Феминистское движение, которое приобрело широкий размах на Западе в 70-е годы, получило распространение и в нашей стране. В связи с этим знакомство с книгой американского психолога Кэрол Гиллиган "Иным голосом. Психологическая теория и развитие женщин" должно заинтересовать советского читателя. Идеи Гиллиган, высказанные в работе, приобретшей репутацию "самой проницательной книги о женщинах, мужчинах и различиях между ними" (Эллен Гудмен), требуют теоретико-психологического и этико-философского осмысления, поскольку автор претендует на открытие особого представления о психологии морального развития и морали.

Цель, которую составила перед собой Гиллиган, состоит в прояснении таинственного — с точки зрения большинства психологических теорий — пути развития женщин, в осознании значения его уникальности, возможности, не смущаясь, "говорить собственными голосами".

Концепция Гиллиган последовательно разворачивается в шести главах книги. В первой из них — "Место женщины в жизненном цикле мужчины" — определяется роль женщины в жизни мужчины и общества в целом, обусловленная особенностями женской психологии, выявляются источники этих особенностей, их проявление в детском и юношеском возрасте. В главе "Представление о взаимоотношениях" автор анализирует видение мужчинами и женщинами мира их бытия, которое определяет различие в подходе к коренным моральным проблемам, в понимании себя и морали. Последняя становится предметом исследования в главе "Понятия самости и морали", в которой Гиллиган развивает свою концепцию фемининного морального развития. Две последующие главы — "Кризис и разрешение", "Женские права и суждения женщин",— по сути дела, являются иллюстрацией этой концепции В них Гиллиган описывает способы разрешения женщинами моральных конфликтов, определяет роль конфликтов в моральном развитии и выявляет значение осознания женщинами своих прав в восхождении на более высокую ступень развития. Наконец, в последней главе — "Образы зрелости" — описываются идеалы человеческой духовной зрелости, уточненные пониманием женского морального образа.

Причину трудностей в установлении направленности и критериев женского морального роста Гиллиган видит в преимущественной ориентации психологов на маскулинную модель развития, отождествляемую с моделью человеческого развития вообще. Маскулинность характеризуется осознанием собственной автономии, которое проявляется в независимости суждений, в их беспристрастности, неподвластности чувствам, обстоятельствам конкретных ситуаций, в подчинении универсальным принципам человеческого существования. Напротив, течение духовной жизни женщин определяется совершенно другими признаками: нежеланием выносить суждения о поступках других людей, релятивностью суждений в их ситуативной и эмоциональной обусловленности. Отклонение женского развития от маскулинной модели считается отклонением от нормы, поэтому неспособность женщин соответствовать ей оценивается как неспособность к развитию. Гиллиган в этом несоответствии видит не проблематичность способности женщин к развитию, а проблематичность правомерности возведения маскулинной модели в абсолютную норму. С ее точки зрения, процесс морального развития представляет собой переплетение двух различных путей, обусловленных мужским и женским типами развития, которые имеют свои уникальные критерии, ценностные ориентиры, способы разрешения моральных проблем.

Признаками этой уникальности, по мнению Гиллиган, являются особенности языка, на котором люди говорят о своей жизни, индивидуальные представления о мире своего бытия, проявление личной активности. Обнаружить все эти особенности можно, лишь прислушиваясь к голосам людей, анализируя ответы на вопросы о морали и самости, опыте разрешения моральных конфликтов, жизненном выборе, представлениях о моральных проблемах. Поэтому Гиллиган строит свою концепцию на основе данных, полученных в результате интервьюирования разных людей. Кроме того, обосновывая свою гипотезу, Гиллиган обращается к работам специалистов по психологии развития — Э. Эриксона, Н. Ходороу, Ж. Левер, Ж. Пиаже, Л. Кольберга, 3. Фрейда, Дж. Г. Мида и других — и к литературным текстам.

Фундаментальная моральная проблема для женщин имеет другую природу. У девочек половая идентификация протекает на фоне неразрывной связи с матерью, отождествления себя с ней; личностное развитие определяется осознанием значимости взаимосвязи между людьми. Поэтому мир бытия женщин — это сеть взаимоотношений, самое желанное место в нем — их центр, а главная моральная проблема — сохранение взаимоотношений, расширение и укрепление взаимозависимости через включение как можно большего количества людей в сферу своей заботы. Эта проблема решается на основе морали любви и заботы, а формулируется на языке эгоистичности и ответственности. Предметом морального развития становится изменение осознания отношения между другим и собой.

Чтобы установить последовательность женского развития, по мнению Гиллиган, необходимо найти такую сферу деятельности, в которой женщины, во-первых, решали бы главную для них моральную проблему, а во-вторых, имели бы возможность говорить о ней собственными голосами (на своем особом моральном языке). Одной из таких глобальных моральных проблем можно считать, например, проблему абортов и способов контрацепции, с помощью которых женщина получила возможность устанавливать контроль над рождаемостью. До этого времени "случаи зачатия и деторождения могли контролироваться только воздержанием, в котором их сексуальные потребности или отрицались, или приносились в жертву" (p. 68). Такая жертвенность влекла за собой подчинение женщин в интеллектуальной, нравственной сферах. Гиллиган соглашается с Фрейдом, когда он связывает "несомненную интеллектуальную неполноценность большинства женщин" с "торможением мысли, необходимо обусловленным сексуальным подавлением"(p. 68). И именно освобождение от зависимости позволяет женщинам высказывать суждения собственным голосом, решая проблему, затрагивающую и ее, и другого, а исследователю, основываясь на этих суждениях, вывести уникальную последовательность морального развития.

Автор "Иного голоса" выявляет три ступени развития морали заботы. На первой ступени забота женщины концентрируется на себе при осознании разрыва отношений между ней и другим. Затем следует переходная фаза, где предшествующая позиция критикуется за эгоистичность и рождается новое понимание отношения между другим и собой, которое характеризуется ответственностью и заботой о других (вторая ступень). Забота о других здесь отождествляется с полным подчинением своей самости потребностям другого, с самопожертвованием. Причем единственный человек, который исключается из сферы заботы, — сама заботящаяся о других женщина, ригористично следующая требованию не вредить другому. Если на первой ступени ситуация выбора не осознается и понимание того, как следовало бы разрешить проблему, отождествляется с тем, как хотелось бы это сделать в целях собственного выживания, то на второй ступени ситуация выбора осознается, хотя лишь на третьей ступени "решение сделать аборт рассматривается как "серьезный" выбор, затрагивающий и себя, и другого" (p. 94). Ответственность на второй ступени полностью принимается женщиной на себя, и выбор совершается исключительно в пользу другого. Здесь характерной является конвенциональность суждений. Именно такой образ моральности в психологических теориях отождествляется с образом женщин.

