. Вокруг много прекрасного, доброта встречается, слава Богу, не менее часто, чем злоба. Уходите от конфликтов, зачем вам они?

— Вы не знаете, какие люди в Киеве, — пробормотал пациент. — Столько жлобов!

— Интересно, почему именно такие люди встречаются на вашем пути? — полушутя спросила Даша, понимая, что в одночасье человек не изменится.

...Анатолий уснул, а Даша с Мариам отправились на море. Киевский поезд проходил через Пресноводную под вечер, и харьковчанка надеялась, что ко времени отъезда состояние Толика улучшится.

Так и случилось. Видно было, что ещё не всё ушло, но жар спал.

Анатолий оставил Даше деньги для Мариам. Женщина и девочка проводили его до холма и после неловкого прощания направились домой. Глаза у Мариаши были на мокром месте:

— Хоть он меня и обижает, и отправляет в санатории, но я всё равно его люблю, скучаю по нему.

Даша обняла девочку и дала ей выплакаться.

...Со стороны они казались, скорее, сёстрами: рослая Мариам была ненамного ниже Даши. Ходили они по посёлку обнявшись, заходили в магазинчики, на ходу составляли меню. Мариам вполне удовлетворялась макаронами и колбасой; супы, приготовленные Дашей, игнорировала, и остатки с удовольствием поедала коза Галина Ивановна. Да, это существо действительно заслуживало не только имени, но и отчества. Крутобокая (Даша и Мариаша вначале решили, что беременная), чёрно-белая Галина Ивановна водила козье стадо на выпас. К тому же она была обладательницей острых рогов, так что легко отгоняла от миски с едой даже козла Жорку, рога у которого дед спилил.

— Мариаша, у нас тут полный матриархат, — смеялась Дарья. Козы и кошки были излюбленной темой шуток двух курортниц...

А ведь в первые дни после отъезда Анатолия харьковчанка тихо ужасалась манерничанью Мариам. Подвижное лицо девочки отображало нарочито небрежную капризность, которая перемежалась каким-то вульгарным кокетством певички из кабаре... Даша понимала, что девочка кого-то копирует, и поневоле стала её расспрашивать. Поневоле — потому что хотелось отдыха, приятных событий, лёгкого общения. Нет, этот ребёнок не был ни простым, ни лёгким.

Так Даша узнала, что губы Мариам кривит оттого, что собственное лицо её нисколько не устраивает.

— Ты посмотри, какие у тебя роскошные кудри, — говорила харьковчанка, подводя Мариам к зеркалу на окне. — А губы большие сейчас в моде. Многие артистки операции терпят, накачивая их чем-то там, а у тебя всё уже есть — от природы! Чтоб каждый день подходила к зеркалу и любовалась собой! Желательно хвалить себя вслух, — дала Мариам задание наставница.

Оказалось, что Дашина подопечная считает себя дурнушкой по сравнению со старшей сестрой Юлей, которая работает моделью.

— Ага, значит, это она так ходит и говорит, — Дарья прошлась по комнате, копируя небрежно-ленивую походку Мариам, закатывая глаза и растягивая слова в капризных фразочках: «Нет, я этого не хочу. Ну и что?»

Девочка восторженно расхохоталась.

— Нет, это не Юля! Это мама!

Вдруг Мариам, поняв, что сболтнула лишнее, быстро закрыла рот ладошкой.