СИЛА СЛАБЫХ

На вопросы корреспондента журнала «Человек» ( № 1/2006 г.) отвечает известный психотерапевт Марк Бурно, которого Международный биографический центр (Кембридж, Англия) включил в своё издание «2000 выдающихся интеллектуалов ХХ столетия» (2001).

Перу Марка Евгеньевича Бурно — доктора наук, профессора кафедры психотерапии, медицинской психологии и cексологии Российской медицинской академии последипломного образования (Москва) — принадлежат такие книги, как «Терапия творческим самовыражением» (1989); «Клиническая психотерапия» (2000); «Алкоголизм. Терапия творческим самовыражением» (2002); «Больной человек и его кот. Психотерапевтическая проза о целебном творческом общении с природой» (2003), «О характерах людей. Психотерапевтическая книга» (2005) и др.

Корр.: Сила слабых... Само словосочетание — необычно. И тем более необычно говорить о силе слабых, потому что сильный — это сильный, а слабый — это слабый. Понятно, что слабость разнообразна. Есть, например, много инфантильных, истеричных женщин, которые считают себя слабыми. Есть слабые женщины иного типа: ей что-то предложат, и она сразу на всё готова; многие мужчины, чувствуя такую женскую слабость, пользуются ею. Или слабовольный мужчина: он живёт сиюминутными желаниями. Если ему хочется выпить, то не может себе отказать. Если хочется взять что-то в гостях — какую-то книгу, фотографию, — не отказывает себе и в этом. Если поймают на «милом воровстве», оправдывается: «Но я же слабый человек». Всё это — тоже уважаемые Вами виды слабости? Какая в ней сила? Когда человек безволен, у него нет своего Я, он не способен сопротивляться собственным желаниям, это просто ужасно...

М. Е. Бурно: Конечно, я имею в виду другую, особенную cлабость — дефензивность. Дефензивность (лат. — оборонительность) противоположна агрессивности, боевой нападательности. Агрессивные собаки, почуяв опасность, оскалившись, набрасываются на врага, а дефензивные, поджав хвосты, трусливо улепётывают. Хищники, дабы выжить, чаще агрессивны, а травоядные — робко-дефензивны, с длинными ногами для побега. Порою и в животном, и в человеке трудно рассмотреть, чего там больше — агрессивности или дефензивности, особенно если характер невыразительный. Но нередко всё-таки ясно видится, что именно преобладает.

Человеческая дефензивность сказывается-обнаруживается такими, чаще врожденными свойствами характера, как робость, трусоватость, ранимость, уязвимость, застенчивость, стеснительнoсть, тревожная мнительность, склонность к сомнениям, неуверенность в себе, нерешительность, чувство вины перед теми, кому, кажется, ещё хуже, малодушие (думает о себе много хуже, чем есть на самом деле). Всё это есть самолюбивое, более или менее тягостное переживание своей неполноценности. Дефензивному человеку хочется жить поспокойнее, в укромном углу жизни, где поменьше ответственности (а то не справлюсь!), где меньше ранящих самолюбие встреч с уверенными в себе, «успешными», как сейчас говорят, людьми. Такой человек и от завидной должности откажется («не заслуживаю её, да и не справлюсь!»), а скромная дефензивная девушка, например, замуж не стремится («некрасивая я — где уж мне!») Но в то же время в этой житейской тени, в скучных сумерках одиночества-покоя плохо дефензивному — жалит самолюбие; в глубине души живёт мысль, что он не хуже других.

Вот такая слабость-дефензивность обычно несёт в себе особую силу. Уже более сорока лет стараюсь всей душой помогать таким людям. Психотерапевтический сложный метод в этой моей врачебной работе сам собою давно сложился — Терапия творческим самовыражением. И, знаете, я за это время не встретил ни одного более или менее сложного душой дефензивного человека без самобытности, оригинальности, а стало быть, без ощутимых творческих способностей. Думаю, что природа дефензивного страдания, переживания таит в себе глубинное лекарство-защиту от собственных трудностей в виде готовности-способности к целительному творчеству. Творчеству, поднимающему человека из ямы неуверенности в себе и самоуничижения к светлому творческому вдохновению, к пониманию-осознанию своего предназначения, своей ценности в мире.