Преодоление второй ступени связано с новым пониманием отношения между собой и другим, которое характеризуется осознанием алогичности и безнравственности неравенства и признанием требования равенства всех людей в праве на достойную жизнь, в праве на самореализацию. Однако это осознание не возносит женщину на высшую ступень морального развития автоматически, а в некоторых случаях может даже привести к отрицанию морали любви и заботы, к моральному нигилизму. В качестве примера Гиллиган цитирует строки из дневника Софьи Толстой: "Я всегда говорила, что женщина должна любить своего мужа, быть благородной, доброй женой и матерью. Подобные вещи пишут в букварях, но все это — чепуха [...] Главное — не любить"(p. 124).

Второй путь ведет к изменению концепции взаимоотношений от "рабства зависимости к динамике взаимозависимости"(p. 149). Здесь сознается иллюзорность невинности самопожертвования через уяснение, что качество отношений между людьми зависит от всех взаимодействующих сторон, и подавление одной из них не может не быть разрушительным ни для других сторон, ни для самого взаимодействия.

В отказе от абсолютных суждений Гиллиган видит моральную силу женщин, свидетельствующую об их способности быть чуткими, внимательными к потребностям конкретных людей, с которыми они непосредственно связаны, что и обусловливает релятивность их суждений.

По мнению автора "Иного голоса", восхождение на высшие ступени и мужского, и женского развития характеризуется сближением двух типов морали, и тогда осознание женщинами своих прав сдерживает саморазрушительный потенциал жертвенной морали, а осознание мужчинами своей ответственности перед близкими людьми корректирует потенциал безразличия морали справедливости и поворачивает внимание с логики морального выбора на его реальные последствия. В таком случае идеал моральной зрелости оказывается комплементарным сочетанием двух разных, но в конечном итоге связанных, предполагающих друг друга перспектив. Подобный подход к пониманию человеческого развития, согласно К. Гиллиган, может привести к более плодотворному взгляду на человеческую жизнь (p. 174).

Мораль справедливости основана на признании равенства всех людей в правах. Это признание фиксируется в универсальных принципах. Например: "Соблюдай право каждого человека на самореализацию"; "Соблюдай право каждого человека на жизнь" и т. п. Мораль справедливости обеспечивает взаимодействие людей, не состоящих в непосредственных отношениях. В связи с этим в данном взаимодействии люди предстают друг перед другом в качестве неких абстракций, освобожденных от конкретных характеристик. Как считает Лоуренс Блюм, автор статьи "Гиллиган и Кольберг: значения для моральной теории", моральный субъект в контексте морали справедливости понимается как автономный рациональный субъект, действующий справедливо по отношению не к конкретным людям, а к "носителям морально значимых, но целиком общих и повторяющихся характеристик". В этом смысле мораль справедливости внеперсональна и беспристрастна, основное моральное отношение здесь — "отношение к самой морали, к морально правильному действию и принципу; моральное реагирование по отношению к другим людям опосредовано верностью этим принципам".

То есть в то время как требования морали справедливости универсальны, беспристрастны, абстрактны и для их реализации необходимы прежде всего рациональные способности, требования морали заботы особенны, пристрастны, конкретны, а их осуществление невозможно без способности эмоционального сопереживания Признание качественного своеобразия морали заботы, уникальности ее роли в человеческой жизни ведет к утверждению, что мораль заботы может быть обоснована только на своей собственной основе, и тогда ее обоснование становится важной задачей для моральной философии.

Предисловие

В течение последних 10 лет я прислушивалась к людям, разговаривающим о морали, о самих себе. Вскоре я обнаружила различие в этих голосах, два способа высказывания о моральных проблемах, два вида описания взаимоотношения между другим и собой. Различия, обсуждаемые в психологической литературе, как шаги в развивающейся прогрессии, неожиданно предстали передо мной в виде контрапунктической темы, вплетенной в жизненный цикл и повторяющейся в различных формах в человеческих суждениях, фантазиях и мыслях. С целью изучения связи между суждением и действием в ситуации морального конфликта и выбора была отобрана группа женщин. На фоне психологических описаний половой идентичности и морального развития, которые я изучала и преподавала в течение ряда лет, женские голоса звучали по-особому. Именно тогда я начала замечать периодически возникающие проблемы в истолковании развития женщин и связывать их с частым исключением женщин из фундаментальных работ по теории психологического исследования.

В этой книге фиксируются различные образы мысли о взаимоотношениях между людьми и связь этих образов с мужскими и женскими голосами, звучащими в психологических, литературных текстах и в моем исследовании Несоответствие между жизненным опытом женщин и представлением о человеческом развитии, подмеченное во всей психологической литературе, обычно рассматривалось, чтобы обозначить проблематичность женского развития Но вместо этого неспособность женщин соответствовать существующим моделям человеческого развития может свидетельствовать о сложностях представления о нем, об ограниченности концепций человеческого поведения, упущении определенных жизненных истин

Необычный голос, который я описываю, характеризуется не полом, а темой. Его связь с женщинами установлена посредством эмпирического наблюдения, и главным образом через женские голоса я прослеживаю его развитие. Но эта связь не абсолютна, и контраст между мужским и женским голосами представлен здесь скорее для того, чтобы высветить различие между двумя образами мысли и выделить проблему интерпретации, а не для того, чтобы сделать обобщения о том и о другом поле. Прослеживая ход развития, я указываю на взаимодействие этих голосов внутри каждого пола и полагаю, что их сближение характеризует времена кризисов и перемен. Нет необходимости выявлять источники описанных различий или их распространение среди населения: через культуру и на протяжении времени. Понятно, что эти различия возникают в социальном контексте, где факторы социального статуса и власти объединяются с репродуктивной биологией, формируя жизненный опыт мужчин и женщин и отношения между полами. В данной работе я сосредоточила свое внимание на взаимодействии опыта и мысли, на различных голосах и диалогах, которые они порождают, на способе, которым мы слушаем себя и других, на историях, которые мы рассказываем о своей жизни. (...)

