Бурно М.Е.

Этот раздел – о людях застенчивых, нерешительных, тревожных, совестливых, инертных. Нередко называют их слабыми людьми. Физиологической основой такого душевного склада является павловский слабый тип высшей нервной деятельности, соответствующий гиппократовскому меланхолическому темпераменту.

Темперамент (тип высшей нервной деятельности) – это преимущественно биологическая (физиологическая) характеристика душевной жизни, поведения человека и животных. Характер (добрый, злой, стеснительный и т. д.) вбирает в себя темперамент в уже «снятом», усложненном виде, это – в основном эмоционально-волевая характеристика человека. Условно говорят и о характерах, о характерологических особенностях высших животных. Личность вмещает в себя в «снятом» виде характер; она являет собою уже духовную особенность человека, то есть связанную и с темпераментом, и с характером особенность его мироощущения – собственного понимания себя, своего места, своей цели в жизни людей и природы, в истории человеческого общества. Животным это недоступно.

Есть термин, охватывающий всех слабых людей, независимо от того, больны они в нервном отношении или здоровы. Это – дефензивность (от лат. defensio – защищать). Дефензивный человек – не авторитарный, не агрессивный, не склонный командовать, а наоборот, защищающийся, «поджимающий хвост» в той обстановке, где агрессивный «оскаливается». Такой человек непрактичен в широком смысле, нерасторопен, душевно инертен, тормозим, рассеян, неуверен в себе, тревожно-мнителен, малодушен, стеснителен, астеничен (немощен), слабоволен, несообразителен, незащищен, робок, раним, склонен к сомнениям и самообвинению, обостренному чувству вины. Дефензивный печально-тревожен, углублен в себя. Самое существо его душевных переживаний – врожденная борьба чувства неполноценности с ранимым самолюбием. Эта борьба (конфликт) и сказывается конкретно вышеперечисленными душевными свойствами, проявлениями.

Ни в коем случае не следует считать, что человек авторитарный, агрессивный (тоже в широком смысле – не обязательно способный напасть на обидчика, но просто уверенный в себе, практичный, решительный и т. д.) лучше или хуже дефензивного. И тот, и другой могут быть весьма благородными, нравственными людьми, но у каждого свое поле жизни, где он может себя наиболее общественно-полезно выразить, применить. Однако авторитарность – основа практичности (в том числе практического творчества), организаторских дел, воинственности, а дефензивность – основа нравственных переживаний, копаний, рефлексии, склонности сочувствовать, открывать, благодаря сомнениям и инертной «несообразительности», свое, новое в науке и искусстве, преподавать из-за потребности себе самому все разъяснять, «разжевывать». Как может быть патологической авторитарность (агрессивность), так и дефензивный человек может быть утомительным, тревожным ипохондриком, «занудой», случается, его сверхсовестливость тиранически осложняет жизнь его близких.

В широкое понятие «дефензивность» включаются астенические, психастенические (душевно немощные) психопаты, дефензивные (психастеноподобные, астеноподобные) шизоиды, циклоиды, эпилептоиды, органические психопаты и соответствующие своим характерологическим рисунком всем этим психопатам акцентуированные (здоровые, но с яркой особенностью) личности. Включаются сюда и похожие на психопатов, невротиков пациенты с мягкими формами душевных болезней. Отмеченный центральный конфликт (для всякого дефензивного человека) чувства неполноценности и ранимого самолюбия во всех этих различных по своей природе случаях имеет особенности. Однако не станем пока углубляться в эти специальные, клинические подробности. Будем говорить широко о дефензивном человеке, которого издревле называли во всем мире меланхоликом.

Понятно, при таком широком толковании невольно возникает много неточностей Это похоже на то, как если бы мы говорили вообще о душевных особенностях женщины и выходило бы, что все женщины эмоциональны, не отличаются склонностью к глубоким философским размышлениям и т. п.: тоже неточно, но все же понятно. Однако широкий подход к дефензивному (меланхолическому) человеку имеет здесь смысл еще и потому, что книга обращена к широкой аудитории, а также к самим дефензивным людям (в надежде психотерапевтически им помочь); поэтому не стоит в отличие от специальных работ входить в дифференциальные подробности, иначе запутаемся.