Корр.: Такого рода слабость — это что? Душевная болезнь? Или естественное состояние? Судя по Вашим книгам, людей можно разделить по параметру душевного здоровья или нездоровья на три категории: душевно здоровые люди; люди с душевными расстройствами, болезненными душевными трудностями; акцентуированные личности. Кто такие эти последние? И к какой категории они ближе — к душевно здоровым людям или больным?

М. Б.: Слабость может быть здоровой, как и сила, здоровая агрессивность. Акцентуированные личности (акцентуанты) — это тоже душевно здоровые люди. Но в отличие от здоровых с невыразительным характером (где всяких маловыраженных характерологических свойств понемножку; психологи называют таких внушаемых людей «конформными», осознанно и бессознательно стремящимися быть, «как все»), — в отличие от них, акцентуанты несут в своём характере определённую, подчеркнутую (акцентуированную) картину, свой самобытно-оригинальный стержень. Характеры акцентуантов внешне напоминают своим рисунком опредёленные болезненные (патологические) характеры, но нет тут патологического усиления, гротеска, всё тут в здоровых размерах, хотя и подчёркнуто. Есть акцентуанты и с агрессивностью в характере, и с дефензивностью.

Корр.: Говоря о слабом человеке, Вы подчеркиваете, что в основном это человек меланхолического темперамента. Уточните, пожалуйста.

М. Б.: Да, дефензивный человек (больной или здоровый) — это «меланхолик» в широком смысле. Он не «бравый парень», не весельчак-сангвиник, не оптимист (даже если в душе и в творчестве у него много смешного, как, например, у Чехова). Он склонен именно к печальным, углублённым меланхолическим переживаниям. О меланхоликах и сангвиниках было известно уже в гиппократовское время. А в эпоху Возрождения Дюрер создал свою бессмертную гравюру «Меланхолия», выразительно сообщающую человечеству о том, что Меланхолия (Страдание) есть одновременно великое Творчество и одно не может быть без другого. Творчеством лечится страдающий от своего Страдания. Без глубокого Страдания нет Творчества. Страдание — крест глубокого творческого человека. Творчество — награда ему за Страдание.

Корр.: Дефензивность и психическая слабость — это одно и то же? Если нет, то в чём разница?

М. Б.: Психическая, или душевная, слабость — это русский перевод латинского термина «психастения» («psychasthenia»). Люди с психастеническим характером (больные и здоровые) — всегда дефензивны; они дефензивны в ядре личности. Но дефензивное наслоение может лежать и на других характерах (болезненных и акцентуированных); болезненно-дефензивными могут быть, наконец, душевнобольные (особенно — депрессивные, тревожные пациенты).

Корр.: Вы начинаете свою книгу «О характерах людей» с разговора о типах характеров. Недавно в разговоре с одним знакомым, весьма культурным, обладающим большим жизненным опытом, я заметила: «Вы по характеру циклоид, сангвиник». Он крайне удивился: «Это, мол, что-то новое; мне всегда говорили, что я холерик. А сангвиник это Стива Облонский». Пример говорит о том, как мало знакомо теперешнее учение о характерах даже культурным, интеллигентным людям. Если речь заходит о характерах, бытуют такие определения: добрый человек, злой, весёлый, мрачный, спокойный, психованный и т. д. Почему так важно знать о характерах вообще и о своём в частности?