(…) Цель, которую я поставила перед собой, состоит в том, чтобы расширить понимание человеческого развития посредством изучения группы, исключенной из теоретических построений, привлечь внимание к упущениям в ее оценке. Рассмотренные, таким образом, противоречивые данные о женском жизненном опыте создают основу для рождения новой теории, потенциально содержащей более широкий взгляд на жизнь обоих полов.

Место женщины в жизненном цикле мужчины

Во втором действии "Вишневого сада" молодой купец Лопахин описывает свою жизнь, полную тяжелого труда и побед. Не сумев убедить Раневскую в необходимости срубить вишневый сад ради спасения ее имения, он покупает его. Лопахин - человек, обязанный всем самому себе, приобретая имение, где отец и дед его были рабами, намеревается искоренить "нескладную, несчастливую жизнь" прошлого, заменяя вишневый сад летними домиками, где грядущие поколения "увидят новую жизнь". Мечтая о подобных преобразованиях, он предстает в образе человека, который сам является основой своей активности и поддерживает ее: "Иной раз, когда не спится, я думаю: "Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…" Раневская прерывает его, замечая: "Вам понадобились великаны… Они только в сказках хороши, а так они пугают".

Концепции жизненного цикла человека представляют собой попытки упорядочить и сделать понятными возникающие переживания и представления, меняющиеся желания и реальности повседневной жизни. Но сущность таких концепций частично зависит от позиции исследователя. Короткий отрывок из пьесы Чехова дает понять, что точка зрения может быть иного рода, если исследователем является женщина. Различные суждения об образе человека как о великане подразумевают разные представления о человеческом развитии, разные способы описания человеческого поведения, разные понятия о том, что является ценностью в жизни.

В то время когда в поисках социального равенства и справедливости предпринимаются усилия искоренить неравенство между полами, различия между ними вновь открываются общественными науками. Это происходит, когда теории, считавшиеся нейтральными с точки зрения пола, на самом деле обнаруживают в своей научной объективности последовательную исследовательскую и оценочную предубежденность. И тогда предполагаемая нейтральность науки, как и самого языка, уступает место признанию того, что категории знания являются человеческими конструкциями. Приверженность этой точке зрения воодушевила художественную литературу XX в., обогатила наше научное понимание признанием относительности суждения, поскольку мы начали замечать, что для нас стало привычным смотреть на жизнь глазами мужчин.

Недавнее открытие такого рода относится к классической работе "Элементы стиля" Уильяма Странка и И. Б Уайта. Верховный Суд, занимающийся вопросами половой дискриминации, заставил признать учителя английского языка виновным в том, что преподавание простейших правил английского языка осуществлялось им на примерах, в которых противопоставлялись рождение Наполеона и работы Кольриджа, а такое утверждение, как "он был интересным рассказчиком, мужчина, который путешествовал по всему миру и жил во многих странах", противопоставлялось утверждению: "Да, Сузан, в хороший ты попала переплет", или менее резкому: "Он увидел женщину в сопровождении двоих детей, медленно идущую по дороге."

Психологи так же простодушно, как Странк и Уайт, попали под влияние исследовательской предубежденности. Имплицитно принимая мужскую жизнь за норму, они пытались смастерить женщин, исходя из мужского материала. Такой подход берет начало от Адама и Евы - истории, которая, помимо всего прочего, показывает, что, пытаясь сотворить женщину из мужчины, вы с необходимостью окажетесь в затруднительном положении. В жизни, как и в саду Эдема, женщина есть отклонение от нормы.

Увлечение специалистов по психологии развития созданием пугающей женщин маскулинной модели обнаруживается по меньшей мере начиная с Фрейда, который построил свою теорию психосексуального развития на основе исследования переживаний мальчика, достигающих кульминации в Эдиповом комплексе. В 20-е годы Фрейд изо всех сил старался разрешить противоречия, поставившие в тупик его теорию, посредством выявления отличительных особенностей женской анатомии и особых форм ранних семейных отношений маленькой девочки. После попытки вписать женщин в свою маскулинную концепцию, считая, что они завидуют тому, чего лишены, он пришел к признанию своеобразия женского развития, заключающегося в силе и стойкости пред-Эдиповых привязанностей женщин к их матерям. Он считал, что именно эта особенность повинна в неспособности женщин к развитию.

Связав формирование супер-эго, или сознания, с боязнью кастрации, Фрейд считал, что женщины самой природой лишены стимула к однозначному преодолению Эдипова комплекса. Вследствие этого супер-эго женщин - наследник Эдипова комплекса - было поставлено под угрозу: оно никогда не было "таким безжалостным, таким безразличным, таким независимым от эмоциональных источников, каким мы требуем, чтобы оно было "у мужчин". Фрейд заключает, что "для женщин уровень этически нормального отличен от мужского", поэтому женщины "проявляют меньшее чувство справедливости, чем мужчины, они в меньшей степени готовы покориться объективным требованиям жизни и в своих суждениях они чаще находятся под влиянием чувств симпатии или враждебности".

Таким образом, проблема в теории подменялась проблемой в развитии женщин, а она, в свою очередь, сводилась к опыту их взаимоотношений. Нэнси Ходороу, объясняя "воспроизводство внутри каждого поколения общих, почти универсальных различий, характеризующих мужскую и женскую индивидуальность, их роли", связывает эти различия не с анатомией, а скорее с тем, что "женщины всегда в большей мере ответственны за заботу о маленьком ребенке". Так как социальная среда в раннем детстве для мальчиков и девочек отлична и ощущается ими по разному, то основные половые различия возникают вновь и в личностном развитии. В результате "в любом обществе женщина в большей степени, чем мужчина, самоопределяется в контексте ее отношений и связей с другими людьми".