О происхождении характеров

Без общества, без общественного воспитания, с воспитанием, например, волчьим в буквальном смысле, человек не стал бы человеком, а пребывал бы в дикости. Воспитание способно усилить-развить, сгладить-приглушить, научить скрывать природные характерологические задатки. Порою человек благодаря воспитанию вживается в иную, не свойственную его природе роль, и в этом смысле характер его как бы меняется.

Значение воспитания, образования особенно убедительно осознаешь, когда, например, представишь, что Пушкин и Лермонтов, Тургенев и Толстой родились в тогдашних крестьянских семьях. Стали ли бы они в таком случае писателями, трудно поручиться, – и все-таки мы бы узнали их, благодаря природным свойствам их характеров. Однако воспитание не всесильно – оно серьезно зависит от сопротивляющихся ему особенностей биологического материала. И поэтому, особенно в случаях врожденной, психопатической патологии, реальнее говорить не о «переделке» характера воспитанием, а о приспособлении стойких «трудных» свойств характера к общественной пользе.

Человек в природных, биологических своих основах несет в себе «животную половину» (И.П. Павлов). Биологические особенности (особенности телосложения, строения мозга, физиологических функций и т. д.) определяют многие стойкие, врожденные свойства характера – И.П. Павлов даже описал общие типы высшей нервной деятельности животных и человека.

Сходство нрава отдельных людей с нравом тех или иных животных отмечалось с древних времен. Есть основания полагать, что первобытные люди называли себя сыновьями животных, на которых похожи, – примерно так, как это описано в романе Рони Старшего о доисторических временах (сын Леопарда, сын Зубра, сын Сайги). Первобытные люди были убеждены в том, что каждый их род происходит от какого-то животного, растения и даже явления природы или неодушевленного предмета (тотемизм). «В Сибири, – пишет Э. Тейлор, – якуты чтили медведей наряду с лесными божествами, кланялись, проходя мимо их любимых логовищ, и повторяли различные прибаутки в прозе и стихах в честь храбрости и великодушия «милого дедушки».

Естественно, что конкретные люди чувствовали своим предком чаще то животное, на которое более были похожи нравом и сложением. Так и сегодняшние дети, даже взрослые чувствуют в себе общее с какими-то определенными, «своими»животными (например, из сказок). Эти животные им более по душе – именно потому, что с ними больше характерологического созвучия, похожести (хотя это часто и не осознается).

Робкому мальчику обычно по душе злой волк только в том случае, когда он ненавидит свою робость и стремится быть противоположным себе. У одного человека есть глубинно-природное общее с веселым, естественным игруном-котенком, другой повадкой, правом более похож на тревожно-застечивую косулю или на лису, третий – на медведя или даже на крысу. Это не случайная, не поверхностная похожесть. Она слышится и в народных сказках, она вошла в нашу жизнь прозвищами, которые люди дают друг другу во все времена («газель», «тюлень», «надутый индюк», «осел», «козочка» и т п), эпитетами («рыбьи глаза», «птичий нос» и т п), аллегориями (хотя бы крыловские Попрыгунья-Стрекоза и Муравей).

Исследователи спорят о том, какие именно свойства характера, похожие на человеческие, присущи тем или иным животным. Но в том, что это именно так, почти никто не сомневается. Биолог, охотовед А.А. Калецкий, описывая поведение некоторых животных, отмечает «некоторые неточности, бытующие в так называемой народной этологии». Так, по его мнению, заяц не труслив, а хитер и отважен, лисица не столь хитра, сколь осторожна, главное в «характере» волка выносливость, а не злоба и коварство, медведь не медлителен и не добродушен, а очень силен и смышлен, тюлень не «увалень», а очень чувствителен, гиена прежде всего непривередлива и терпелива, свинья чистоплотна, ворона не глупа, а смышлена и нахальна, кукушка не легкомысленна, а заботлива, воробей жизнелюбив...