М. Б.: У меня есть свой психотерапевтический метод (это даже школа), но нет своего учения о характерах. Я только стремлюсь что-то своё прибавить в естественнонаучную характерологию Гиппократа, Эрнста Кречмера, Ганнушкина, с которой тесно связана терапия творческим самовыражением — мой метод. Может быть, что-то в характерологии стараюсь уточнить, по-своему увидеть, обобщить. Классическая современная характерология — сложное одухотворённое учение о душевных особенностях людей, душевно здоровых и с болезненными трудностями характера. Во всяком случае, людей, характеры которых не занавешены от нас психозом или не нарушены, не разрушены слабоумием. Конечно, каждый человек неповторим, уникален. Но характер, как «интеграл» определённых душевных свойств, есть бесценный ориентир, с известной вероятностью помогающий предвидеть переживания, поступки людей, людей неповторимых, но соединённых определённым характером. Знание характеров помогает выявлять особые склонности, незаурядные способности людей. Это происходит и в педагогике, и в терапии творческим самовыражением. Это психотерапевтический метод. Психотерапия есть помощь средствами души и пациенту, и здоровому человеку. Ещё важно понимать, что нет «плохих» и «хороших» характеров, как нет «плохих» и «хороших» национальностей. Другое дело — конкретные неповторимые люди с их природной предрасположенностью к доброму и злому, нравственному и безнравственному. Но характер сообщает свою (в общих чертах) характерологическую форму их размышлениям, переживаниям и поступкам, нравственным и безнравственным, художественным и научным открытиям, даже их преступлениям. При всей, подчёркиваю, неповторимости человека с синтонным характером, с тревожно-сомневающимся, авторитарно-напряжённым характером и т. д. Простите, что только лишь упоминаю названия этих здоровых характеров. Рассказывать о них в двух словах нельзя. Это будет неточно, а в знаниях о характерах не должно быть неточностей, непонятностей, недоговоренностей, как и в других ответственных научных обобщениях для широкой аудитории о закономерностях душевной жизни людей.

Корр.: В Вашем понятии слабости едва ли не центральным является вопрос о комплексе неполноценности таких людей. Исходя из Вашего сугубо уважительного отношения к слабости, невольно делаешь вывод о том, что комплекс неполноценности — явление положительное. Оно приводит к душевной тонкости, способности понять такие сложности духовной и душевной жизни, которые не воспринимают люди с более крепкой душевной организацией. Я помню, как в 60-е годы, когда в стране стала доступной литература по фрейдизму и психоанализу, среди московской интеллигенции возникло даже такое представление: ты человек тонкий и т. п., потому что у тебя есть комплекс неполноценности. То есть, его наличие стали считать сугубо положительной характеристикой, причиной способности к глубокому, тонкому, истинному пониманию и чувствованию многих явлений. Чуть позднее возникло выражение «человек без комплексов», и это обычно относилось к самоуверенным, а то и вовсе тупым и нахальным людям. Прошло ещё какое-то время, и многие именно тонкие люди осознали, что комплекс неполноценности, хотя и помогает более точно подходить к жизни, к человеку, к его проблемам и душевным сложностям, всё-таки для себя мука, подчас немалая. Подобная душевная организация не позволяет достичь чего-то очень важного, делает тебя слабаком, недотёпой и, в общем-то, несчастным человеком. Между тем, люди «без комплексов» и живут гораздо проще, и решают свои проблемы значительно легче. Это действительно так?

М. Б.: Конечно, дефензивам, «слабым» живётся, с житейской точки зрения, много труднее, нежели «сильным», уверенным в себе. Дефензивный человек мучается своей слабостью, чувством вины перед бедными, униженными, хотя вроде бы сам и не виноват перед ними. В этом существо дефензивности, то есть тревожного переживания своей неполноценности, своей слабости. Многие дефензивные люди несут в своей природе (ещё из животного царства) нравственный инстинкт: инстинкт самопожертвования ради другого. В человеке этот инстинкт может общественно преломляться-развиваться в сложные нравственно-этические переживания, в подлинную российскую интеллигентность, которую, кстати, необходимо защищать от злой агрессии, охранять как национальное богатство. Другое дело — нравственные стремления порою диалектически оказываются безнравственностью, как у чеховского тревожно-сомневающегося «человека в футляре», как во многих печально-жизненных случаях, когда излишняя тревожность дефензивных родителей (с нравственными намерениями), их нерешительность, склонность к сомнениям (и этот жених им не по душе, и тот) могут способствовать горькому одиночеству уже великовозрастной дочери. Однако не забудем: слишком, слишком много поистине великих, творческих открытий в науке и в искусстве сделали «жалкие», «слабые», дефензивные чудаки, стихийно лечившиеся творчеством от своей дефензивности. Поэтому и склоняю уважительно голову перед этой сложной, «закомплексованной», гамлетовской нравственной дефензивностью, именно перед такой «слабостью». Кстати, дефензивный человек, особенно в молодости, невольно или намеренно может представляться своей подчёркнуто смелой «нахальной» противоположностью и тем сбивать с толку людей, побуждая думать о себе как о слишком смелом, о развязном. Подобное было и с Белинским, и с Чеховым.