В своем анализе Ходороу прежде всего основывается на исследованиях Роберта Столпера, в которых показывается, что половая идентичность, неизменное ядро формирования личности, "за редким исключением окончательно бывает сформирована к трем годам, независимо от пола ребенка". Установлено, что человеком, который заботится о ребенке в первые три года жизни, главным образом является женщина, а внутриличностная динамика формирования половой идентичности для мальчиков и девочек имеет свои отличия. Фемининное формирование идентичности происходит на фоне неразрывной связи, поскольку "матери ощущают своих дочерей в качестве себе подобных и связанных с собой". Соответственно девочки, идентифицируя себя в качестве лиц женского рода, ощущают себя подобными своим матерям, таким образом соединяя чувство привязанности с процессом формирования идентичности. И, напротив, "матери ощущают своих сыновей как мужскую противоположность", а мальчики, осознавая себя в качестве лиц мужского рода, отделяют матерей от себя, таким образом уменьшая "свою первую любовь и чувство эмпатической связи". Следовательно, маскулинное развитие влечет за собой "более выраженную индивидуализацию, более решительное утверждение ощущаемых границ своего эго". Для мальчиков, а не для девочек "проблемы разграничения переплелись с половыми проблемами".

Выступая против маскулинной предубежденности психоаналитической теории, Ходороу доказывает, что проявление половых различий в раннем опыте индивидуализации и единения "не означает, что женщины имеют "более слабые" границы эго, чем мужчины, или более склонны к психозу". По ее мнению, это свидетельствует о том, что "девочки из этого периода выходят, имея основания для "эмпатии", встроенной в их первичное самоопределение, чего нет у мальчиков". Таким образом, Ходороу заменяет негативное, производное описание Фрейдом женской психологии своим позитивным, непосредственным объяснением ее из самой себя: "Девочки имеют более прочную основу для переживания потребностей, чувств другого, как своих собственных (или понимания того, что так же переживаются чужие потребности и чувства другими). Более того, девочки не определяют себя в выражениях отрицания пред-Эдиповых форм отношений в такой мере, как мальчики. Вследствие этого возвращение к этим формам не вызывает сильного ощущения угрозы для их эго. С самого раннего возраста, из-за того, что они рождены человеком того же рода девочки начинают чувствовать себя менее обособленными, чем мальчики, более связанными с внешним объективным миром. Кроме того, они по особому ориентированы по отношению к своему внутреннему миру".

Следовательно, взаимоотношения и особенно случаи взаимозависимости переживаются женщинами и мужчинами по-разному. Для мальчиков и мужчин обособление и индивидуализация необходимым образом связаны с формированием половой идентичности, поскольку отделение от матери является существенным для развития маскулинности. Для девочек и женщин проблемы фемининности, как фемининной идентичности, не зависят от достижения обособления от матери или прогресса индивидуализации. Поскольку маскулинность определяется через обособление, в то время как фемининность определяется через единение, мужской половой идентичности угрожает близость, а женской – обособление. Таким образом, у мужчин обычно возникают трудности во взаимоотношениях, а у женщин - в индивидуализации. Качество включенности в социальное взаимодействие и личные отношения, которые характеризуют жизнь женщин в противоположность жизни мужчин, становятся, однако, не просто описательным отличием, а также и препятствием к развитию, поскольку вехи детского и юношеского развития в психологической литературе характеризуются признаками возрастающего отделения. Неспособность женщин к обособлению, по определению, становится неспособностью к развитию.

Влияние половых различий на формирование личности в раннем детстве, которые описывает Ходороу, в младшем школьном возрасте выявляется на основе изучения детских игр. Игры детей рассматриваются Джорджем Гербертом Мидом и Жаном Пиаже как испытание, в ходе которого формируется социальное развитие в школьные годы. В играх дети учатся соблюдать правила, они узнают, как эти правила создаются и изменяются.

Жанет Левер, изучая группу одногодок - учащихся начальной школы и игру как важный элемент процесса социализации в этот период, стремилась выяснить, проявляются ли половые различия в играх детей. Наблюдая за учениками пятого класса в возрасте 10 и 11 лет (выборка составляла 180 человек) из белых семей среднего достатка, она пыталась определить организацию и структуру их игровой активности. Она видела, как играют дети во время перемен, в спортивном зале, и к тому же вела дневники их рассказов о проведении внешкольного времени. На основе этого исследования Левер так описывает половые различия детей: мальчики чаще, чем девочки, играют на улице, чаще играют в больших, смешанных по возрасту группах, чаще играют в соревновательные игры, их игры длятся дольше, чем игры девочек. Последнее в некотором смысле является самым интересным открытием. Оказалось, что игры мальчиков длятся дольше не только из-за того, что они требуют более высокого уровня умения и с меньшей вероятностью становятся скучными, но также из-за того, что в случае возникновения в ходе игры споров мальчики способны разрешить их с большей эффективностью, чем девочки. Ж. Левер отмечает, чго "в ходе этого исследования казалось, что мальчики все время ссорились, но ни разу игра не была прекращена из за ссоры, и ни одна игра не была прервана более чем на семь минут”. Оказалось, что мальчикам нравятся споры о законах и правилах игры не меньше, чем сама игра, и даже второстепенные или обладающие меньшим умением игроки в равной степени принимали участие в этих периодически повторяющихся перепалках. Напротив, вспышка споров среди девочек обычно вела к прекращению игры.

Таким образом, Левер расширяет и подкрепляет выводы Пиаже, основанные на изучении детской игры: у мальчиков более глубокий интерес вызывает разработка правил (legal elaboration of rules) и совершенствование справедливых процедур разрешения конфликтов - интерес, который, по наблюдениям Пиаже, не захватывал девочек. Девочкам свойственно более "прагматическое" отношение к правилам. Для них "правило считается настолько хорошим, настолько долго действующим, насколько оно удовлетворяет играющих". Девочки более терпимы в своем от ношении к правилам, более склонны делать исключения и легче мирятся с нововведениями В результате чувство незыблемости закона, которое Пиаже считает сущностным для морального развития, "намного меньше развито в девочках, чем в мальчиках".

Предубежденность, которая приводит Пиаже к отождествлению маскулинного развития с детским развитием вообще, накладывает отпечаток и на работу Левер. Исходная посылка, предопределяющая анализ выводов, состоит в том, что мужская модель лучше, поскольку она удовлетворяет требованиям современного корпоративного успеха. И напротив, чуткость и внимание к чувствам других - то, что развивают в своей игре девочки, - имеют небольшую рыночную ценность и могут даже препятствовать профессиональному успеху. Левер, описав реальности взрослой жизни, подразумевает, что, если девочка не хочет оставаться зависимой от мужчины, она должна научиться играть, как мальчик.