Поскольку человек – вершина царства всех животных, он эволюционно таит в себе свойства не только обезьяноподобного существа, от которого произошел, но и более далеких (и разнообразных) наших предков. Приведу отрывок из Ч. Дарвина.

«Наши предки были, без всякого сомнения, по своему образу жизни, древесными животными и населяли какую-нибудь теплую лесистую страну. Самцы имели большие клыки, которые служили им грозным оружием. (...) В еще более ранний период времени матка была двойная, испражнения выводились посредством клоаки, и глаза были защищены третьим веком, или мигательной перепонкой Еще раньше предки Человека должны были быть по своему образу жизни водными животными, потому что морфология ясно показывает, что наши легкие состоят из видоизмененного плавательного пузыря, служившего некогда гидростатическим аппаратом. Щели на шее человеческого зародыша указывают на прежнее положение жабер. В месячных или недельных сроках наступления некоторых функций нашего тела мы, очевидно, сохраняем отголоски нашей первобытной родины – морского берега, омываемого приливами. Около этого же времени настоящие почки были представлены Вольфовыми телами. Сердце имело вид простого пульсирующего сосуда, и chorda dorsalis занимала место позвоночного столба. Эти древние предки человека, которых мы усматриваем в темной дали прошлых веков, должны были быть организованы так же просто, как ланцетник, или амфиоксус, или даже еще проще».

Если мы не стесняемся иметь своим предком обезьяноподобное существо, то почему должны нас смущать родственные отношения с другими животными, эволюционное «выбухание» свойств какого-либо из этих предков в каждом из нас? Дарвин отмечает, что «человек обязан своим существованием длинному ряду предков. Если бы не существовало какого-либо из звеньев этой цепи, человек не был бы точно таким, каков он есть».

Нет удивительного и в том, что некоторые из «дообезьяньих» свойств выступают в нас весьма заметно, создают особенность. Сын Леопарда, уже будучи человеком, например, психопатом, несет в себе авторитарную склонность к агрессивности, нередко мыслит ограниченно-прямолинейно, несгибаемо убежден в своей правоте. А генетически-эволюционно пассивно-оборонительные, робкие реакции сына Сайги разрабатываются-усложняются в человеческом обществе в психопатический тревожно-нравственный самоанализ с самообвинением.

Вернусь к симпатиям определенных людей к определенным животным, объясняющимся в том числе и некоторой похожестью, душевным созвучием их с этими животными. К. Лоренц пишет, что сходство между хозяином и собакой «усиливается благодаря выбору определенной породы или конкретной собаки, так как этот выбор обычно подсказывается симпатией и родственными чертами характера».

Как-то на собачьей площадке, где занимался со своей собакой, я удивлялся про себя очевидному несходству, глядя на нежную, хрупкую на вид девушку – хозяйку коренастого мускулистого боксера, напряженного злостью. Удивлялся, пока не услышал, как она злобно сказала ему за какое-то непослушание «Убью, дрянь, швабра!» и вытянула его прутом.

Немало известно фотографических портретов собак с их хозяевами, уморительно похожих друг на друга осанкой и характером. Люди выбирают для себя, зачастую бессознательно «по духу», не только животных, но и домашние растения, вещи. К примеру, сколько тихой сангвинической мягкости в полевых цветах, так любимых обычно сангвиническими, циклоидными, астеническими натурами. И не случайно похожа мебель гоголевского Собакевича на самого хозяина: «Чичиков еще раз окинул комнату и все, что в ней ни было, – все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома: в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь. Стол, кресло, стулья, все было самого тяжелого и беспокойного свойства, словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: и я тоже Собакевич! или: и я тоже очень похож на Собакевича!»

Нельзя, однако, подходить к этологическим сложностям прямолинейно-просто, грубо-биологично: вот-де пес породы «боксер» – животный прообраз эпилептоида, а олень – астеника. Общие тенденции в этом смысле, конечно же, существуют, но все же и собаки, и медведи, и другие животные отличаются внутри своей породы разными «животными» характерами: у одного больше добродушия, у другого злости и т. д. И человек – все-таки человек.

Продолжение