Корр.: В Ваших работах встречается словосочетание «тревожная одухотворённость». Как его понимать?

М. Б.: Это свойство интеллигента. Интеллигент всегда дефензивен, испытывает чувство обострённой ответственности за свои дела, дела других людей, госудаpcтва, вину за то, в чём и не виноват. Так, в чеховском рассказе «Припадок» студент-юрист Васильев, которого приятели привели в публичный дом, мучается совестью: считает и себя виноватым в том, что эти женщины и ещё многие подобные женщины в других странах (вспомнил и о них) вынуждены продавать себя. Вот она, дефензивная тревожная одухотворённость.

Корр.: В Вашей характеристике слабого человека я встретила такое пояснение: слабый это тот, в ком комплекс неполноценности борется с большой душевной ранимостью, обидчивостью. Что значит эта внутренняя борьба, и что получается в результате?

М. Б.: Самолюбивое переживание своей неполноценности, своего несoвершенства, особенно если оно ещё несет в себе тягостный самоанализ, рефлексию, побуждает человека в поисках смысла своей жизни исследовать собственную душу, себя в сравнении с другими людьми на всех душевных, духовных извилистых тропинках, закоулках, в запутанных тоннелях, как это происходило в жизни Достоевского, Толстого, Чехова, а сейчас переживается их читателями. Тревога за завтрашний день, страх смерти, наполненные размышлениями, не дают таким людям надолго забыться в чувственных удовольствиях молодости. Ноющие раны от полученных обид, от кажущихся обид; неспособность отвлечься «механической жизнью», «текучкой»; чеховская мечта о будущей прекрасной жизни; обострённое неприятие смерти; убеждённость в главенстве духа над телом при частом здесь одухотворённо-материалистическом мироощущении — всё это располагает и сегодняшнего интеллигентного дефензивного человека к одухотворённой, общественно-полезной творческой работе с надеждой жить в своём творчестве для людей и после своей смерти. Вот к чему, в лучшем случае, ведёт эта внутренняя борьба чувства неполноценности с обострённым самолюбием. В худшем случае это — трагедия души.

Корр.: Далеко не всякий слабый человек понимает преимущества своей «слабости». А как сделать, чтобы понимал? Чтобы использовал её на благо себе? Чтобы не погибал душевно, как это часто бывает, в обществе «сильных»? Чтобы умел уважать и ценить себя рядом с ними, даже — гордиться собой? Думаю, в Вашем арсенале есть целый ряд возможностей. Обычный человек, мучающийся от своей слабости, застенчивости, невозможности одолеть слабость, чувство обиды из-за того, что он беспомощен в том, где «какой-то дурак или нахал» чувствует себя на коне и очень просто решает свои проблемы, нередко хватается за простейшее, в людском понимании, средство — лекарства, психотропные препараты. А что, на Ваш взгляд, он должен делать?

М. Б.: Главное лекарство здесь — это, по-моему, изучение (самостоятельное или под руководством специалиста) элементов психиатрии, характерологии, естествознания, психотерапии в разнообразном творческом самовыражении, дабы найти своё, свойственное природе своей души, своему характеру творческое начало, своё более или менее стойкое творческое вдохновение, свой смысл, свою любовь. Это и есть существо терапии творческим самовыражением. Конечно, это краткое определение. Дефензивным людям такая терапия, как правило, серьёзно помогает. Пациентам и акцентуантам другого склада характера этот метод часто ничего не даёт.