К утверждению Пиаже о том, что дети учатся соблюдать правила в играх по правилам, а это необходимо для морального развития, Лоуренс Кольберг добавляет, что такие уроки эффективнее всего усваиваются благодаря возможностям овладения теми ролями, которые принимаются при разрешении споров. При этом оказывается, что моральных уроков в играх девочек меньше, чем в играх мальчиков. Традиционные игры девочек - прыжки через скакалку, "классики" - это игры, где играют по очереди, соревновательность в них не главное, поскольку победа одного не обязательно означает поражение другого. Вследствие этого менее вероятно возникновение споров, требующих разбирательства. В самом деле, большинство девочек, которых опросила Левер, утверждали, что, когда вспыхивала ссора, они прекращали игру. Девочки предпочитали продолжать взаимоотношения вне игры, нежели разрабатывать ее правила во избежание споров. Левер делает вывод, что в играх мальчики учатся независимости, организационным навыкам, необходимым для координации деятельности больших различающихся групп людей. Участвуя в контролируемых, социально одобряемых соревновательных ситуациях, они учатся соперничать сравнительно открытым способом: играть со своими врагами и состязаться со своими друзьями - все в соответствии с правилами игры. В противоположность этому, игры девочек обычно зарождаются в маленьких, более близких группах, часто это игры двух лучших подруг и в уединенном месте. Такая игра копирует социальную модель первичных человеческих отношений, и в этом она представляется более корпоративной. Таким образом, она в меньшей мере ориентирована, по выражению Мида, на усвоение роли "обобщенного другого" ("the generalized other"), на абстракцию человеческих отношений. Но она способствует развитию эмпатии, чуткости, необходимых для принятия роли "конкретного другого" ("the particular other"), и в большей степени направлена на знание другого как отличного от себя.

Выявленные половые различия в формировании личности в раннем детстве, которые Ходороу выводит из анализа отношения матери и ребенка, таким образом, дополняются результатами наблюдения половых различий в игровой активности детей младшего школьного возраста, полученными Левер. Вместе с тем эти выводы свидетельствуют, что мальчики и девочки достигают половой зрелости, обладая различной внутриличностной ориентацией и различным социальным опытом. Однако поскольку юность считается периодом главным образом обособления, или "второго процесса индивидуализации", женское развитие оказывается сильно отклоняющимся от нормы, а поэтому и самым проблематичным в это время.

"Половое созревание,- говорит Фрейд, - которое приводит к огромному всплеску либидо у мальчиков, у девочек актхарактеризуется новой волной вытеснения", необходимого для превращения “маскулинной сексуальности” маленькой девочки в особую фемининную сексуальность ее зрелости. Фрейд основывает это превращение на признании девочкой "факта ее кастрации" и принятии его. Девочку, объясняет Фрейд, половая зрзрелость приводит к новому осознанию нанесения "раны ее нарциссизму” и к развитию чувства неполноценности, глубоко ранящему ее”. (…)

Трудности в понимании женской юности, с которыми сталкиваются специалисты по психологии развития, хорошо видны в схеме Эриксона, в которую включены восемь ступеней психологического развития, пятая из них – юность. На этой ступени задача состоит в формировании отчетливого чувства самости, в подтверждении идентичности, что сможет сохранить нить последовательности процесса половой зрелости, в открытии возможностей проявления способности любви и деятельности, присущей взрослым. Подготовка к успешному разрешению юношеского кризиса идентичности обрисовывается Эриксоном в описании кризисов, характеризующих четыре предшествующие ступени. Несмотря на то что начальный кризис в детстве - "доверия против недоверчивости" - сосредоточивает внимание на переживании взаимосвязи, задача тем не менее ясно ставится как задача индивидуализации. Вторая ступень в схеме Эриксона характеризует кризис, определяемый как "автономия против стыда и сомнения", который вызывает чувство обособленности и соответствует проявлению активности у начавшего ходить ребенка. Отсюда развитие продолжается через кризис, который можно обозначить как "инициативность против вины", успешное разрешение которого открывает путь дальнейшему движению по направлению к автономии. Далее, приходя к неизбежному разочарованию в магических желаниях эдипова периода, дети делают вывод, что для состязания со своими родителями они должны сначала объединиться с ними и научиться делать то, что те делают так хорошо. Таким образом, в школьные годы развитие включает кризис "усердие против неполноценности", что является подтверждением важности соревновательности для развития самоуважения ребенка. Это время, когда дети стремятся освоить технику своей культуры и совершенствовать ее, чтобы признать себя и быть признанными другими в качестве способных стать взрослыми. Вслед за этим приходит юность - торжество автономного, инициативного, умелого субъекта - как результат формирования идентичности, основанной на идеологии, которая может поддержать и оправдать обязательства взрослого человека. Но о ком говорит Эриксон?

Опять же, оказывается, о мальчике. Для девочки, говорит Эриксон, последовательность немного иная. Ее идентичность является неопределенной, поскольку она готовится привлечь внимание мужчины, под чьим именем она будет известна, чьим положением она будет определяться, человека, который избавит ее от пустоты и одиночества заполнением "внутреннего мира". В то время как для мужчины идентичность предшествует близости и репродуктивности в оптимальном цикле человеческого обособления и соединения, для женщин эти задачи оказываются слитными. Близость развиваегся с идентичностью, поскольку женщина познает себя как ее познают другие - через отношения с другими.

Однако, несмотря на описание Эриксоном половых различий, его схема стадий жизненного цикла остается неизменной - идентичность по прежнему предшествует близости, поскольку мужской опыт продолжает определять его концепцию жизненного цикла. Но в этом маскулинном жизненном цикле существует слабая подготовка для близости на первой ступени зрелости. Только первичная ступень - доверие против недоверчивости - предполагает тип взаимности, который Эриксон понимает под близостью и репродуктивностью, а Фрейд - под половым влечением. Все остальное - обособленность, и в результате этого - развитие начинают отождествлять с обособлением, а единение оказывается препятствием к развитию, как это постоянно случается в оценке женщин.

