Я пришла к ней случайно...

Узенькая тропинка, густо усыпанная рыжей прошлогодней хвоей, запах просыпающейся земли, юной травы, весеннего, умытого первыми дождями, ещё сонного леса. Робкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленовато-бурые, порядком потрёпанные за долгую зиму еловые лапы. Шишки под ногами... Птички поют... И вдруг... Я не заметила, не уследила, не обратила внимания, как и где я прешагнула эту черту и попала туда.

Всё те же ели, и шишки, и запах, и птицы всё те же... Но что-то изменилось.

Всё стало более ярко, живо, но в тоже время как-то тоньше, тише, нежнее...

Это загадочное что-то проникало везде, пропитывало меня до костей, и казалось, что я иду сквозь какую-то живую материю, пронизанную светом, запахами, звуком, упруго пружинящую при каждом моём движении.

Домик был маленький, слегка покосившийся, но ещё крепкий. Создавалось впечатление, что он стоял здесь всегда и будет стоять всегда – настолько органично он вписывался в пространство между ёлок, муравейника и можжевеловых кустов. Дверь была открыта.

«Проходи, проходи, голубушка! Я давно тебя жду!» – услышала я ласковый женский голос. И не удивилась. Вернее удивилась тому, как легко и просто я вошла в этот дом, как будто бы я давно туда шла, и вот наконец-то... вернулась...

Женщина сидела в кресле и вязала. Она была немолода,но назвать её старушкой язык бы не повернулся – столько живости, свежести было в её милом лице, столько любви во взгляде, столько добра и понимания в улыбке... Женщина была очень маленькая и худенькая, впрочем, фигуры её было не разглядеть под свободным, длинным платьем с какой-то старинной вышивкой и тёплым пушистым платком, наброшенным на плечи. Необыкновенной красоты волосы, слегка тронутые сединой, лёгким облаком окружали её маленькую головку, плечи, руки... Лёгкий ветерок, залетевший через распахнутую дверь, играл с пушистыми каштановыми прядями у лба и висков.

«Садись, деточка. Сейчас я тебе чаю налью», – сказала лесная волшебница и легко соскочила со своего огромного трона-кресла. Я в смущении присела на краешек стула и стала осматриваться. И тут же заметила, что это вовсе не старая заброшенная хибарка – дом был полон жизни.

Белые, чёрные, рыжие, серые, всех размеров и степеней пушистости коты, кошки и котята примостились то тут, то там. Белки, зайцы, лесные мыши, птицы мирно уживались по-соседству на многочисленных полочках, уступах, лавках... Цветы всех сортов и цветов радуги росли столь буйно и многочисленно, что, казалось, они произрастают прямо из пола, стен и подоконников этого волшебного дома. Всю эту странную картину завершал огромный, мохнатый неопределённой породы и окраса пёс, доверчиво положивший голову на ноги хозяйки. Не желая расставаться с ней ни на минуту, пёс преданно следовал за хозяйкой по сложной траектории, пока она сновала из угла в угол, доставая какие-то травки и заваривая чай, страшно мешая ей и путаясь под ногами, за что женщина лишь ласково трепала его по огромной мохнатой голове. Я была настолько заворожена всем происходящим,что опять упустила, не заметила, как это произошло. А произошло вот что – время умерло. Пропало. Исчезло. Его просто не было. Хозяйка всё также улыбалась, пёс попадал ей под ноги, птички чирикали, а времени не было. Могла пройти вечность или несколько секунд – неважно, измерять было нечего. Всё просто БЫЛО. Женщина заметила мой оторопелый взгляд, тихонько вздохнула, потёрла переносицу... «Бывает», – сказала она и вдруг засмеялась как ни в чём ни бывало – «А чай-то у меня особенный, собственного изобретения, такого нигде не сыщешь!»

А потом мы пили чай, и впрямь необычный, какой-то лёгкий и вкусный, как земляничное облачко над цветущим лугом... И я смотрела на неё, а она смотрела на меня... – Ты только, душа моя, не волнуйся, – говорила она мне, – всё будет. Даже чего не бывает, то будет. Д-о-о-о-олго будет, а потом ты – раз! – и поймёшь, что и не было ничего! Но только ты не пугайся! Тут-то оно всё и начинается...

И она опять засмеялась своим особенным звонким смехом – как колокольчики зазвенели.
– Вот тогда-то мы с тобой опять и свидимся.
– А как же я вас найду? – ничего не понимая спрашивала я.
– Да уж найдёшь, как не найти! Искать-то не придётся! А пока живи, как живёшь, и всё будет приходить, приходить, а ты не держи его, но и не прогоняй – пусть приходит, коли пришло, а когда оно уж совсем всё придёт – так и отпускай его насовсем, и вот тогда...

Её ласковый воркующий голос уже почти усыпил меня. Я слушала слова, но не слышала смысла, я смотрела в её сине-васильковые глаза и видела в них чистое, омытое дождями, ясно-весеннее небо, я держала её руки в своих руках, и они были нежные, как ладошки ребёнка. Её пушистый платок, её вышитое платье пахли молоком, свежей травой, полевыми цветами и ещё чем-то неуловимо знакомым родным и прекрасным...

Меня совсем сморило... Я положила голову к ней на колени, и она гладила мои волосы... Последнее,что я услышала сквозь сон, были её слова: «Только ты помни, свет мой, смерти-то нет! Нет смерти-то, деточка моя!»

Я проснулась. Невыносимо остро и свежо пахло весенней травой, мокрой землёй, прелой хвоей... А вокруг был лес – молодой и вечный. Деревья покачивались под налетающим игривым весенним ветерком. Солнечные лучи пробивались сквозь еловые лапы по-вечернему сбоку, окрашивая верхушки деревьев в неповторимые золотисто-оранжевые тона...

Я поняла, что это было. То, что пропитывало всё, проникало и растворяло, и в то же время наполняло чем-то неуловимо новым и живым. Оно было всегда и будет всегда. Как небо и солнце, как воздух и весна. И этот юный лес. И её сине-васильковые глаза: «только ты помни, свет мой, смерти-то нет! Нет смерти-то, деточка моя!»