Корр.: Судя по всему, если слабый человек понимает силу своей «слабости», он уже должен быть этим удовлетворён. И всегда должен чувствовать своё духовное превосходство. Так ли это? Не получается ли, что он хорошо себя «чувствует», только пока пишет, рисует, лепит, занимается каким-то другим творчеством, а вернувшись к обыденности со всеми её особенностями, он вновь впадает в меланхолию, уныние? Лет десять назад мне довелось присутствовать на выступлении одного журналиста. Среди прочего он писал и на спортивные темы, сам занимался спортом. На яхте проходил огромные расстояния в открытом море, не раз встречался лицом к лицу со смертельной опасностью. А по жизни это был мягкий, очень тактичный, интеллигентный, тонкий и милый человек. В народном понимании — типичный слабак. Я спросила: помогают ли ему приобретённые в спорте навыки дать отпор вечно брюзжащей соседке по поводу якобы невыключенного света в общем тамбуре или осадить хамку-продавщицу в магазине? Он, ни минуты не колеблясь, ответил: «Нет, не помогает. Это, выходит, разные вещи».

И, как естественное следствие такой ситуации, получалось, что его бесстрашие на морских просторах, его спортивные увлечения — лишь отдушина и отнюдь не спасает его от душевной слабости-дефензивности.

М. Б.: Это характерный пример. В таких случаях cтараемся помочь человеку осознать, что непосредственная («кулаками») боpьба с хамством, нахальством — не его удел, он для другого создан, как, скажем, Гамлет — не для мести мечом. Истинные интеллигенты — Дарвин, Чехов, Павлов, Сахаров, Лихачёв — тоже более других были физически беспомощны перед безнравственностью и хамством. Понимать-осознавать истинную свою ценность в другом, своём деле очень важно. Это помогает быть смелее перед хамом: да, агрессия — не моё призвание, но что делать, стукну его, как могу. Вообще дефензивный человек, порою измучившись трусливостью-нерешительностью, способен на необыкновенную отвагу.

Корр.: Как-то в восьмидесятые годы я слушала лекцию известного психиатра. Среди прочего речь шла и о том, как преодолеть свою психическую слабость. Точка зрения лектора была однозначной: собственную слабость можно одолеть только собственной же силой. Он приводил примеры, давал советы. Запомнился такой. Вот Вы, человек робкий, застенчивый, решили побороть свою слабость. Вам нужно куда-то ехать. Недалеко. Подходите к таксисту, садитесь. Говорите: «Поехали вперёд». Он проезжает километр. Вы говорите: «Всё». Открываете дверь. Выходите. Расплачиваетесь по счётчику (по тогдашним деньгам километр на такси стоил двадцать копеек). Таксист кроет Вас матом — мол, на такое расстояние незачем было и садиться; и вообщеv мог бы сказать, я бы не повёз. Но Вы не обращаете внимания и гордо шагаете дальше пешком. Психиатр уверял: повторить так несколько раз — и Вы другой человек. В наше время за подобное «поведение» таксист мог бы выскочить из машины, нагнать «нахала-пассажира» и избить. Да мало ли что ещё может происходить в похожих ситуациях в наш страшноватый век всеобщей коммерциализации! Какого мнения Вы о таком методе справляться со своей «слабостью»?

М. Б.: Подобным образом и сейчас пытаются психотерапевтически помогать дефензивным людям. Это такая «тренировка». Разыгрывают, например, «боевые» сценки в психотерапевтической группе. Думаю, что это многим дефензивным людям помогает сделаться смелее. Но согласен с Вами в том, что для дефензивного человека по причине его частой рассеянности, «бойцовской» неловкости (даже если учится искусству борьбы) всё это довольно опасно. Да и замучиться совестливостью легко, например, подумав потом, что таксист, возможно, был по-своему прав (из-за этого «нахала от застенчивости» потерял «настоящего» пассажира для заработка). Я сам так не стремлюсь помогать. Но другой «тренировкой» помогаю. Например — приготовиться, отправляясь в гости, рассказать там это и то, чтобы не конфузиться напряжённым молчанием.

Корр.: А вообще — можно ли изменить человека? В Вашей книге «О характерах людей» я прочла об активирующей психотерапии. Не связано ли это и с вопросом о возможности переделать человека? Что может активирующая терапия? И может ли она помочь слабому человеку справиться со своей слабостью, дать ему возможность жить спокойно, решать свои проблемы? Просто — жить? И любить жизнь. И быть ею довольным.

М. Б.: Убежден, что реконструировать, переделать характер невозможно. Другое дело — воспитывать человека или психотерапевтически помогать ему по дорогам его природы, изучая его характер вместе с ним. Здесь можно много сделать и воспитателю, и психотерапевту.