Описание Эриксоном мужской идентичности как формирования отношения к миру и женской идентичности как пробуждения в близости с другим человеком едва ли ново. В сказках, на которые ссылается Бруно Беттелхейм, говорится об аналогичных процессах. Динамика мужской юности иллюстрируется на примере конфликтов между отцом и сыном в сказке "Три языка". Сыну, которого отец считает безнадежно глупым, дается последняя возможность получить образование. Его посылают учиться у мастера. После возвращения выясняется, что он знает только, "о чем лают собаки". После двух попыток такого же рода надежда покидает отца, и в раздражении он приказывает слугам увести ребенка в лес и убить его. Но слуги, вечные спасители брошенных детей, жалеют мальчика и решают просто оставить его в лесу. Странствия приводят мальчика на землю, осажденную злыми собаками, лай которых не дает никому покоя и которые периодически пожирают одного из жителей. И теперь, оказывается, наш герой научился как раз тому, что было необходимо: он мог говорить с собаками и успокоить их, таким образом восстановив мир на этой земле. И поскольку другие знания служили ему также хорошо, он вышел победителем из его юношеской конфронтации с отцом, став великаном, согласно концепции жизненного цикла.

В противоположность этому, динамика фемининной юности обрисовывается в совершенно других историях. В мире сказок начало созревания девочки сопровождается периодом глубокой пассивности, когда кажется, что ничего не может случиться. И все же в длительном сне Белоснежки и Спящей красавицы Беттелхейм видит ту внутреннюю сосредоточенность, которую считает необходимой частью живости приключения. Поскольку в юности героини пробуждаются ото сна не для того, чтобы завоевать мир, а чтобы выйти замуж за принцев, их идентичность внутренне и внутриличностно определена. Для женщин, согласно Беттелхейму и Эриксону, идентичность и близость замысловатым образом связаны. (...)

Эти замечания о половых различиях подтверждают выводы, сделанные Дэвидом Макклелландом: "Половая роль является одной из самых важных детерминант человеческого поведения; психологи в своих теориях обосновали наличие половых различий с момента эмпирического наблюдения." Но поскольку трудно говорить "иной", не говоря "лучший" или "худший", поскольку специалисты стремятся построить единый масштаб измерения, который, как правило, возводится в эталон на основе интерпретации данных исследования, проводимого мужчинами, и полученных преимущественно или исключительно на основе изучения мужчин, психологи "склонны рассматривать поведение мужчины в качестве "нормы", а женское поведение в качестве чего-то вроде отклонения от этой нормы". Таким образом, когда женщины не соответствуют стандартам психологических ожиданий, обычно делается вывод, что с женщинами что-то не в порядке.

Матина Хорнер считала отклонением от нормы проявляемую женщинами боязнь достижения успеха в соревновании. (...)

На основании исследования мужчин Макклелланд подразделяет мошвацию успеха на ее логические компоненты: мотив достижения успеха ("надежда на успех") и мотив избежания поражения ("боязнь поражения"). На основе исследования женщин Хорнер определяет третий компонент - невероятную мотивацию избежания успеха ("боязнь успеха"). (...) Она заключает, что эта боязнь "существует, поскольку для большинства женщин предчувствие успеха в соревновании, достижение победы, особенно над мужчинами, порождает переживание возможности появления определенных негативных последствий, например угрозы социального отторжения и потери женственности".

Однако такие внутренние конфликты в отношении успеха могут быть рассмотрены в другом свете. Джорджия Сэссен предполагает, что конфликты, присущие женщинам, могут также указать на "обостренное восприятие "другой стороны" успеха, оплаченного ценой огромных эмоциональных усилий, за счет которых часто достигается победа в соревновании, - это понимание хотя и приводит к замешательству, выражает некоторый основополагающий смысл, заключающийся в том, что есть нечто порочное в состоянии, когда успех определяется как обладание лучшими, чем у любого другого, качествами". Сэссен обращает внимание, что Хорнер обнаруживает боязнь успеха у женщин только в тех случаях, когда победа была непосредственно соревновательной, то есть когда успех одного человека достигался за счет неудачи другого. (...)

"Совершенно очевидно - говорив Вирджиния Вульф. - что ценности женщин очень часто отличаются от ценностей, которые были созданы другим полом". И все же она добавляет, что "маскулинные ценности господствуют". В результате этого женщины начинают сомневаться в нормальности своих чувств и менять суждения, отличные от мнения других. (…)

Однако та особенная неуверенность, которую критикует в женщинах Вульф, является порождением ценностей, в которых заключена их сила. Отличие женщин упрочено не только их социальным подчинением, но также составляет суть их морального интереса. Восприимчивость к нуждам других и принятие на себя ответственности за заботу заставляют внимать голосам другого в большей степени, чем своему собственному и включать в свои суждения другую точку зрения. Моральная слабость женщин которая обнаруживается в очевидной расплывчатости и путанице суждений, таким образом, неотделима от их моральной силы, которая в первую очередь выражается в заботе о взаимоотношениях с другими и ответственности за них. Само нежелание выносить суждения может быть признаком заботы и беспокойства о других, что является определяющим в психологии развития женщин и указывает на то, что обычно считается проблематичным в их природе.

Таким образом, женщины не только определяют себя в контексте человеческих взаимоотношений, но также судят о себе в выражениях способности к заботе. Место женщины в жизни мужчины было местом воспитательницы, няни, помощницы, создателя сети отношений, на которые она в свою очередь опиралась. Но пока женщины заботились о мужчинах, те в своих теориях психологического развития как и в своих экономических изысканиях были склонны присваивать себе или же обесценивать эту заботу. Когда сосредоточение внимания на индивидуализации и индивидуальном успехе распространяется на зрелость, а зрелость уравнивается с личной автономией, интерес к взаимоотношениям выглядит скорее как проявление слабости женщин нежели их человеческой силы.

Противоречие между женственностью и зрелостью нигде не проявляется настолько явно, как в исследованиях полоролевых стереотипов, проведенных И. Броверманом, С. Вогелем, Д. Броверманом, Ф. Кларксоном и П. Розенкранцем. В этих исследованиях неоднократно делавшиеся открытия указывают на то, что качества, которые считаются необходимыми для зрелости, - способность к автономному мышлению, к четкому принятию решений и ответственным действиям - связаны с маскулинностью, в то время как наличие этих же качеств у женщин считается нежелательным. Стереотипы предполагают расщепление любви и труда, отнесение экспрессивных способностей к женщинам, инструментальных - к мужчинам. Несмотря на то, что эти стереотипы рассмотрены с различных точек зрения, все они отражают несбалансированную концепцию зрелости, отдающую предпочтение обособленности индивидуальной самости единению с другими, в большей мере направленной на автономную жизнь труда, чем на взаимозависимость любви и заботы.

