Листья падают. Багряно-золотая роскошь живет так недолго. И снова — полгода тьмы и мокрого снега в лицо. Только на этот раз нет безысходности. Потому что стоит отпереть дверь — и в щелку тут же просовывается хитрющая мордочка наследства моего полосатого.

Сказки правы: унаследовать представителя кошачьего племени — дар судьбы. Они исполняют самое заветное из желаний, запросто читая в душе. Кому — титул маркиза Карабаса, замок и принцессу. А кому и поболее...

Катерина осталась мне в наследство от очень светлого человека — маминой сестры, моей тети. Крошечным котенком, еще не успев получить имени, моментально уяснила, кто в доме главный — и уже не слезала с тетиных колен. Попытки к сближению всех прочих представителей человеческого рода воспринимались как наглость. И пресекались так страстно, что приласкать «кисоньку» еще раз как-то не хотелось.

Катерина так и выросла существом неприкасаемым. И только осиротев, начала приручать тех, кого сочла достойными. Жизнь превратилась в сплошную череду тестов: Катерина проверяла, достаточно ли почтительны к Ее Высочеству. Кто же не знает, что для кошачьих дипломатических протоколов — это святое.

И только год назад я начала понимать, что имею дело с Чаровницей.

Прошлая осень началась отвратительно рано. В сентябре обещали «индейское лето» с температурой плюс 20. Но с самых первых чисел пошли дожди и продолжались все выходные, целых три месяца. От обычных прогулок вдоль берега моря пришлось отказаться, по ТВ шла мура, и мы коротали время с Катериной, не разлучаясь по субботам и воскресеньям ни на минуту. И незаметно осень перешла в теплую зиму, и неожиданно забрезжила впереди весна. Я уже довязывала племяннице «суперхит», обещанный к теплу: многоцветье полосок, жаккардовых узоров и последний взвизг западной вязальной моды — воротник «инфанта». И уже любуясь делом рук своих, поняла, что за эти семь месяцев темноты в глубине души посветлело. Что я могу путешествовать к самому началу жизни и жуткой пропасти на этой дороге нет. Пропасти, так много лет прикрытой только от посторонних взглядов.

Я снова вольна владеть своими дарами.

У меня необыкновенно сильная эмоциональная память: могу перенестись в любой яркий момент прожитого (начиная лет с двух) — и оставаться там, и снова услышать все звуки, все слова, уловить запахи, ощутить кожей волну далекого моря. Это величайший дар. Я это могу.

С детства у меня редкая память на стихи: прочитанные дважды — запоминаются на всю жизнь. Это великий дар — бродить памятью по всемирной библиотеке, не раскрывая томов. Они в тебе. А если захочется все же перечитать, в любое время я могу путешествовать по «Илиаде», ощущая себя той, двенадцатилетней, пораженной строчкой о «фиалково-синем море». Мне сказочно много дано. Мне никогда не бывает скучно с собой.

Мне не нужно никаких тестов, чтобы понять, что за человек передо мной. Я родилась с даром собаки — я вижу, который из встреченных может причинить мне зло. И очень долго не могла понять, что не все такие, как я.

Но такой человек жил.

Дома, в шкафу — пачка моих международных сертификатов — и американских, и итальянских, полученных после великолепных психологических тренингов. По этой дорожке самоисследования пошла рано. И первая же книжка об аутотренинге вызвала полное недоумение. Зачем все эти заклинания? Да кто же не может одним толчком воображения согреть руки и ноги? И нет ничего легче, чем ощутить себя красной точкой на зеленом. Хотя мне больше нравилось свое — ощущение ледяной капли на гладкой поверхности жилочек кленового листа. Неужели этому нужно учить?

На тренингах прекраснейших психологов я могла полностью раскрыться. Могла станцевать рождение ручья — и стать им. Могла установить контакт «со спрятанными драгоценностями бессознательного». Да, я владею множеством психотехник.

Я не могу одного — 20 лет я не могу говорить о человеке, бывшем смыслом моей жизни. Смыслом жизни которого была я. Можно исцелить многое. Можно заниматься замечательным делом, встречаться с умнейшими людьми, но знать при этом, что все сокровища мира — это только замена. Знать, что невозможно вернуть человека, о времени, прожитом с которым, сказано: «Простим жизни — она нищая перед нами».

До того как стать двумя существами, мы были одним. 20 лет я пишу о человеческих судьбах. 20 лет я не могла вымолвить ни слова о Великой Волшебнице, давшей мне жизнь. Конечно же, мои способности наследственные — душу я унаследовала от мамы. Нас было двое таких.