Корр.: Значит, сам по себе характер человека неизменен? Жизненные наблюдения свидетельствуют: многие люди со временем очень меняются. Кто-то просто с годами, кто-то в силу жизненных обстоятельств. Знаешь человека много лет — в молодые годы он был сильным, активным, яростным, всегда добивался поставленных целей; а стал старше (ещё не состарился!) — и вот он уже совсем другой: вялый, инертный. Вроде ещё в расцвете сил — и такая перемена... И это не просто следование обстоятельствам — человек явно изменился. Или обратный вариант: в молодости человек был пассивным, непробивным, нерешительным даже; а повзрослел — и мы видим совсем другую личность: напористую, сильную, активную. Разве такие ситуации не свидетельствуют о том, что характер человека может меняться?

М. Б.: Убежден, что один характер в другой не превращается. Конечно, человек меняется, душой, как и телом, по разным причинам — внутренним (прежде всего — наследственным) и внешним (воспитание, жизненные события, переживания, лишения, радости, болезни, перемена климата и т. д.) То есть у каждого из нас своя история характера, тесно связанная с историей нашего тела, нашей жизни. И характер, и тело видоизменяются в известных специалистам формах, пределах, но характер остаётся прежним. Нередко, например, хмурый старик не нравится себе таким, каким был в юности. В любимой работе, в счастливой семейной жизни человек, конечно, другой, нежели в несчастье концлагеря. То есть речь идёт о возрастных особенностях характера, его преображениях в силу разнообразных жизненных причин, от постоянного и сложного нашего взаимодействия с жизнью. Но, например, тревожно-сомневающийся остается тревожно-сомневающимся, а синтонный — синтонным и в обстановке катастрофы, и в глубокой старости. Здесь — свои характерологические особенности переживания, поведения, порою совершенно неожиданные для несведущего человека, характерологические особенности старения. И всё это соответствует генетическому стержню характера, душевно-телесному складу человека. То есть, с точки зрения естественнонаучного подхода, человек всюду и всегда остается самим собою, как бы он при этом ни был на себя непохож. Человек даже приспосабливается к грозному начальнику сообразно своему характеру — кто с лестью, а кто с естественным грустным смирением. Я, конечно, оставляю в стороне какие-то мозговые заболевания, глубоко нарушающие или разрушающие характер, вплоть до слабоумия. Тогда — да, человек перестаёт быть самим собой.

Наконец, существует множество людей, у которых нет ясного склада характеpа. Такие люди с неразвитыми характерами более или менее похожи друг на друга. Я о них уже говорил. У них нет выраженных нравственных переживаний и нет безнравственных стремлений. Нет и отчётливой творческой индивидуальности. Эти люди необходимы обществу, всем нам для множества дел, например, технических, рутинных, которые не относятся к творческим. Скажем, если водитель троллейбуса будет смело проявлять в своём деле творческую индивидуальность, это не всегда будет хорошо для пассажиров. Эти уважаемые люди, которые часто называют себя простыми людьми, хотят смолоду жить, как все; они люди моды. И вот они-то особенно резко меняются под влиянием среды. Все, как им видится, пьют пиво или джин-тоник из банок на улице — и они пьют. Все молодые, по их мнению, не уступают старикам места в транспорте — и они не уступают: сейчас-де другая жизнь, каждый сам за себя. Они часто живут довольно механистически. Многие, более или менее образованные из них, склонны жить в духе сегодняшнего постмодернизма. Но это уже особая тема сегодняшней жизни, культуры (в том числе искусства, психологии, психотерапии).

Корр.: Думаю, что, может быть, труднее всего преодолеть свою дефензивную слабость в личной жизни, в контактах с представителями другого пола. Так ли это? Существует мнение: «В личной жизни просто лишь тем, для кого всё просто». И как быть и жить тем, кому совсем не всё легко, а многое в этой области очень трудно?

М. Б.: И здесь для дефензивного человека, по-моему, главное — тоже знать себя и знать её (или ей знать его). И искать, на основе этого характерологического знания, своего любимого человека, с которым будет как можно больше созвучия во взглядах, переживаниях, больше тёплого взаимопонимания.