Открытие значимости близости, взаимосвязи и заботы, воспеваемое мужчинами в середине жизни, - это то, что женщины знали с самого начала. Однако из за того, что это знание считалось "интуитивным", или "инстинктивным", функцией анатомии, соединенной с судьбой, психологи отказывались объяснять его развитие. В моем исследовании я обнаружила, что моральное развитие сосредоточивается на совершенствовании этого знания и, таким образом, прочерчивает главную линию психологического развития в жизни обоих полов. Предмет морального развития не только содержит конечную иллюстрацию повторяющегося образца в исследовании и оценке половых различий в литературе о человеческом развитии, но и детально показывает, почему природа и значимость развития женщин были так долго непонятны, окутаны тайной.

Критика, которой подвергает Фрейд чувство справедливости у женщин, считая его скомпрометированным отказом от слепой беспристрастности, возникает вновь не только в исследовании Пиаже, но и Кольберга. (…) Шесть ступеней Кольберга, характеризующие развитие морального суждения на протяжении от детства к зрелости, основаны на эмпирическом изучении 84 мальчиков, развитие которых Кольберг прослеживает в течение 20 лет. Несмотря на то, что Кольберг провозглашает всеобщность разработанной им последовательности стадий развития, группы, не включенные в его образцовую выборку, редко достигали высшей ступени. Самыми заметными среди тех, моральное развитие которых оказалось ущербным в соотнесении с масштабом Кольберга, являются женщины, суждения которых соответствуют третьей ступени. На этой ступени мораль осознается во внутриличностных выражениях и доброта отождествляется с помощью, оказываемой другим людям и удовлетворением потребностей других. Эта концепция доброты, как считают Кольберг и Крамер, важна в жизни зрелых женщин, поскольку их жизнь протекает дома. Кольберг и Крамер полагают, что только в том случае, когда женщины вступают в традиционную сферу мужской активности, они осознают неполноценность своей моральной ориентации и развиваются по направлению к высшим ступеням где взаимоотношения подчинены правилам (четвертая ступень), а правила - всеобщим принципам справедливости (пятая и шестая ступени).

Однако в этом заключается парадокс, поскольку здесь самые характерные черты, обычно определяющие "доброту" женщин, их заботливость, чуткость к нуждам других, выражают ущербность в их моральном развитии. Но в этом варианте морального развития концепция зрелости выводится из исследования жизни мужчин и отражает значимость индивидуализации в их развитии. Пиаже, оспаривая распространенное мнение, что теория развития строится с детства подобно пирамиде сооружаемой с основания, указывает, что на самом деле концепция развития берет начало из вершины зрелости, точки, по направлению к которой движется развитие. Таким образом, изменение в определении зрелости не просто меняет описание высшей стадии, но и перестраивает понимание развития, изменяя все его объяснение.

Когда же начинают с изучения женщин и выводят составляющие развития из их жизни, появляется другая схема моральной концепции, отличная от описанной Фрейдом, Пиаже или Кольбергом, дающая иное описание развития. В этой концепции моральная проблема рождается скорее из столкновения обязанностей, чем из конкуренции прав, и для своего разрешения она требует скорее ситуативного, предметного образа мышления, чем формального и абстрактного. Эта концепция морали, связанная с проявлением заботы, сосредоточивает моральное развитие вокруг понимания ответственности и взаимосвязей точно так же, как концепция морали справедливости связывает моральное развитие с пониманием прав и норм.

Такое особое построение моральных проблем женщинами может быть рассмотрено в качестве решающей причины их неспособности к развитию в узких рамках системы Кольберга. Считая все концепции ответственности подтверждением конвенциональности морального понимания, Кольберг определяет высшие ступени морального развития в качестве результата рефлексивного осознания человеческих прав. То, что мораль прав отличается от морали ответственности скорее акцентом на обособлении, чем на единении, интересом скорее к индивидуальному, чем к взаимосвязанному, подтверждается ответами на вопросы о природе морали, полученными в интервью. Первым отвечает двадцатипятилетний мужчина, один из участников исследования Кольберга:

- Никто в мире не знает ответа. Я думаю, что мораль - это признание права индивидуума, прав других индивидуумов, ненарушение этих прав. Действуй настолько справедливо по отношению к людям, насколько ты бы хотел, чтобы они были справедливы по отношению к тебе. Я думаю, главное - оберегать право человеческого существа на жизнь. Я думаю, это самое важное. Во вторых, надо соблюдать право человека делать то, что ему нравится, опять же - не противореча правам кого-либо еще.

- Я думаю, что сейчас я лучше осознаю индивидуальные права. Обычно я смотрел на них исключительно со своей точки зрения, ориентируясь на себя. Сейчас мне кажется, что я лучше понимаю, на что имеет право индивидуум.

Кольберг приводит ответы этого мужчины в качестве иллюстрации принципиальной концепции человеческих прав, которая характеризует пятую и шестую ступени развития. Комментируя ответ, Кольберг говорит: "Двигаясь по направлению к перепективе, которая выходит за рамки этого общества, он отождествляет мораль со справедливостью (честностью, правами, золотым правидом нравственности), с признанием прав других людей, которые определяются по природе или по существу. Право человека делать то, что ему нравится, не противореча правам кого-либо еще, - формула определения прав до принятия общественного законодательства".

Далее отвечает женщина, которая принимала участие в исследовании прав и ответственностей. Ей также 25 лет, она - студентка третьего курса, будущий юрист.

- Нет, я не думаю, что мнение каждого одинаково правильно. Я думаю, что в некоторых ситуациях мнения могут быть одинаково правомерными, и можно осознанно выбирать одно из нескольких направлений действия. Но есть и другие ситуации, в которых, я полагаю, имеются правильные и неправильные ответы, в которых отражается природное свойство существования всех индивидуумов, а именно: для того чтобы жить, необходимо жить с другими. Мы нуждаемся в зависимости друг от друга, и надо надеяться, что это не только физическая потребность, но и потребность самореализации. Жизнь человека обогащается взаимодействием с другими людьми, стремлением жить в гармонии с каждым, и по отношению к этой цели существует правильное и неправильное - то, что способствует этой цели и что отдаляет от нее. В этом смысле в определенных случаях возможен выбор между различными направлениями действия…

- Да, я думаю, что прошла через тот период, когда считала, что все вещи в значительной степени относительны, и я не могу указывать, что делать вам, а вы не можете указывать, что делать мне, потому что у вас свое понимание, а у меня - свое.

