У меня была знакомая оса. Познакомилась я с ней случайно: однажды осенью она влетела ко мне на кухню в приоткрытую форточку. Её появлению я крайне удивилась, ведь на дворе стоял ноябрь, который отсчитывал уже свою вторую половину. И хотя осень в тот год была долгой и без заморозков, но, тем не менее, все сёстры и подружки осы давно спрятались в своих зимовьях. По-видимому, моя гостья была молодой и неопытной и не сумела сделать на зиму необходимое количество припасов, потому-то сейчас ей и было не до отдыха. Я же восприняла появление осы как привет от безвозвратно ушедшего лета.

Из моей кухни она уловила знакомый и очень любимый запах, который и побудил её в довольно-таки прохладный осенний день покинуть своё жилище и попытать удачу: на столе у меня стояла баночка с мёдом.

Влетев на кухню, оса стала носиться по ней с беспрерывным жужжанием. Я, стараясь не мешать неожиданной гостье правильно сориентироваться, прекратила сразу все кухонные дела и присела на табурет у стола. Это очень помогло: баночка с мёдом была найдена. Оса возбуждённо стала ползать по ней, но, кроме аромата, ничего не могла вкусить. Представляю, какое разочарование она испытывала.

Но видеть голодное существо и не накормить его — это не в моих правилах. Я решила открыть мёд и протянула руку к баночке, вспугнув этим осу.

Она замельтешила над столом и надо мной, громко выражая своё недовольство. Я, не обращая на нее никакого внимания, спокойно делала своё дело: сняла крышку, ложечкой достала мёд, выложила его на крохотное блюдце, которое поставила сверху баночки. Всё это время оса носилась надо мной, издавая угрожающие звуки, но агрессивных действий не предпринимала.

Вообще-то, сталкиваясь с этими насекомыми, я пришла к выводу, что оса может ужалить в двух случаях: во-первых, если вы грубо вторглись в её жилище или наделы, которые она считает своими; во-вторых, если вы причинили ей хоть незначительную боль или испугали.

Чаще всего это происходит у нас нечаянно, ведь вряд ли кто-нибудь захотел бы трогать осу специально.

Носясь по кухне, моя гостья явно осознавала, что вторглась в чужое жилище, что в этом замкнутом пространстве она беззащитна, и потому со страху громко жужжала. Я, закончив все действия с мёдом, стала наблюдать за ней. На этот раз оса быстрей отыскала заветную баночку: она обладала хорошей памятью. Но какой сюрприз её ожидал! Мёд!.. который она так любила и который совершенно не умела вырабатывать! Она с жадностью вонзила в него хоботок — и работа началась. Набрав ровно столько, сколько под силу было ей унести, она рванулась к выходу и забилась в оконные стёкла. Я помогла ей и на этот раз: отдёрнула гардину, широко распахнула форточку. Сделав несколько неточных движений, оса нашла выход и вылетела на улицу.

Проводив её, я занялась приготовлением обеда. Но, бросив через некоторое время взгляд на окно, увидела, что оса опять бьётся в стекло, но теперь уже просясь в комнату. Впуская её, я поняла, что она решила у меня столоваться.

До самых сумерек не прекращались эти её полёты. Но и на следующий день она была тут как тут. И всё повторилось заново, с той лишь разницей, что действия осы стали очень точными. Как хороший стрелок сразу попадает в «десятку», так и она из форточки сразу попадала к баночке на столе.

Её визиты ко мне продолжались более недели, пока не ударил мороз. За это время у нас сложились с ней очень дружелюбные отношения. Оса совершенно перестала меня бояться, она была уверена, что я её не обижу. Более того, когда мне нужно было дать ей новую порцию мёда и я приподнимала блюдце, чтобы иметь возможность забраться в баночку, то она даже и не взлетала, продолжая делать своё дело. К тому же она привыкла, а может, и поняла, что я тоже делаю что-то важное для себя. Мы прекрасно соседствовали с ней не просто на небольшой кухне, а за маленьким столом, который являлся моим и рабочим, и обеденным местом, за которым я очень любила пить чай рядом со своей осой.

Даже отлучаясь из дому, я не забывала оставить ей слегка приоткрытую форточку и угощение на столе. Я делилась тем, что имела, с той, которая была в нужде. У нас на кухне с ней царила умиротворённость.

Кто-то скептически может воскликнуть: «А сколько же мёда было на неё израсходовано?!» На что я спокойно отвечу, что никакие растраты не могут быть соизмеримы с теми чувствами, которые испытывает человек, совершая добрые дела. Любовь к меньшим нашим братьям, нашим соседям по планете, делает их мягче, а нас человечней, с более высоким уровнем сознания, потому что в основе этой любви лежит сострадание. Заботясь об одинокой осе, я близко подошла к пониманию, что значит быть в гармонии с окружающим миром.

Моё доброе отношение к ней в корне изменило её поведение. Нервное напряжение, которое у ос может мгновенно перейти в агрессию, у неё совершенно исчезло. Она бесшумно влетала в комнату, бесшумно вылетала. И даже, когда от каких-то моих резких и громких движений она, как бы вздрагивая, издавала характерный звук, я тут же её успокаивала: «Ой, извини, я нечаянно. Я постараюсь быть поаккуратней. Занимайся, занимайся своим делом». И оса, как бы понимая мою речь, успокаивалась.

Соседствуя рядом с нею, я без всяких научных исследований, как говорится, из собственного жизненного опыта сделала для себя открытие: от человека, в зависимости от его психического состояния, исходит соответствующее волновое излучение, как расходятся круги от брошенного в воду камушка. И вот эти наши излучения особенно хорошо улавливают представители животного мира. Наше чувство опасности обостряет их чувство опасности; раздражение и злоба вызывают такие же чувства и у них. Значит, от меня исходили спокойствие, доброта и любовь, и потому осе рядом со мной было комфортно.

Но каждый новый рассвет становился всё холодней и холодней, и я всякий раз думала, прилетит ли она сегодня? Но днём солнце достаточно прогревало воздух, побуждая осу опять начать свой трудовой день, который с каждым разом и начинался попозже, и заканчивался пораньше.

И вот однажды, проснувшись, я поняла, что она больше не прилетит: на дворе мороз принарядил и деревья, и землю инеем. И напрасно я надеялась, что днём солнце сделает своё дело, — зима подошла очень близко и заявила о своих правах. И тут мне вдруг стало грустно. Я поняла, что за эти дни оса стала для меня чем-то вроде члена семьи, и у меня защемило сердце: как она там в своём зимовье? Хватит ли ей запасов пережить холодное время года? Но, с другой стороны, я была очень довольна собой, ведь сделала для неё всё, что могла и на что была способна. И кто знает, может быть, и она в долгие зимние месяцы вспомнит человека, который проникся к ней состраданием.