У меня была златовласка-волшебница, умевшая скучнейший быт сделать ареной потрясающих приключений. В самом раннем детстве, проснувшись после дневного сна, я могла увидеть какое-нибудь из чудес. Например, на белоснежном кафеле печки, на блестящих медных крючочках — развешанные кисти синего винограда. Я просыпалась в зачарованном саду. Их было множество, тех маленьких ежедневных чудес, которые маленькому человеку так необходимы. Все мое детство соткано из них.

Мы очень любили грозу — и очень любили бегать по лужам босиком, по пустым из-за грозы улицам. И инициатором всегда была мама.

Мы разговаривали с собаками взглядом, а самолюбивые кошки сбегались отовсюду, чтобы их приласкали. И всегда знали, что мы сами — «кошки, ходящие сами по себе». Просто сами по себе мы ходили вдвоем. Мы видели мир глазами рыб — и глазами птиц. Мама прекрасно рисовала, но мне это не передалось. Зато я научилась видеть неочевидное.

Мы обе летали во сне, но по-разному. Мама — танцуя в сказочных залах, я — будто плавая по завороженному воздуху.

С моих 15 лет, когда характер сложился, мы всегда были на равных. Раньше мама говорила, что ко мне только на кривой козе подъезжать — и этим искусством владела виртуозно. Мы не ссорились, потому что чувствовали, почему другой поступил именно так. Просто фыркали, не сходясь во мнениях. Мне никогда не удавалось всерьез поссориться со школьными друзьями — в тот же вечер они появлялись у нас дома и заявляли: «А я вовсе не к тебе. Я с твоей мамой дружу». И это было абсолютной правдой.

Она рассказывала о синих каскадах водопадов Замбези, о привычках слонов. Мальчишки завороженно спрашивали: «А вы там бывали?» Никто из взрослых с ними не говорил о таком. Всякие клубы путешественников появились многие годы спустя.

Я пользовалась абсолютным доверием и свободой. Поэтому за всю жизнь не выкурила и сигареты — от вида следов губной помады на окурках меня тошнило, а курить «во имя свободы» было незачем. Как было незачем участвовать в вечной битве поколений — я была свободна поступать как хочу. А больше всего я хотела быть самой собой.

Мы жили по заповеди XIV века, о существовании которой я узнала много лет спустя: «Будь мне как врач, сочувствующий мне, а не как проповедник, требующий исповеди».

Мама легонько подтолкнула меня к первой взрослой любви. Услышав незнакомый голос в трубке, она сказала мне: «Это совершенно необычный человек». Она подтвердила мою догадку. Он был из племени волшебников.

Мы всегда жили в реальном мире — но жизнью души. «И было золото дешевле наших слов...»

Но уже много лет я ненавижу Старый Новый год. Время утраты.

Острую боль можно утишить, замерзшую душу — растопить спасительными слезами. Но бывают состояния по ту сторону слез. С окаменевшей частью души сделать ничего невозможно. Человеку это не под силу. Тут сдается даже другая любовь.

Но существует странная легенда. Легенда о кошке из древней страны. Страна та была совершенно необыкновенной: там каждый знал, ради чего родился. Знал о своем призвании. И занимался этим самым главным делом жизни. Там все были счастливы. Ведь у них была волшебная Кошка — это она говорила каждому, кто он такой. И люди переставали заниматься ерундой.

А ведь кошка та была самой обыкновенной — просто умела говорить. И оказалось, что Катерина умеет. Вот что она говорила мне бесконечными темными вечерами:

«Нежность была воздухом вашего дома. Я возвращаю ее тебе». И в первый раз я смогла заплакать по той нежности. Ведь она снова была вокруг.

Есть прекраснейшая энциклопедия, где о кошках сказано все. Но она кончается вопросом: «И кто может сказать, зачем природе понадобилось создавать существо, которое спит 19 часов в сутки?»

Я знаю ответ. Природа создала кошек именно для того, чтобы они спали. Они спят для нас. На самом деле кошки во сне прядут нежность. Может быть, судьба человечества была решена в тот момент, когда кошка вышла из дикого леса — и приручила первого человека. И человек перестал быть диким. В самые жестокие исторические времена кошки одаривали нежностью.

Облака нежности поднимаются над нашими городами — и укрывают нас. Только мамы и кошки умеют это.

Когда Катерина в хорошем настроении, мы как одно целое. Ей очень нравится, когда я ее называю «солнышко мое полосатое», она даже мурлычет, чудо мое неозвученное.

И снова вечер, и снова она свернулась рядом клубочком и прядет свою бесконечную нежность. Я осторожно поглаживаю полосатую спинку и тихо прошу — только об одном:

— Катенька, живи долго...