- Когда я училась в средней школе. Прозрение осенило меня, все мои идеи изменились, и из-за того, что изменились мои суждения, я почувствовала, что не могу оценивать суждения другого человека. Но сейчас я думаю, что даже тогда, когда человек сам собирается навредить себе, я говорю, что это неправильно, поскольку это не согласуется с тем, что я знаю о человеческой природе, и что я знаю о нем, что я считаю истинным в функционировании Вселенной. На основании этого я могла бы сказать, что он совершает ошибку.

- Только лучшее понимание жизни, осознание того, что существует очень много общего между людьми. Ты начинаешь понимать, что определенные вещи способствуют достижению лучшей жизни, лучших взаимоотношений между людьми, более полной личностной реализации, чем другие, которые, как правило, приводят к противоположному результату, и то, что способствует тем вещам, можно назвать морально правильным.

Этот ответ характеризует также личное понимание морали прошедшего через период сомнения, неуверенности человека, но это понимание основывается не на главенстве и всеобщности индивидуальных прав, а скорее на том, что оно определяет как "очень сильное чувство ответственности перед миром". В этой концепции моральная дилемма смещается от проблемы реализации собственных прав, не противоречащих правам других, к проблеме, как "вести моральную жизнь, которая подразумевает исполнение обязанностей по отношению к себе самому, своей семье и людям вообще". Проблема в таком случае становится проблемой ограничения ответственности без выхода за пределы морали. Эта женщина, описывая себя и отвечая на вопрос, что она больше всего ценит, сказала: "...есть люди, к которым я привязана, и люди, за которых я ответственна. У меня очень сильное чувство ответственности перед миром, и я просто не могу жить в свое удовольствие. Именно факт моего существования в мире обязывает меня делать все, что я могу, для улучшения жизни, и не имеет значения, насколько весомыми могут оказаться эти усилия". Таким образом, в то время как объект изучения Кольберга беспокоится о людях, игнорирующих права друг друга, эта женщина беспокоится о "возможности упущения, о том, что ты не помог другим, когда мог бы это сделать".

Согласно Джейн Лоувингер, проблема, которую поднимает эта женщина, относится к пятой "автономной" ступени развития эго, где автономия, существующая в контексте взаимоотношений, определяется как моделирование чувства чрезвычайной ответственности посредством осознания того, что другие люди несут ответственность за свою собственную судьбу. Автономная ступень, в представлении Лоувингер, подразумевает отказ от моральных дихотомий и их замену "чувством сложности и многоликости характеров реальных людей и реальных ситуаций". В то время как концепция морали прав, которая характеризует, по Кольбергу, высший уровень развития (шестая и седьмая ступени), направлена на достижение объективной справедливости или справедливого разрешения моральных дилемм, с которыми могли бы согласиться все разумные люди, концепция ответственности подчеркивает ограниченность любого отдельного решения и описывает конфликты, которые при этом остаются.

Таким образом, становится ясно, почему мораль прав и невмешательства в ее скрытом оправдании равнодушия и беспристрастности может показаться женщинам пугающей. В то же время становится понятным, почему с мужской точки зрения мораль ответственности выглядит неубедительной и расплывчатой. Это обусловлено бросающимся в глаза ситуативным релятивизмом. Моральные суждения женщин, таким образом, проясняют модель, представленную в описании различий в развитии между полами, они также содержат альтернативную концепцию зрелости, посредством которой могут быть выявлены значения этих различий и может быть дана их оценка. Психология женщин, особенность которой характеризуется большей ориентацией на взаимоотношения и взаимозависимость, подразумевает более ситуативный тип суждения и иное моральное понимание. Утвердив различия в понятиях о самости и о морали, женщины привносят в жизнь особую точку зрения и выражают человеческие отношения на языке особых приоритетов.

Миф о Деметре и Персефоне, который приводит Макклелланд в качестве иллюстрации женского отношения к власти, был связан с Элевсинскими Мистериями, отмечаемыми в Древней Греции около двух тысяч лет. История Персефоны, рассказанная в гомеровском "Гимне Деметре", свидетельствует, как обнаружил Макклелланд, о силе взаимозависимости, позволяющей охарактеризовать зрелый женский образ. Несмотря на это, Макклелланд говорит: "...принято считать, что никто не знает о происходящем в Мистериях", однако известно, частично даже на основании исторических данных, что они, вероятно, были самыми важными религиозными церемониями, организованными женщинами и для женщин, особенно до того, как мужчины с помощью культа Диониса начали брать верх." Таким образом, Макклелланд рассматривает миф в качестве "особого описания фемининной психологии". Это также прекрасная история о жизни.

Персефона, дочь Деметры, играя на лугу с подругами, видит чудесный нарцисс и бежит сорвать его. В это время земля открывается, ее хватает Гадес и забирает в свое подземное царство. Деметра - богиня земли, скорбя о потере дочери, запрещает чему-либо расти . Культуры, которые поддерживают жизнь на земле, засыхали, лишая жизни людей и животных до тех пор, пока Зевс не сжалился над человеческими страданиями и не заставил своего брата вернуть Персефону матери. Но перед тем как уйти, Персефона ест несколько зерен граната в знак обещания проводить часть каждого года с Гадесом в подземелье.

Ускользающая тайна развития женщин заключается в признании непреходящего значения единения. Роль женщины в жизни мужчины состоит в защите этого осознания в то время, когда торжествует отделение, автономия, индивидуализация и естественное право. Миф о Персефоне говорит об ущербности такого взгляда, напоминая, что нарциссизм ведет к смерти, что плодородие земли неким таинственным образом связано с неразрывностью отношении матери-дочери и что сама жизнь возникает из разделения между миром женщин и миром мужчин. Только в том случае, когда специалисты по изучению жизненного цикла разделят свое внимание пополам и начнут также жить жизнью женщин, как до этого они жили жизнью мужчин, их взгляды обогатятся жизненным опытом обоих полов и их теории соответственно станут более плодотворными.