Корр.: Мне кажется, что ощущение своей неполноценности нередко не имеет реальных оснований, хотя и приводит к тяжёлым переживаниям. Сколько людей часто напрасно нервничают, страдают, не сомневаясь в том, что они неадекватны и потерпят крах в серьёзном испытании. Эти страхи мешают в ответственные минуты. Но бывает и так, что человек с трудом преодолеет их (скажем, сдаст экзамен, удачно выступит), и сам же убеждается, как напрасны были его страхи. Такая ситуация, по-моему, очень точно описана в рассказе А. Чехова «Первый дебют». Что делать в подобных случаях, как помочь человеку преодолеть напрасные переживания и вовремя (до того, как исстрадается вконец) поверить в себя?

М. Б.: Классик отечественной психиатрии С. И. Консторум в таких случаях говорил неуверенному в себе человеку, что «только глупый человек никогда не бывает недоволен собой». Консторум как раз вспоминает в своём руководстве по психотерапии («Опыт практической психотерапии», 1962), по-видимому, этот рассказ Чехова. Он пишет, как обычно говорит дефензивному человеку: «Вы смотрите на окружающих снизу вверх, даже не догадываясь о том, многие другие точно так же смотрят на Вас. Вы сплошь и рядом ошибаетесь в оценке, даваемой Вам окружающими, совершенно так же, как это происходит с чеховским героем. Молодой адвокат, впервые выступающий в суде, терпит полное фиаско, считает себя банкротом, думает о самоубийстве и, случайно подслушав разговор двух членов суда из соседней комнаты, узнаёт, что его выступление было расценено как совершенно блестящее. „О, этот далеко пойдёт“, — слышит он в ту самую минуту, когда терзается мыслью о полном провале своей карьеры».

Корр.: Когда-то я прочла в замечательной книге К. Д. Ушинского «Человек как предмет воспитания» мудрую мысль: «Воля укрепляется своими победами». Работая много лет учителем в школе, я использовала этот совет и метод К.Д. Ушинского, помогая ученикам именно так справляться со своими трудностями. Чем, на Ваш взгляд, должна укрепляться воля «слабого» человека?

М. Б.: Да, и согласно терапии творческим самовыражением «слабый», дефензивный человек укрепляется своими победами. Когда он поднимается по лестнице жизни (заканчивает институт, защищает диссертацию, публикует статьи, рассказы, книги, женщина удачно выходит замуж), тогда дефензивный человек основательно смелеет, крепнет, светлеет, земля под ногами становится твёрже.

Корр.: Мы живём сейчас в такой сложный век, и кругом слышно так много всевозможных отрицательных прогнозов, что невозможно не спросить и Вас: что Вы думаете на сей счёт? Ведь если всем трудно, то дефензивному, слабому человеку ещё труднее. Можно нередко услышать по телевидению и прочесть в газетах, что интеллигентов почти не осталось...

М. Б.: Да, дефензивным интеллигентным людям сейчас особенно трудно. Однако они не исчезли, пpосто отошли временно на задний план. Но интеллигенция непременно рано или поздно снова поднимет в России свою светлую голову.

Корр.: В данной связи хочу напомнить слова Николая Бердяева, приводимые и в Вашей последней книге: «„Душа России“ это — святая, покорная, застенчивая, сомневающаяся, религиозно-материалистическая женственная боязнь власти, нерешительность, неуверенность в своих силах, мечта об абсолютной свободе, мечта об абсолютной любви, готовность в реальности довольствоваться небольшим, „мириться с грязью и низостью. Поэтому святая Русь всегда имела обратной своей стороной Русь звериную“».

М. Б.: Да, Бердяевское выражение «русская душа» в сущности и есть дефензивная душа. И эти два начала — российской нравственно сомневающейся дефензивной души и души агрессивно-звериной — всё время сосуществуют в истории России. Временами одно начало подавляет другое. В ХIХ веке в российской культуре торжествовал свет подлинной российской интеллигентности. А сейчас другое. Но нравственно-одухотворённую дефензивность невозможно уничтожить генетически, в её биологической основе. Она затаилась, чтобы подняться и вернуться на новом историческом витке спирали в российскую культуру, в российскую жизнь.